"Кто я? Что я? Только лишь мечтатель.." (зарисовка)

Сейчас сидел на подоконнике с чашечкой зелёного чая, смотрел на пробивающуюся травку в «зелёной зоне» и с улыбкой вспоминал о своём пребывании в доме для душевнобольных.
Это было давно, в пору моего студенчества.
Я тогда увлекался диджеингом и от универа меня и ещё пару ребят и девчат, пригласили выступить в этом заведении.
Я занимался просто подключением оборудования в актовом зале. Пели девчонки.
Была ранняя весна. Снег ещё лежал на улице. У снега словно была бессонница.
Во дворике больницы, куда мы вышли перекурить, было как-то удивительно, и тишина удивительная, словно бы чуточку сумасшедшая, думающая, что она — сирень, или даже человек.
Такую тишину хочется погладить и даже у неё что-то спросить, по крайней мере, вслух произнести что-то ласковое.

Я прочитал вслух стих Есенина. Читал его не просто вслух, а подошёл к высокому клёну, чуточку приобнял его и стал читать стих (я просто обожаю клёны, с детства. Мне было годика 4, и меня мама как-то спросила: Саша, ты кем хочешь стать, когда вырастешь? Я гамлетовским взглядом посмотрел в окошко, за которым рос чудесный клён, почесал коленку — восхитительные черничные колготочки! — и сказал: клёном.
Мама смеётся. Зовёт папу из соседней комнаты, ему со смехом говорит, что сын хочет стать клёном.
А я просто не все буквы выговаривал и так произнёс слово — клоун: просто я видел клоуна в цирке, он в антракте гладил замученных зверей, с которыми как на расстреле, фотографировались бесчисленные дети, появляющиеся снова и снова с грацией гостей на балу Воланда, и этот же клоун подарил чудесной смуглой девушке рядом со мной, чуточку загрустившей, - розу. Достал её из пустоты воздуха. Для меня клоун был поэтом и рыцарем..).
Моя подруга в этот момент вышла во дворик и сказала с улыбкой: Саш… а тебе идёт быть сумасшедшим. Из тебя бы вышел талантливый сумасшедший.
Ты бы кем был, если бы был сумасшедшим?
- Не знаю.. может быть сиренью на ветру, ласточкой или зелёным чаем. Из меня вышел бы гениальный зелёный чай. Крупнолистовой. С черничным пирожным. Что-то есть хочется..
А ты кем была бы?

Подруга задумчиво посмотрела на клён, почесала свои каштановые волосы на затылке и ответила:

- Не знаю, может быть, розой. Или травкой, пробивающейся из под снега, как нежный бред снега и его мечта о любви.

Во дворике, возле ветхой беседки, сохранившейся чуть ли не со времён Тургенева, стоял старый столик и на нём телефон. Совершенно убитый, не раненый даже.
Телефон был синего цвета и без провода, дисковый.
Я подошёл и поднял трубку. Мне дозвонилась тишина. Или синица на ветке, а быть может и ангелы.
Удивительное чувство: только утром пил чай дома, не о чём не подозревал, и вдруг, стою в чудесном тургеневском дворике в доме для душевнобольных, под высокими клёнами и берёзами, с телефонной трубкой в руке, и слушаю тишину и пение синичек, которые прикидываются ангелами, или наоборот, не знаю.
Смотрю на подругу мою, в нескольких шагах от меня. Она подошла к клёну и смотрит на ветки вверху, на блёсткие окна, заросшие синевой и солнцем.
Я давно уже люблю подругу, люблю её неземные глаза, чуточку разные по цвету: цвет крыльев ласточки на вечерней заре.. и не решаюсь сказать ей, как сильно я её люблю.
И вот сейчас, я тихо говорю в трубку старого, неработающего телефона: я тебя люблю… люблю..
Синичка чиликнула и влетела с ветки. Открыло окно на 3 этаже, как-то ласково метнув солнце, как снежок, в кого-то незримого и весёлого. Подруга обернулась на звук открытого окна и улыбнулась бог знает чему, словно была какая то тайная связь между моими словами любви, сказанные в бездонную, почти космическую тишину телефонной трубки, и этой взлетевшей синичкой и этим открытым окном и даже её милой улыбкой.
Боже, это так чудесно.. я просто сказал волшебному телефону — люблю, и через миг, через нежных посредников-ангелов, подруга улыбнулась: если бы её милое лицо было чудесным вечерним сквериком, то улыбка была бы первой расцветшей сиренью, и тот, кто случайно зашёл бы в этот тихий и чудесный скверик, замер бы в очаровании и закрыл глаза от счастья и на его лице тоже расцвела бы сирень улыбки.

