Как получаются великие (и ужасные) озвучки аудиокниг?

Не перестарайтесь.

В первые дни слушаний по импичменту 2019 года в заголовке эссе Моники Хэссе, колумниста «Вашингтон пост», всплыл вопрос: «Как звучит женская власть?» Одним из первых свидетелей был посол США в Украине, Уильям Б. Тейлор-мл., довольно обычный, хотя и добродушный, мужчина средних лет. После чего Хессе заметила появление в Твиттере сравнений с Уолтером Кронкайтом (американский тележурналист и телеведущий, бессменный ведущий вечернего выпуска новостей CBS на протяжении 19 лет с 1962 по 1981 — прим. пер.). На следующий день свидетельство равной, если не более впечатляющей предшественницы Кронкайта — Мари Йованович — вызвало бурные овации в зале заседаний. Тем не менее, отметила Хессе, не последовало никаких «восхищенных сравнений с какими-либо иконами прошлого». Ее голос, несмотря ни на что, не звучал как у Уолтера Кронкайта.

Дело было не в том, как звучал ее голос. Важно, как он звучал для нас, общества, у которого нет в распоряжении справочной аудио-библиотеки, чтобы оценить женскую власть, надежность и силу.

С тех пор я много раз думала об этой статье и ее заголовке. Я много думала о ней и прошлым летом, когда умерла Джоан Дидион , и еще больше, когда пыталась слушать работы Дидион в исполнении Дайан Китон. Перечитывая эссе и репортажи Дидион после ее смерти, я подумала: «Вот как звучит власть женщин» — под этим я подразумевала сухой, беспристрастный, лишенный сентиментальности, хитрый, но сдержанный, невозмутимый голос, который характеризует литературный стиль не только Дидион, но и Вирджинии Вульф , Ребекки Уэст и Мэри МакКарти до нее, так же как голоса современниц Дидион: Ренаты Адлер и Джанет Малколм .

Но прослушав на сервисе Audible пятиминутный фрагмент первого эссе из озвученной Китон книги «Ковыляя к Вифлеему» ( Slouching Towards Bethlehem ), я должна была признать: «Как бы ни звучал женский авторитет, но точно не так».

Я отправилась на просторы интернета, чтобы найти достойные записи работ Дидион, если таковые существуют. Я люблю это делать, поскольку я выросла на аудиокнигах. Когда я была ребенком, у меня были проблемы со сном, потому что мы переехали в другую квартиру и я больше не делила комнату с сестрой. Моя мама нашла решение проблемы, проигрывая мне аудиозаписи, которые позволяли мне отключиться. Поэтому время от времени я проверяю, как справляются определенные авторы и литературные произведения, попадая в руки представителей индустрии аудиокниг. Я делаю это, когда умирает значимый для меня автор. Я делаю это, когда встречаю произведение, которое хотелось бы услышать великолепно озвученным. Я делаю это, когда нечто, прочитанное на страницах, по необъяснимым причинам трогает меня.

Однажды подобное произошло с романом Джонотана Франзена . Язык повествования настолько язвителен и беспощаден по отношению к персонажам, что я не могла понять, что заставило меня рыдать в конце его книги Свобода . Вернувшись к началу романа, я увидела, как ирония в описании Франзеном своего главного положительного героя сочетает въедливое понимание с состраданием.

«Высокая, слишком молодая женщина с завязанными в хвост волосами катала коляску по улице, полной ободранных автомобилей, битых пивных бутылок и заблеванного талого снега. Казалось, что авоськи, висевшие на ручках коляски, были набиты долгими часами ее дней. Позади были детско-хлопотные приготовления к утру, состоящему из беготни по детско-хлопотным делам, впереди — день, заполненный радио, готовкой, пеленками, шпаклевкой и эмульсионной краской, а потом — «Доброй ночи, луна» (популярная американская детская книга — прим. пер.) и калифорнийское вино. Патти олицетворяла собой перемены, медленно овладевавшие улицей».

Мне хотелось услышать, как могла бы звучать эта алхимия. Но когда я обратилась к аудиозаписи, своим голосом актер, подобранный Макмиллан (студия аудиозаписи — прим.пер.), постоянно навязывал мне, что я должна чувствовать. Казалось, он совсем не понимает, как работает чтение. Каждый слог представлял собой новый артистический прием, как будто слова существуют изолированно, а предложения не имеют никакого отношения друг к другу. Он не столько читал текст романа, сколько старался убедить читателя, что чтец — Актер с большой буквы. Невозможно было уследить за логикой книги, не говоря уже о воздействии тщательно выверенной франзеновской прозы.

