Больше историй

23 января 2022 г. 13:31

1K

Исповедь (история из жизни)

​Мой хозяин — идиот.
Я это знаю точно, и не только потому, что лежал с ним в больнице.
Причём, на одной койке.
Знаете, это довольно унизительно в наше просвещённое время, такое неприкрытое рабство.
Я был совершенно здоров, почти счастлив, у меня были свои дела, отношения… и вот, униженный и оскорблённый (моя любимая книга у Достоевского: там всех унизили и всех оскорбили. Его любимая — Идиот.).
Бросив все дела, я рабски поплёлся к нему через весь город, занесённый снегом и прочей чепухой, в больницу, униженно поднимаясь по ступенькам, скрываясь от врачей и больных (каюсь, я их иногда путаю), и тихо раздевшись, совершенно обнажённый (у моего хозяина свои причуды), забрался в постель к хозяину.
Как я уже говорил, мой хозяин — идиот.
Хотя он считает себя, волшебником.
Он носит итальянские чёрные очки и на лбу у него… шишка.
Иногда, по ночам, он пьёт вино и чокается с луной за окном, грустными облаками и деревом клёна.
Когда он сильно напивается (странным образом, напиваются облака, клён и луна: они начинают как-то весело покачиваться… Луна один раз до того набралась, что не могла вернуться к себе: оперлась на угол высокого дома, склонилась и… её стошнило), я порой робко шучу, что его и его шишку… посещает, «белочка».

Настало время сказать, кто я: я — Добби.
Да, я понимаю, природа не наградила меня красотой и свободой, и даже мало-мальской силой воли: я рабски предан своему хозяину. О таких как я, инфернальных Золушках (в ударении на первый слог, не уверен), даже не пишут книги. Мы всегда на периферии существования и жизни.
Я устал. Не единожды делал попутку убежать от хозяина, но был сурово наказан, изранен до бессознательного состояния: меня били о дверные косяки головой, о тумбочки… боже, что только со мной не делали!
Каждую ночь я сплю в одной постели с моим жестоким хозяином, и каждый раз он меня раздевает до гола, как-то странно поглаживая…
Я ни на что не намекаю, но… мне страшно.
Поймите, он уже не мальчик, у него давно уже не было женщины.
У него… чёрт знает что на уме.

А после его попоек с луной, вечно неряшливыми облаками, дурашливым клёном, на него находит чертовщина.
Он мнит себя волшебником, берёт свою палочку — пишущую ручку, и… начинает своё волшебство.
Хотя это больше похоже на посмертное насилие над душами деревьев: бумагой, которую он исписывает своими стихами.
И вот тогда, в сумерках комнаты, начинается волшебство, чертовщина: оживают предметы.
А быть может, они просто прячутся от волшебника-самодура, потому как, когда ему не пишется, он вымещает свою злость на невинных вещах: то запустит скомканный, навеки удивлённый лист в еле увернувшийся книжный шкафчик ( он у хозяина в рабском услужении, как и я: вечно стоит у стены, заросшей лазурными цветами обоев, и грустит, спит стоя и ждёт приказаний: хозяин его называет — Григорий, на манер слуги из «Обломова»).

А порой, он встанет со стоном (я однажды смиренно спал под его столом, возле его ног, и проснулся от странного стона, стонов. Мне показалось, что на его письменном столе, творится самый настоящий разврат, оргия, со стонами, удушениями и шлепками.
Я затаился, закрыл глаза, сделав вид, что ничего не слышал, что ещё сплю. Для искренности, рабской искренности, я даже представил себе удивительный сон, который мой хозяин не смог бы увидеть: так крылья бабочек, нежно вспыхивают таким волшебством мимикрии, изображающей подпалинки осеннего листа, что даже их враг не оценит и никогда не заметит всё это попусту растраченное искусство.
Итак, я затаился в попытке своего сна, в комнате сна, с доверчиво-светло приоткрытой дверцей в мир: я боялся стать участником этого разврата, но чуть позже, хозяин улыбнулся мне и посадил к себе на колени — боже мой, голенького, полусонного!, — и я с удивлением увидел, что никакой оргии — нет: мой хозяин просто писал очередную свою историю, стонал от мук вдохновения, бил себя по щекам, а один раз, даже ударился в отчаянии, головой об стол.) вдохновения — ах, какой волшебный перенос после кавычек: стол вдохновения!. — и ударит дверь ладонью, и дверь обидится, пошатнувшись, как женщина, и отвернётся к тёмной стене, и затихнет… лишь плечики её вздрагивают в сумерках.

А его собутыльники, или, как он их называет — друзья по волшебству: Гермиона, Тодд..( т.е. — Луна, рыжеватый и дурашливый клён), стоят за окном, как озорные дети, прижавшись к окну, смазанными, как на фотографии счастья, рожицами, и ждут его…
А мне всегда страшно после их встреч.
Часто, когда я лежу в постели со своим хозяином после его попоек и волшебства, мне снится, что настоящий волшебник, вовсе не мой хозяин, а я.
И тогда я робко улыбаюсь во сне, в темноте, обнажённый и счастливый.
Увы, мой хозяин всё одеяло перетягивает на себя, а я сплю в зябких сумерках, с краю постели, над бездной почти (ибо как по волшебству, когда мы спим, наша постель парит над чудовищными безднами) обнажённый и бесконечно одинокий.
Помню удивительную ночь, рай моей несчастной жизни.
Мне снилась чудесная песня: 'Пообещайте мне любовь', из какого то старого фильма.
Проснувшись среди ночи от счастья внезапного сердцебиения, я почувствовал, что рядом со мной, лежит кто-то ещё.
Украдкой, как-то шёпотом, повернув лицо, я с удивлением обнаружил, что это… женщина.
Прекрасная и обнажённая женщина.