Я не удержался, слепил снежок и слегка бросил в подругу.
Первой обернулась ко мне улыбка, обернулась как ангел, с которым у нас уже долгие и даже интимные отношения, но сама подруга об этом ещё не знает.
Она тоже слепила снежок и кинула в меня, прямо в грудь: так наверно в домах сумасшедших выглядят Купидоны. Российский вариант Купидонов.
Мы стали бросаться снежками, прячась за деревья. Снежки попадали в деревья и словно влюблялись.. то в меня, то в моего смуглого ангела, нежно метая в нас удивлёнными синичками, которые чудесным образом изменяли траекторию полёта, и, словно в этом тургеневском дворике в доме для сумасшедших внезапно кончилась гравитация, поднимались в счастливую синеву, и даже летели в другие деревья: через пару минут, уже весь дворик был чуточку сумасшедшим, он весь разыгрался и был  по уши, по окна влюблён в моего смуглого ангела.

Как я понял, в доме для сумасшедших было что то дня открытых дверей и туда пригласили родных, пациентов.
Я даже не сразу заметил, что из засиневших окон, за нами наблюдают как пациенты, так и их родные. Родные были так же и во дворике. Были и два санитара: парень и девушка: они остановились и с такой ласковой улыбкой смотрели на нас..
И тут я понял, улыбка моя поняла, что родные пациентов, думали, что и я и подруга моя — больные.
Они смотрели на нас как-то жалеючи и радуясь за нас. Мол, играйте, играйте в снежки, милые, вам и так сложно живётся, хоть какая то радость для вас.
Дворик опустел, облетел людьми, как листвой. Облетели и окна, листвой человеческих лиц.
Мы были снова одни в чудесном тургеневском дворике.
Сблизившись, словно после долгой, вековой разлуки, наши улыбки обнялись и даже поцеловались, и.. взявшись за руки, словно бы убежали бог знает куда. Улетели даже.
Мы упали в снег. Счастливые и уставшие. Мы ничего не говорили. Просто делали «ангелов» в весеннем снегу и молчали. Тишина говорила за нас. За нас говорила счастливая синева, зацветающая меж ветвей, за нас говорило пение синичек и снова где-то открывшееся со вздохом окно, словно сумасшедший пытался убежать, но его поймали и снова закрыли, надев на него смирительную рубашку голубого окна: кто хотел убежать, улететь, мы так и не узнали…
Быть может — любовь.
Мы лежали в весеннем снегу, наши руки едва соприкасались. Лица и сердца были повёрнуты друг к другу: мы только что сделали «ангелов» и были похожи на герб какой то райской страны.
Улыбки, чуточку запыхавшиеся и влюблённые, снова вернулись на наши лица: бог знает, где они были и что делали.
Мои губы сами собой произнесли: хочешь я тебе прочитаю стих?

- Есенина?

- Нет, свой.. про розу и сирень. Тут красивые окна, скажи? Кто-то смотрит на нас из вон того окна, видишь?

- Интересно, это санитар, или больной? А тут и сирень растёт ещё, посмотри. В апреле-мае  тут наверно просто волшебно.
Саш, глянь, там кто-то по крыше ходит. Может ангел? Или это халат на нём белый?

- Я люблю тебя…

- Ангел в халате… что ты сказал?