В случае с Дидион, ситуация на Audible оказалась не из приятных. Было озвучено большинство ее работ, но ни одну из них я не хотела бы слушать сама или рекомендовать другим. Лучшими были «После Генри» (After Henry) в исполнении Элизабет Хесс и Синие ночи , «Юг и запад» ( South and West: From a Notebook ) и «Позвольте сказать, что я имею в виду» ( Let Me Tell You What I Mean ) в исполнении Кимберли Фарр. Эти актрисы не пытались выдать себя за Дидион или превратить ее в символ, но довольствовались тем, что позволили проявиться ее чувственности, интеллектуальному присутствию, дару к восприятию опыта. Тем не менее на озвучивание главных работ Дидион: ее романов, эссе и очерков, в основном назначались актеры, казалось бы, обремененные либо чересчур большими, либо чересчур недостаточными знаниями о том, кем была Дидион. Они демонстрировали ее стиль в благопристойной манере, звуча внушительно и назидательно, либо старались изобразить восторг, как будто кто-то читает детям книгу о Нэнси Дрю .

А затем появилась Китон, которая могла бы дать мастер-класс о том, как не надо озвучивать Дидион.

Она не имела понятия о невозмутимости и, похоже, считала, что ей поручено вдохнуть жизнь в прозу Дидион. В пробном фрагменте можно услышать, что она не доверяет словам сделать их работу и считает, что должна усилить их, поддержать. Она все драматизирует, читая сводку погоды в первый день заседания, как будто это воспоминания о выпускном вечере, наделяя личностью и предысторией каждого случайного человека, которого Дидион цитирует вскользь. Как и актер, озвучивший «Свободу», она наполняет свое выступление вольными «актерскими акцентами», которые разрушают прозу Дидион, а вместе с ней и весь литературный стиль, использованный поколениями женщин-интеллектуалок для того, чтобы быть услышанными и воспринятыми всерьез.

Китон не первая талантливая актриса, испортившая озвучание литературной прозы. В 1965 году Джули Харрис записала Стюарта Литла , и с тех пор Э.Б. Уайт понял, что лучше самостоятельно записывать собственные произведения.

Легко услышать, почему. Отчасти потому, что вы слышите изумленный тон, со всеми фальшивыми интонациями. Частично от того, как Харрис всегда акцентирует внимание не на тех словах. А может быть от того, что она не желает просто читать текст. Слова теряются в ее актерской игре, и все, что вы слышите, это происходящее по сюжету. То, как рассказана история, просто исчезает. Текст Уайта полностью перестает быть похож на себя - становится похож на все остальные. Харрис значительно редактирует Уайта. Благодаря своим правкам она становится писателем-призраком его работы.

Прочтите данный отрывок и поймете:

Каждое утро, прежде чем Стюарт одевался, миссис Литтл заходила в его комнату и взвешивала его на маленьких весах, которые на самом деле предназначались для взвешивания писем. При рождении Стюарта можно было отправить почтой первого класса за три цента, но родители предпочли оставить его у себя, а не отсылать; и когда в возрасте месяца он набрал всего треть унции, его мать так забеспокоилась, что послала за доктором.
Доктор был в восторге от Стюарта и сказал, что для американской семьи очень необычно иметь мышь…

Это форма невозмутимости. Уайт писал о странных и абсурдных вещах так, как будто они были совершенно обыденными. Но Харрис читает кусочек о том, как Стюарта можно было отправить почтой первого класса тоном, который говорит читателю: «Разве это не удивительно? Вы можете представить?» А в шутке о докторе, мы пропускаем ключевое слово «американской», в результате того, что Харрис заостряет внимание на слове «очень».

Многое из того, что делают Китон и Харрис, нередко встречается и в работах других американских чтецов аудиокниг. Вы постоянно встречаетесь со сменой ритма на произвольных словах и фразах. Так же как и с подчеркиванием случайных слов и слогов. Далее существует идея о том, что нужно изображать актерской игрой значение слов. Например, если возникает слово «вялый», его нужно читать лениво. Слово, отмечающее враждебность, вы читаете злобным тоном. (Харрис решительно читает слово «решительно» и старается прочесть слово «рвать» так, чтобы оно сорвало половицы.)

Было бы легко связать неприятие невозмутимости с американскими представлениями об актерской игре. Невозмутимость — это подавление, а серьезная американская актерская школа традиционно подразумевает выход эмоций. Не удивительно, что Китон придет лирический, ностальгический оттенок тому описанию погоды в начале пробного фрагмента, представленного на Audible («11 января 1965 года в Южной Калифорнии был яркий теплый день, один из тех дней, когда на горизонте Тихого океана дрейфует Каталина, а в воздухе аромат апельсиновых цветов…»), несмотря на то, что описание приятной погоды за пределами здания суда, где вот-вот начнется судебный процесс, практически шаблонно, условно для литературы о реальных преступлениях.

