Прощаясь с магическим реализмом

Описание новой латиноамериканской литературы в рамках «магического реализма» продолжает эксплуатировать стереотип, игнорируя истинную глубину и богатство жанров каждого романа

Эти размышления являются частью серии под названием «Поворотные моменты» («Turning Points»), в которой писатели исследуют, какое значение могут иметь важные события этого года для года грядущего.

Как-то раз я пошутила о том, что выбрала название моего шестого романа «Мексиканская готика»  в надежде на то, что люди будут говорить о нем как готическом романе, а не как о романе в жанре магический реализм. На протяжении всей моей карьеры этим словосочетанием «магический реализм» было освящено все, что я писала. Однажды кто-то окрестил мою работу как «научная фантастика в жанре магического реализма» — термином, который до сих пор приводит меня в замешательство.

Магическим реализмом когда-то называли литературный стиль группы латиноамериканских авторов, слабо связанных друг с другом, которые писали каких-то 60 лет назад, но в англоязычном мире термин стал синонимом латиноамериканской литературы в целом. Представьте, что сегодня каждая работа британского писателя называется «остиновской», и вы поймете значение этого феномена.

Я пару раз разговаривала с Марианой Энрикес , автором «Опасностей курения в постели» , отмеченной наградами, об этом экспансивном ярлыке. Мы обе находим его непостижимым, поскольку он связывает наши работы с литературой наших дедушек и бабушек, стирая время, место и географические различия, чтобы создать одну громоздкую категорию. Но имеет ли значение то, как мы называем латиноамериканскую литературу? Разве роза не одинаково ароматна, как ее не назови? По моему опыту, да, имеет значение, потому что категории создают ожидания. Когда произведение описано как «написанное в жанре магического реализма», на ум сразу приходят картины, порожденные романом «Сто лет одиночества»   Габриэля Гарсии Маркеса . Но если использовать эту фразу, чтобы описать «Поглощающую землю» («Eartheater»)  — недавно выпущенный аргентинский роман  Долорес Рейс о молодой женщине, обитающей в трущобах, которая получает видения о пропавших людях — результат вызовет явный диссонанс. Кроме того, я чувствую, что это заставляет редакторов охотиться за всплесками магического реализма, которые довольно редки в современной Латинской Америке. Многие жанровые писатели все больше погружены в то, что можно назвать готикой, или эпохой саспенса («gothic or suspense epoch»).

Это совсем не означает, что все перестали писать в жанре магического реализма. Жанр живет своей жизнью среди работ второго и третьего поколений латиноамериканских авторов, проживающих в США или Великобритании. Но даже там, мне кажется, ярлык магического реализма незаметно стирает попытки появляющейся группы авторов хоррора, таких как В. Кастро и Габино Иглесиаса , чьи произведения просто не входят в аккуратные рамки этого термина.

Мое нежелание может показаться обычным философствованием, но здесь присутствуют и практические аспекты. Рассмотрим проблему «ко́мпов» («comps») — термин, который используется в печатной индустрии для сравнения названий; компы — это опубликованные книги, похожие на предлагаемый манускрипт. Они являются своего рода стенографией индустрии, которые помогают редакторам принять решение о приобретении той или иной работы. До того, как «Мексиканская готика» стала бестселлером, я уверена, существовал явный недостаток латиноамериканских сравнительных хоррор названий. Это могло весьма затруднить автору заключение сделки по передаче романа в данном жанре. Называя «Мексиканскую готику» готическим хоррор-романом, это позволило редакторам представить куда больше работ на полке с хоррорами — пространства, считающегося недоступным латиноамериканским авторам.

Я знаю цветных авторов, которые сообщали мне, что книги, которые они когда-то неудачно предложили, были неожиданно дружелюбно приняты на волне успеха «Мексиканской готики», которая была опубликована в 2020 году, и рассказывает о юном представителе светской тусовки, путешествующем в изолированный дом в горах, где на каждом шагу поджидают секреты.

