Люди лунного света

Весть об этом чуде разлетелась по городу блаженно легко, почти не встречая сопротивления, словно перелётные птицы просияли в небе от ярко взошедшего юга и сама синева воздуха, подобно водам, расступилась перед ними и не было больше предела скорости их перелёта: с такой счастливой скоростью, птицы могли бы перелетать на далёкие звёзды.
Вскоре, о чуде заговорили по всей стране и даже за её пределами: по вечерам и ночам, зажигались окна, словно райские островки юга, и шёпоты мужских, женских и даже детских голосов, неспавших в своих кроватках, переговаривались об этом чуде.
У голосов и шёпотов по всей Земле, была бессонница: голоса шелестели в ночи, словно листва огромного и единого Древа.
Казалось, что все тайно ждали и нуждались в этом чуде, отчего весть о нём так легко и преодолела все расстояния и сомнения.
В этом чуде примирились все: верующие и атеисты, учёные и поэты…

Чудо произошло с женщиной и её удивительным сном.
А если точнее, её сон, словно ангел, нежно обнял её тело и стал виден всему миру.
Поначалу, всё выглядело как трагедия: ночью, в городе, произошло маленькое землетрясение.
Никто не пострадал. Разве что, упал раньше времени, шедший по тёмному переулку, счастливый и пьяный поэт, да в одной квартире, где одинокая вдова, со сладострастным усердием занималась спиритизмом (по ошибке, вызывала вовсе не дух мужа, а Есенина, Экзюпери, Бодлера, и робко флиртовала с ними, не зная куда деть руки на столике, к её улыбчивому смущению, чудесно-нескромно привстававшего над полом), задрожали синевой, окна, и с книжной полки упали две книги: «Идиот» Достоевского и «Мемуары» Казановы.
Женщина чуть не сошла с ума от испуга. Мучилась совестью, что причинила городу, кошмар, разбудив ночью детей.
А кроме того… она поссорилась со своим умершим мужем, посчитав, что он продолжает ей изменять и на том свете, причём, не только с прелестными ангелами, но и с Эмили Бронте, Мариной Цветаевой, и даже с Марией Антуанеттой.

Но всё же было одно разрушение: рухнул дом. Но по счастью, никто не пострадал, по той простой причине и чудесной причине, что дом рушился неестественно медленно, словно во сне: карие трещины росли по стенам и потолкам, с изяществом дикой виноградной лозы.
Стёкла, наполнив грудь синевой морозной ночи, звёздами и снежинками, зажмурились как дети, от счастья внезапного пробуждения, словно им предстояла поездка в чудесное место, зашелестели в тёмном воздухе медленной и блёсткой листвою осколков.
Ступеньки, блаженно-светло, как во сне, обрывались в бархатной пустоте, словно окликнутые на карнизе, лунатики: казалось, люди спускались на землю с далёких звёзд и настал конец света, ибо небо уже засквозилось повсюду, не было крыши и стен.
Была замершая в заснеженном, звёздном воздухе, листва осколков окон и стройные, подвижные лестницы, похожие в лунных сумерках на грациозные шеи райских жирафов.

Всё это само по себе было похоже на чудо, но в самом сердце этого чуда, было нечто ещё более немыслимое, словно зацветшая веточка вишни посреди зимы, за плечом молодого человека в парке, сидящего на лавочке со своей любимой.
Он просто прошептал ей — люблю, опустил глаза, и за его плечом что девственно зацвело.
Пёстрая суета людского уюта, осиротевшие вещи, мебель, обласканные весной обоев, стены, опадали на землю с замедленной грациозностью листвы на какой-то далёкой планете с изящной и ласковой гравитацией.
Люди стояли на улице и зачарованно смотрели на эту осень в Эдеме.
А на заре произошло то самое чудо.
Женский голос воскликнул: посмотрите, кто это там! На 5 этаже… синевы!
Там кто-то лежит, в воздухе. Это женщина! Она похожа на ангела, в своей лёгкой, развевающейся на ветру, белой сорочке.
Как она прекрасна среди тихо падающего вокруг неё, снега!

Последние слова были сказаны пронзительно, со слезами мечтательности в дрогнувшем голосе, как бы привставшем от видения счастья, на цыпочки.
Казалось, голос вот -вот оторвётся от земли и подлетит к невесомо простёртой высоко в воздухе, женщине, и робко подойдя к ней, замедлившись до шёпота, ласково коснётся её, с улыбкой погладив по белому плечу.
Никто не понимал, что произошло с этой женщиной; мертва ли она, без сознания или же просто, спит.
Уже потом, когда подъехала техника, репортёры, многое разъяснилось.
Пожарная лестница — в небеса, к женщине, ангелу.
Эти изумительные, почти что райские фотографии мужчины на лестнице в синеве, склонившегося над простёртой в воздухе, женщиной, облетели многие страны.
В этом было что-то до боли знакомое, что предчувствовали сказки, о чём мечталось поэтам и что снилось одиноким женщинам по ночам.
Мужчина склонился к лицу женщины так, словно хотел её поцеловать…
В это время, на земле, прозрачными, лазурными плечами, толкались голоса, смотря на небеса, и делали самые удивительные предположения, да так искренне, пронзительно, прижимая руки к груди, что казалось, там, внизу, под замершими в синеве, мужчиной и женщиной, под оголённой дрожью ветвей, тайно, без ведома людей, на заре переговаривались их сны, мечты и надежды.