Еще кое-что часто встречается в американских аудиокнигах — склонность чтецов транслировать вам, что вы должны чувствовать или думать, как в опубликованном на Audible фрагменте «Свободы». Актер зачитывает перечень качеств и моральных устоев, которые впитывают главная героиня и ей подобные:

…например, вопрос тканевых подгузников. Стоит ли с ними возиться? Правда ли, что молоко по-прежнему развозят в стеклянных бутылках? Все ли в порядке с бойскаутами с политической точки зрения? Так ли уж необходим организму булгур? Куда сдавать севшие батарейки? Что ответить темнокожей нищенке, обвиняющей вас в том, что вы уничтожили ее район? … Насколько навороченным должен быть кухонный фильтр?

Это составляющая сложносочиненной иронии, которая заставляет подобных мне читателей относиться к героям Франзена с небольшой долей пренебрежения, еще не подозревая, что пишет он о нас. Но хулиганские интонации, которыми актер дает нам понять, что это сатира, не оставляют места для двусмысленности, и в любом случае он не читает список, как список, или хотя бы как косвенную речь, а скорее изображает людей, фактически задавая вопросы в реальном времени. Для него (как и для Китон и Харрис) не очевидно, что единственный, кого он должен изображать — это рассказчик.

Зачастую подобная редакторская работа возникает в момент, когда в сюжете происходит нечто странное и сверхъестественное: чтец аудиокниги голосом дает нам понять, что мы должны относиться к этим событиям со страхом и подозрением. (Харис по сути делает это со всей идеей «Стюарта Литтла»). В начале второй главы «Ведьм» (The Witches), рассказа о салемских процессах, написанного в 2015 году Стейси Шифф , есть необычная последовательность событий, в которой автор с помощью косвенной речи создает мир, где невозможно судить, чему можно верить, а чему нет. Она рассказывает о полете двух женщин на метле над деревней Салем казалось бы их собственными словами, но используя третье всеведующее лицо, так что голос рассказчика придает достоверность неподтвержденным событиям. Когда она переходит к описанию повседневной жизни, наполненной странными неестественными событиями или иллюзиями, мы начинаем понимать, как могло случиться то, что случилось в 1692 году. Но актриса, которая озвучила книгу для Ашетт (известное французское издательство — прим.пер.), лишает этот отрывок загадочности, используя интонацию, чтобы дать нам понять, чему именно из рассказа Шифф следует верить.

Есть любопытное обстоятельство, связанное с записью «Стюарта Литтла», которое наводит на мысль о том, насколько писатели бессильны (и всегда были таковыми) — даже настолько влиятельные, как Уайт. В мае 1970 года он написал родственнику:

На прошлой неделе здесь был Джо Берк из Pathways of Sound, чтобы поговорить о записи Паутинки Шарлотты . Он уже дал Джули Харрис озвучить книгу, без моего ведома, и принес с собой пленку. Мне не понравилось, я так и сказал…

Джо Берк, о котором идет речь, был тем самым продюсером звукозаписи из Кембриджа, штат Массачусетс, который записал «Стюарта Литтла» на виниле. Услышав эту запись еще в 1965 году, Уайт написал Берку очаровательный отзыв, полный лестных эпитетов в адрес Харрис.

Она делает это так красиво, и я чувствую себя в большом долгу перед ней и перед вами за то, что выбрали ее. Я знаю, что озвучивать книгу — изнурительная задача, но мисс Харрис никогда не давала мне повода для беспокойства. Она столь же проницательна, сколь и надежна, и может читать мне в любое время, когда захочет.

Это странное письмо, полное двусмысленностей, если прочитать его внимательно. Сказать, что кто-то сделал что-то красиво, не обязательно означает сказать, что он сделал это хорошо. «Надежный» звучит как человек, на пунктуальность которого можно положиться. И она никогда не давала ему «никаких поводов для беспокойства»? Что, черт возьми, это значит? И кто когда-либо упоминал о трудностях работы, не пытаясь при этом избежать высказывания о том, как плохо она была выполнена?

В тот день Берк, похоже, был сбит с толку реакцией Уайта на новую запись и зашел в тупик, потому что есть второе письмо от Уайта, которое начинается так: «Если мы в затруднительном положении, то это потому, что у нас разные взгляды на то, как следует читать книгу».