Когда жанр художественных произведений латиноамериканских писателей наскоро клеймят как «магический реализм», это заставляет печатную индустрию игнорировать широкую палитру книг и историй, и препятствует переводу и приобретению работ — все потому, что они не вписываются в устаревший шаблон. Категории не должны выступать в роли тугой смирительной рубашки, и, несмотря на это, магический реализм сковал, нежели освободил латиноамериканскую литературу. Я написала один роман, который, как мне кажется, мог бы подойти этому жанру. И даже так, «Сигнал шума» («Signal to Noise»)  — мое дебютное произведение, действие в котором происходит в 1980-х годах, где трое неблагополучных подростков накладывают заклятия с помощью виниловых пластинок в Мехико — чувствуется эстетически отдаленной от причудливых аллей маленького города в послереволюционном Мехико, которые люди более всего ассоциируют с магическим реализмом. Остальные мои работы категорически отличаются по тону, а «Мексиканская готика» скорее кланяется уругвайскому писателю Орасио Кирога , который шел по стопам Эдгара Аллана По, нежели любого другого латиноамериканского писателя поколения бэби-бумеров.

В прошлом году я договорилась о переводе «Дороги льда и соли» («The Route of Ice and Salt») Хосе Луиса Заратэ (José Luis Zárate) на английский Дэвидом Боулзом, публикуя его через свое собственное микроиздательство. Написанное в 1990-х годах, это эротическое квир-переосмысление путешествия Дракулы в Англию на «Деметре», рассказанное с точки зрения капитана обреченного судна. Я опубликовала этот роман на английском языке сама, потому что удивилась, что никто не сделал этого до меня (ранее роман переводился на французский). Возможно, англоязычная аудитория упустила работу из виду, потому что она была написана уважаемым, но необязательно самым продаваемым мексиканским автором, но, подозреваю, атмосфера произведения — концентрированная готика, сочный хоррор — также повлияла на непривлекательность работы для редакторов. Возможно, это был не тот самый магический реализм, который издатели ожидали от Латинской Америки.

По моим наблюдениям, термином «магический реализм» зачастую злоупотребляют, превращают в стереотип, произнося без особых раздумий. Это не единственный термин, который мне не нравится. Я еще слышала, как кто-то назвал мой роман «напоминающим телесериал», что пришлось мне совсем не по вкусу, потому что драматические произведения других авторов не называют мыльной оперой, даже когда величайшие несчастья приключаются с их протагонистами. Таким образом, «Лапвона» («Lapvona»)   Отессы Мошфег , которая описана как «смесь сказки и фолк-хоррора» в обзоре книг The New York Times, не «телесериал», но «Мексиканская готика» — да. Люди привязываются к ярлыку «телесериала» так же, как они привязываются к ярлыку «магический реализм» по схожим причинам: это простое обозначение, и оно ассоциируется с эстетикой Латинской Америки.

Мне бы хотелось, чтобы у нас было больше сложных и комплексных, детальных разговоров о книгах. Почему мы не можем говорить о жанре и эстетике в широких терминах? О настроении и текстуре? О вещах, которые вписываются в категорию, и о вещах, которые бросают им вызов? «Особое мясо» , роман аргентинского автора  Агустины Бестерики о будущем, в котором людей выращивают для потребления в пищу, является научно-фантастическим романом, но вместе с тем, и хоррором — все-таки существует давняя традиция хоррор-романов о каннибализме — и временами проявляет сатирические оттенки.

Загадка магического реализма не решится быстро и легко, но я уверена, еще более широкий выбор книг писателей латиноамериканского наследия подтолкнет нас к миру, в котором наше представление об этом регионе более обширно и богато. Это, пусть медленно, но происходит. Госпожа Энрикес , например, совершает свой дебют с романом на английском «Наши мгновения ночи» («Our Share of the Night») в следующем году в Соединенных Штатах. Я проверила его категорию на сайте издательства Penguin Random House — роман поместили на полку «готика и хоррор».

Сильвия Морено-Гарсия

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