Ударили морозы, и я, кое-как добираясь до дома с работы, вдруг живо вообразила, как утром в обледеневшем троллейбусе кондуктор находит мой хладный труп, накрепко зажавший в руке билетик. Стряхнув наваждение, я выскочила на остановке и, неистово шевеля занемевшими пальцами, понеслась домой, обещая себе незамедлительно начать читать "Террор" Дэна Симмонса, если доберусь заживо.
Надо сказать, что я перекрываю батарею в своей комнате под предлогом того, что у меня зимуют цветы (на самом деле в натопленных помещениях я рискую быстро состариться, иссохнуть и превратиться в сыпучий пергаментный лист). А значит, жить становится довольно паршиво, когда температура за бортом переваливает за -30 (а по ощущениям, как сейчас любят предупреждать гаджеты, за все -50). К этому прибавляется тоненький и жуткий вой на одной ноте, который от мороза издает балконная дверь. Я начинаю ныть.
Я ною в первую ночь, когда читаю описания айсбергов, паковых льдов, заиндевевших бород и кожи, примерзающей к металлу.
Я страдаю во вторую ночь, подоткнув одеяло и погрузившись в кофту с капюшоном, чувствуя, как (в зависимости от описываемого корабля) вмерзаю в лед то носом, то кормой.
На третью ночь я молча встаю и надеваю ледяными пальцами еще одни носки, и ныть мне больше не хочется. Где-то за окном, за машинами, которые стоят под парами до самого утра, плывут в темноте два подходящих мне маршрута троллейбусов, в чем-то достойные называться в честь кораблей экспедиции Франклина — 10 "Мрак" и 17 "Ужас".
Температура за бортом поднимается, дни становятся длиннее, и мне будто бы больше не холодно.