Истории, в которых происходит непонятно что непонятно где: список для чтения

Майкл Мартоне об историях, в которых нет места действию и сюжету

Впервые прочитав «В самом сердце страны» Уильяма Говарда Гэсса ( In the Heart of the Heart of the Country ), я поразился двум вещам: во-первых, что он написал «историю» на 36 страниц, в которой ничего не происходит (после разрыва отношений преподаватель философии переезжает в маленький город в Индиане и размышляет об этом), и во-вторых, что он написал об Индиане.

Теперь же, спустя пятьдесят лет, я всё ещё пишу (и всё ещё читаю) «истории», в которых не происходит ничего, да и повествование ведётся неизвестно откуда на Среднем Западе Америки, территории, известной тем, что никто на самом деле не знает, где она находится.

Я использую кавычки для слова «истории» потому, что в этих «историях» нет ни начала, ни середины, ни конца. Они сопротивляются линейной природе письменного текста. Вместо подчинения правилам пирамиды Фрейтага, они более стёртые, туманные, атмосферные ( пирамида Фрейтага была создана писателем Густавом Фрейтагом, в центре её кульминация, которую поддерживают начало, завязка, рост интриги, движение и развязка, решение и вывод — прим. пер.). «Экспериментальные»? Нет. Они ближе к настоящей традиционной американской «истории». Вспомните По и его стратегию построения композиции «Единство эффекта» ( это некое всеобщее, тотальное единство, складывающееся из «малых», частных единств сюжетного движения, стиля, тональности, композиции, языка и т.п. — прим. пер.).

Ниже – литания, коллаж, аморфная композиция «произведений», хитросплетения литаний, коллажей и аморфных композиций, в которых создаются «бессюжетные» единства эффекта.

Гленн Митер (Glenn Meeter ), «Жатва» (A Harvest ) из сборника «Новаторская проза: рассказы о семидесятых»

Ещё одно сердце страны, неведомое место повествования в «Жатве», – хлебородный край, засушливый пшеничный пояс от Дакоты до Оклахомы. Философ-рассказчик тонко стирает «я» из повествования: «Подобно мне, Вы не землепашец, не исполин мира, не солдат, первопроходец или предприниматель, и даже не хемингуэевский горой... но больше подобны Апдайку , торговец определёнными абстрактными предложениями, возможностями, продвижениями, ситуациями...» Вы и «Вы» отправляетесь с севера на юг и обратно. «Жатва» — это жатва номинаций, небывалый урожай существительных.

Джанет Кауффман, «Альбом Антона» (Anton's Album) из книги «Непристойные для женщин жесты» 

Если отбросить ход повествования (отказаться от толчка, линейной последовательности и гвоздя истории), то как придать форму тому, что кажется словесным роем, бормотанием бормотания? На помощь часто приходят списки. Разделы «Альбома Антона» Джанет Кауффман пронумеровала от 1 до 16. Это не цельный скелет истории, но его хрящ: лишь форма раковины, связующая ткань поверх несущих нагрузку суставов. Погодите, почему 16? Почему не 13 и не 17? Равноформатность числа 16 что-то означает? Темп ускоряющегося марша? Кадриль? Четыре удара четырёх камер сердца.

Дэвид Минс, «Мичиган: Путешествие к смерти» (Michigan Death Trip) из сборника «Секретная золотая рыбка. Рассказы»

«Мичиган: Путешествие к смерти» состоит из девяти частей. Название является отсылкой к книге «Висконсин: Путешествие к смерти» ( книга 1973 г., а также фильм 1999 г. — прим.пер.), и в книге ведутся размышления о фотоальбомах XIX века с фотографиями мёртвых жителей Висконсина, позирующих в своих гробах. «Альбом» — ещё одна композиция бессюжетной прозы. У каждого раздела своё название. Как вариант – кипы визитных карточек, диафильмы. Нумерация (средство для перелистывания) всё ещё продвигает нас вперёд, но структура книги также позволяет возвращаться назад, обходить, перетасовывать колоду. Есть много способов закончить. А на пути – девять небольших смертей, чтобы выжить. И созревание плода, с неохотой отданное номером девять.

Лон Отто, «Подводная война в верховье Миссисипи» (Submarine Warfare on the Upper Mississippi) из книги «Связка крючков»

Здесь ничего не происходит. Во время Второй мировой немецкая подводная лодка незаметно пробралась вверх по Миссисипи и разбила лагерь рядом с городами-близнецами Миннеаполис и Сент-Пол, по большей части оставаясь над водой, она провела там годы. Подобно философу Гасса, командир подводной лодки, оказавшись там, не делает ничего, кроме как размышляет о статике – о своём статичном положении. Стазис против движения суть великая американская драма. На Среднем Западе она мутирует в «Индианаполис-500» – эталонный ритуал стремления в никуда ( «Индианаполис-500» — наиболее популярная ежегодная гонка на автомобилях с открытыми колёсами — прим. пер.). Оден  писал: «Поэзия ничего не может изменить». Это можно прочитать двояко: « Ничего не может изменить» и «ничего не может изменить». И оба варианта остаются в уме, на поверхности, одновременно.