В моем письме к вам от октября 1965 года нет ни грамма неправды. Джули Харрис действительно красиво прочитала «Стюарта Литтла». Я действительно чувствовал себя в долгу перед ней и перед вами. Но это письмо не затронуло, как могло бы, мои глубочайшие убеждения относительно того, что представляет из себя чтение книги.

По мнению Уайта, предметом спора были противоположные взгляды на то, как читать книги в микрофон и кто должен это делать.

Вы склонны поручать эту работу какому-нибудь театральному актеру: Хьюму Кронину, Джессике Тэнди, Джули Харрис. … Они инсценируют книгу… Я думаю, что книгу лучше читать так, как мне читал отец — без драматизма. Он просто читал слова, начиная с чарующей фразы „Глава первая“, и я представлял свою собственную сцену.

Что я нахожу любопытным в этих событиях, так это то, что в 1965 году Уайт был столь же влиятелен и знаменит в своей среде, как Харрис в своей. И это была его среда, мир издательского дела, книг и слов. Он написал, вероятно, первый всемирно известный бестселлер современности для детей, но все же столкнулся с версией более ранней работы, которая лишила его творчество индивидуальности, Уайт почувствовал, что ему просто нужно смириться с этим. Пять лет спустя, оказавшись в такой же неловкой, заведомо проигрышной ситуации, он уперся. В обоих случаях запись уже была сделана. Я помню, как наткнулся на рецензию на детскую биографию Уайта, в которой говорилось, что он «изменил свое мнение» о записи Харрис. Я не уверен, что это так. Я думаю, он всегда чувствовал то, что чувствовал. Может быть, к 1970 году у Уайта просто больше не осталось ругательств.

Всегда любезный Уайт заверил Берка, что какой бы подход к озвучанию книг ни предпочитал человек, это вопрос личного вкуса, и в значительной степени так оно и есть. Берк не был ни шарлатаном, ни обывателем. Он принадлежал к породе мелких импресарио, которые, подобно Биллу Грауэру из Riverside Records, джазового лейбла, заказавшего сюиту «Алиса в стране чудес» Алека Уайлдера для записи книг об Алисе, озвученных Сирилом Ричардом, пытались бороться с Диснеефикацией американского детства. Но есть предел, после которого любой писатель, чья работа стала неузнаваемой или непонятной, становится не более чем писателем-призраком.

Нет единственно правильного способа прочитать прозаическое произведение, так же как не может быть одного окончательного исполнения роли в пьесе. И есть много замечательных американских чтецов аудиокниг: Джулия Уилан, Дженьюари ЛаВой, Деннис Буцикарис, Бани Терпин, Кирстен Поттер, Кейт Ридинг, Эдоардо Баллерини, Габра Закман и Джо Мортон, и это лишь некоторые. Вот Буцикарис читает отрывок из начала книги «Самые смышленые парни в этой комнате», рассказа Бетани МакЛин и Питера Элкинда о падении компании Enron в 2003 году, описывающего самоубийство и похороны человека, которого читатель готов возненавидеть за участие в махинациях, разрушивших жизни людей. Вы не услышите, как актер говорит слушателю, что думать о фактах, которые он рассказывает, хотя его голос иногда балансирует на грани осуждения. Обратите внимание: он не акцентирует внимание на том факте, что этот человек любил «расслабляться» на яхте (наличие яхты говорит само за себя), а также сухо, безразлично относится к состоянию и содержимому автомобиля, в котором произошла смерть, и невозмутимо излагает незатейливые слова его любимой песни. Временами кажется, что Буцикарис, читая, думает о чем-то другом — настолько легко прикосновение его голоса. Он волнует, не манипулирует.

В записи Китон «Ковыляя к Вифлеему» есть отрывки, которые она читает гораздо лучше, чем в опубликованном фрагменте, лучше в том смысле, что она не подыгрывает написанному или не пытается превзойти его; она просто читает слова, которые видит перед собой и думает о том, что они означают. В те моменты, когда ее голос — всего лишь проводник творчества Дидион, можно забыть, что она сама не является автором; именно тогда ее голос и голос Дидион сливаются воедино. «Литературу нон-фикшн, — пишет Роберт Блюменфельд в книге „Игра голосом: искусство записи книг“ („Acting With the Voice: The Art of Recording Books“), — вы читаете так, как если бы вы были автором книги, и только в этом смысле вы играете роль». Я уверена, что это правильно. Но я не думаю, будто это означает, что вы пытаетесь стать Джоан Дидион или пытаетесь звучать как она или так, как, по вашему мнению, она должна звучать. Просто в процессе озвучания ее история должна стать вашей историей, а ее голос должен стать вашим, а не наоборот.

Мими Крамер (Mimi Kramer)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