Ехал я по улице Вокзальной и слушал "Серебряное кресло" - четвертую книгу из цикла о Нарнии.
Есть у меня традиция - в начале каждого года слушать по книге Льюиса.
Раньше слушал в конце года - но вот традиция как-то незаметно сползла.
Ехал я по Вокзальной.
Серое небо, серый снег сугробами, серая стена комбината.
Закончилась стена - пошли гаражи. Закончились гаражи - пошли дома.
Частные, в один, редко - два этажа.
Проплыл мимо флигелек - скворечник, прибитый прямо к стене дома, под крышей.
Промелькнула парочка береза-тополь, осенью, когда береза опала, а тополь еще нет, складывающаяся в огромное птичье перо.
Встали над частными домами многоэтажки - подперли серое небо.
А Джилл с Юстасом горными тропами пробираются - под предводительством Квакля-Бродякля. Ветер у них там свистит ледяной, камешки с тропы в ущелье соскальзывают, даль расстилается необозримая.
Нарнианская. А впереди - встречи, чудеса, битвы...
И так я проникся приключенческим духом, так у меня заныло-заиграло сердце, что когда поравнялся со мной старый двухэтажный дом, я крутанул руль, взрезал покрышками снежную кашу и припарковался у въезда во двор.
Дом этот давно привлекал мое внимание - каменный, вытянутый, крыша треугольниками, он стоял в углублении, за деревьями, и смотрел темными окнами на многоэтажки.
Холодно так смотрел, безразлично.
А может, по-стариковски слепо.
Не припомню, чтобы видел я входящих в него людей - или даже свет в окнах - хотя и езжу я мимо него по нескольку раз в месяц. Всегда он производил странное впечатление чего-то забытого, древнего и оттого непонятного.
Припарковался я, вылез из машины и пошел к парадным дверям - но они оказались мало того что закрыты, а еще и заколочены.
И окна кое-где были залеплены листами фанеры.
Ощущая чисто мальчишеское, авантюристское возбуждение, я - тридцатилетний дядька, юрисконсульт и автолюбитель с десятилетним стажем - я обогнул дом, зашел во двор, ожидая встречи с каким-нибудь сторожевым псом трех метров в холке, и оказался на крыльце.
Потянул дверь, вгляделся в клубящийся за ней полумрак, переступил порог.
Придержал дверь, чтобы не громыхнула.
И очутился в просторном полутемном подъезде - с высокими потолками. Справа и слева маячили стеклянные двери, ведущие, получалось, к квартирам. Львиную долю пространства занимала огромная лестница в три пролета, ведущая на второй этаж.
Перила у лестницы были ярко-синие, и стены - по плечо - были синие, а выше - белые. В углах клубился сумрак, и только лестницу над моей головой по-зимнему ярко освещали окна.
Я постоял немного, оглядываясь и прислушиваясь. Справа, из глубины дома - но совсем, казалось, близко - из-за одной из стеклянных дверей звучали голоса - кто-то с кем-то спорил, доказывал что-то. Если бы не эти голоса, тишина была бы абсолютной - и слышно было бы, как бьется мое сердце.
А сердце мое через удар билось по-мальчишески - удар взрослого человека, удар мальчишки, так бьет по сопернику боксер, тренировавший только правую руку - как билось оно много лет назад, когда я, собственно, был мальчишкой.
Нас - мальчишек - тогда хлебом не корми - дай забраться куда-нибудь, где нас, вроде как, быть не должно.
То по коридорам какой-нибудь конторы крадемся, то по незнакомым дворам, то в подвал Дома пионеров лезем - дыхание перехватывает, живот сводит, и все кажется, что сейчас шаркни подошвой или там носом шмыгни - и посыплются изо всех углов преследователи: "Лови, лови!"
И особый эффект в том, что ты вот вроде не должен здесь сейчас быть, ты должен быть где-то еще, а ты вот тут - да сейчас - и от этого волнительно.
Вот я в этот самый момент должен по улице Вокзальной мчаться - где-то в районе, собственно, вокзала - а я остановился, припарковался и зашел в какой-то старинный дом, в котором меня вроде как быть не должно, потому что что мне, в самом деле, тут делать?
Постоял я, прислушиваясь к голосам, выглянул на лестницу - а потом прошел вглубь подъезда, к левой двери.
Стеклянной.
Завешена стеклянная дверь занавеской - и сквозь занавеску, как сквозь туман или воду, вижу я длинный коридор, двери по обе стороны, лампочку под потолком - желто-оранжевую.
А голоса все спорят, басят что-то в глубине.
Постоял я, посмотрел на лампочку сквозь занавеску. На лестницу посмотрел, на сумрак, на вторую стеклянную дверь - правую.
Мальчишески-то по-мальчишески, а возраст дает о себе знать. В детстве, оказавшись в таком доме, я бы думал: "как бы не столкнуться с призраком". А сейчас: "как бы не лишиться айфона".
Потрогал карман - спит, родименький, смотрит разноцветные сны автообновлений.
Я прошагал до двери и вышел в январь. Обогнул дом, сел в машину, развернулся и выехал на Вокзальную.
Ткнул пальцем в магнитолу - и побрели горной тропой Джилл и Юстас, повел их вперед Квакль-Бродякль.
Я ехал, слушал, и долго во мне еще теплилось - подогреваемое приключениями в Нарнии - чудесное мальчишеское чувство, искрилось, покалывало.