Сознаюсь, мне было… очень стыдно, лежать рядом с ней, полностью обнажённым.
Она во сне иногда робко касалась меня. Я чувствовал её нежный и тёплый запах.. это был, рай.
Может, мой хозяин, и правда, волшебник?
Всё то очарование, та цветущая нежность, что снилась моей несчастной и одинокой жизни, вдруг, оказалась в ночи, на постели, рядом со мной.
Век бы так лежал с этой милой женщиной, ощущая доверчивую улыбку её тепла и движений во сне, едва ощущая её касания в темноте, блаженно-неожиданные, как зацветшая веточка вишни в конце зимы: я не знал, до какой части меня она случайно дотронется в следующий миг: всё моё маленькое и робкое тело, сходило с ума от счастья быть участником этих тепло накрапывающих касаний, похожих на первые капли весеннего дождя в раю, которые ощущаешь всей душой и нежностью воспоминаний.

Набравшись смелости, счастья, я не удержался и… поцеловал в темноте спящую женщину.
Поцеловал сладостную, тёплую темноту, и замер, в блаженно трепете закрыв глаза, ожидая в любой миг, как мне даст пощёчину — ночь.
Но ничего не случилось. Женщина спала. Спала и ночь.
Я стал наглым. Нежно-наглым.
Мне нечего было терять… потому как, я уже был на грани, задумываясь о самоубийстве.
В сумерках, ставших соучастниках моей дерзости, я приложился щекой и губами, к милым ногам женщины, и, закрыв глаза, пролежал так всю ночь, ожидая в любой миг, наказания, и даже когда я заснул, мне приснился рай: я лежу в темноте рядом с женщиной и хозяином моим, прижавшись к её милым ногам, губами.
Это было полнолуние моего сна: о большем и не могло мечтать моё робкое сердце.
Я был мог так пролежать много дней, недель, пока не умер бы истощённый, но бесконечно счастливый, ощущая под своими губами, милые ноги женщины.
Утром, я проснулся раньше всех.
Опустился с постели на пол, и… с рабской преданностью счастья, чуточку прищуренного от счастья, припал к милым, карим носочкам спящей женщины и поцеловал их долгим поцелуем.

Этим же утром, хозяин сказал, что моя прекрасная незнакомка, переезжает, и я её больше никогда не увижу.
Это было ударом для меня.
А ведь я даже не видел её лица. Я видел и целовал лишь её милые ножки, носочки её, похожие на опавшую, карюю листву.
Если бы я увидел её, всю ( ах, так должно быть видят любимую, в раю! всю, целиком, от её воспоминаний детства, всё её счастье и горе, надежды и тайные наслаждения!), то умер бы от счастья.
Но возможно, мой хозяин заколдовал её и она превратилась… в книгу на его полочке?
Может, все его книги.. это заколдованные женщины?
Хочется всё же думать, что настоящий волшебник, не он, а я.
И не только потому, что у меня маленький шрамик на лбу, изящные очки и в детстве, при странных обстоятельствах, у меня умер папа.
Я однажды расколдую женщину на его полочке.
А возможно, и себя, и тогда я стану снова красивым, а не сгорбленным карликом, уродцем и мучеником существования.
Пожалуй, стоит открыть моё настоящее имя.
Добби — меня называет лишь мой хозяин, тот, кого я не могу называть.
Но моё настоящее имя, которое я бережно храню, как надежду моей судьбы — Мизинец.
Возможно, во мне есть итальянская кровь: Сицилиец, Венецианец…

картинка laonov

Комментарии


А его собутыльники, или, как он их называет — друзья по волшебству: Гермиона, Тодд..( т.е. — Луна, рыжеватый и дурашливый клён), стоят за окном, как озорные дети, прижавшись к окну, смазанными, как на фотографии счастья, рожицами, и ждут его

Мило) Луна, клён и мотивы ГП)

Добби — меня называет лишь мой хозяин, тот, кого я не могу называть.
Но моё настоящее имя, которое я бережно храню, как надежду моей судьбы — Мизинец.

А, вот оно что... хорошо ты зашифровал :)
Обаятельная история) Спасибо, Саш)


Это всё арлекинская натура моей души, Ник, и желание отдохнуть, улыбнуться.
Просто я сейчас потихоньку пишу рецензию, вот и нежно отвлёкся)
Да и славно было, посреди гротеска и сюра истории, дать мелодию чистой и неожиданной нежности, реальности, тоски по женщине, перед которой на миг погас весь морок и сюр.

Большое спасибо за дружеское внимание, Никуш)
Доброго вечера тебе)