Келли Уэллс, «Сецессион, XX» (Secession, XX) из книги «Стянутые шрамы»

Когда я открыл новый документ Word для создания этого списка, то по умолчанию отобразилась страница размером 8,5 на 11 дюймов с одной колонкой. Я печатаю на невероятно мощной печатной машинке, а ей всё кажется, что использую шрифтонаборную машину XIX века. Условным признаком сюжетного материализма является то, что писатель, используя шрифтонаборную машину, создаёт прозрачный текст, такой, через который читатель смотрит насквозь, который не привлекает к себе как к тексту внимания. Уэллс же, напротив, разделяет своё генетическое произведение на два столбца, использует разные шрифты и требует от читателя помнить, что он читает.

Кларенс Мейджор, «Триптих. Движемая ось» (Mobile Axis: A Triptych) из книги «Веселье и игры. Короткие рассказы»

Да, мы читаем слова в определённом порядке, друг за другом, слева направо, сверху вниз (по-английски). Но лирик упрямо сопротивляется. А что если произведение (рассказ) можно воспринять за раз, как картину? Или перемещать взгляд в разных направлениях? Способы есть. Один из из них – краткость: кусок текста на одной странице. Другой – коллаж. Писатель Кларенс Мейджор ещё и художник. Может ли беллетрист быть художником-абстракционистом? Слова сами по себе абстрактны. Напиши я слово «кошка», и вы представите пушистое животное на четырёх лапах, металлические крюки, но не чернила на странице и не пиксели на экране.

Луиза Эрдрич, «Свяжешься с Кайлой и умрёшь» (Fuck with Kayla and You Die) из сборника «Красный кабриолет. Новые и избранные рассказы: 1978-2008»

У Луизы Эрдрич всё сводится к экономии за счёт роста. И пускай, пишет она наиболее содержательно из всех упомянутых здесь авторов, её дебютное собрание рассказов «Лекарство от любви» ( Love Medicine ), само по себе – коллаж, «роман» из связанных историй. Возможно, истории Эрдрич и историеподобны, однако они собраны из кусочков гораздо большего мозаичного фриза множества Мандельброта ( в данном множестве фрагменты фрактала не строго подобны исходному множеству, но при многократном увеличении определённые части всё больше похожи друг на друга - прим. пер.). В таком же фрактальном стиле она рассуждает и о том, как писательство соревнуется с другими способами повествования: фильмами, радио, телевидением и многим другим. Что может сделать только писатель? Увеличить... Увеличить... Увеличить... Увеличить....

Сьюзан Невилл, «Ночной поезд» (Night Train) из книги «В доме голубых огней»

Читателю давно известны мифологические сюжеты, так что и сюжетные составляющие есть данность, не нуждающаяся в повторении. Этот рассказ суть неподвижное исследование падения главы Ку-клукс-клана Индианы Д. С. Стивинсона посредством истязания Мэдж Оберхольцер (которая впоследствии умерла) на ночном поезде из Индианаполиса в Чикаго. Не сюжет а пятно грязи. Структура произведения – клякса. И подобно кляксе, её применение (сначала зачистить, а потом вернуть лежащую на поверхности историю), создаёт проникновенное ощущение глубины. Рассказы подобны ускоренному движению паровой машины: видимое скольжение поезда по рельсам и буйное движение двигателя. Произведение движется вперёд и оно движется.

Андер Монсон, «Иные виды электричества»  из книги «Иные виды электричества. Истории»

«Иные виды электричества» не только обогащают структуру произведения иллюстрациями, но и в силу самой своей природы стирают границы первоначального жанра. Короткие произведения – прожорливый жанр. Он пожирает другие виды. Об этой книге можно думать как о псевдо-мемуарах, найденных на страницах записной книжки некого физика. Все эти рассказы, в которых ничего не происходит, и персонаж думает о том, что ничего не происходит, можно охарактеризовать как выдуманные эссе, поэмы в прозе, лиричные сюжеты. Категоризация категорий – именно то, что определяет эту категорию. Мы считаем, что электричество движется по проводам, линейно. Но стоит его включить, и оно везде и сразу.

Лорри Мур, «Как стать писателем» (How to Become a Writer) из книги «Самопомощь»

В других «историях» которые на самом деле «рассказы», в которых ничего не происходит, а персонаж об этом размышляет, порой, тот самый мыслящий есть писатель, думающий о думах думающего персонажа. Неизвестная местность, куда вы попадаете в рассказе Лорри Мур, – это пустое пространство между пространствами зеркал, отражающих друг друга.. Меня несколько печалит, что торговцы виртуальной реальностью обесценили слово «мета». Но писатели уже давно писали о писательстве в своём письме. Можете не соглашаться, но каждая история или произведение, будь то реалистичное повествование или возвышенная лирика, могут быть о других вещах, но они всегда об « этом» самом.

Майкл Мартоне (Michael Martone)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