Кто-то говорил, что сейчас мужчина поцелует женщину и снова произойдёт землетрясение, но ещё более страшное, и земля поплывёт у всех под ногами.
Другой женский голос, почти со слезами следил за таинством в небесах и шептал, шептал о том, что сейчас женщина придёт в себя, вспомнит что-то трагичное, и вместе с мужчиной, обняв его, упадёт с засиневшей высоты.
Много чего говорили голоса, толкая друг друга лазурными плечами, как бы проталкиваясь вверх, к чуду и небу.
Но ярче всего прозвучал робкий голос девочки-подростка, стоящей в синеватом пальто, в спешке накинутом почти на голое тело.
Девочка прижала к груди свою белую кошку, шепча в небеса: просто… эта женщина, любит.
Она кого-то очень сильно любит.

Мужчина, спустившийся по лестницу с небес, робко стоял у зардевшейся от вечернего солнца, стены дома, и разговаривал с репортёрами.
Щёлкали фотоаппараты, и шафранные вспышки, словно мгновенные, райские гелиотропы, всходили с грацией дрогнувших крыльев, удивлённо выглядывающих из-за людских плеч.
Это было похоже на расстрел, за минуту до конца света.
Человек видел какую-то тайну, красоту, которая должна была спасти мир, остановить войны и злобу в сердцах… но многие были против и хотели скрыть эту тайну, не дать ей просиять в мире.
Вот, несчастного поставили к стенке. Он робко улыбается, смотря на веточки в синеве, веточки синевы, на тихо падающий снег и птиц, порхающих, как огромные, индийские бабочки, вокруг лучезарной женщины в небесах.

Нацелили стволы. Жадные, сладострастные улыбки, глаза: сейчас не станет человека и красоты. Что-то вечное в мире погаснет, и этого снова никто не заметит.
Раздаются выстрелы. Сердцебиения сияния меж мужчиной и целившимися.
И вдруг, из тёмных стволов — чудесным образом расцвели цветы и свет стал впервые осязаемо зримым.
Какая-то женщина подошла к окну в своём синеватом халатике, и на фотографиях навек запечатлелось, как за плечом мужчины, словно бы улыбнулось крыло: женщина. Синева в окне улыбнулась..
Слегка заикаясь, мужчина, смущённо говорил об улыбке спящей в небесах, женщины, и о её удивительной красоте, поразившей его.
Это не была яркая, так часто приедающаяся красота.
Нет, словно из-за листвы телесности, робко проступала, белела душа, словно девушка ждала кого-то на свидании под осенней листвой на ветвях.
Её красота была словно приглушена болью и печалью её судьбы: так, нарисованный влюблённым школьником, цветок (чернилами в тетрадке, на последней странице), сквозится нежнейшей, прозрачно-осенней синевой, ибо кто-то вспугнул танец руки и цветка и тетрадку закрыли, а когда мальчик её открыл, то уже было видно два цветка, две розы, но вторая роза, была как бы призрачна, в ней обнялись душа и тело, и потому она была ещё прекрасней, и тогда мальчик взглянул на девочку, сидящую впереди него за 5-й партой, мечтательно смотря в окно, и приложил правую ладонь к своей груди: на ладони отпечаталась тёплая, прозрачная синева цветущего узора сердцебиения...
Встретив девочку на перемене (островок школьной, мгновенной весны: детское счастье перелетает по этим южным островкам словно птицы, возвращаясь каждый раз на суровую родину урока), заикаясь от робости, мальчик почему-то протянул ей вместо слов и цветка в тетради, свою тёплую ладонь: так протягивает возлюбленной, розу.
Протянул, прошептал что-то и хотел бежать, забыв про свою руку в ладонях девочки: милый, заплечный смех девочки и милейшее притяжение всего его существа, сердца, тела, взгляда, словно на далёкой и нежной планете.

Солнце заходило и снова всходило, вращалась, как кошка на коленях милого друга, укладываясь поудобней для сна.
Лестницы парили и бредили в синеве и в звёздах, как лунатики.
К женщине поднимались мужчины и женщины из самых разных организаций, и ничего не понимали, разводили руками.
Это было чудо и тайна. Это опровергало все законы природы и научные догмы.
Потихоньку, в этот уютный дворик, стали стекаться люди из далёких городов и даже стран: буддисты, христиане, поэты и просто, влюблённые.
Но вся эта суета, подснежники вспышек фотоаппаратов, доверчиво тянущихся из земли к женщине в небесах, была не нужна мужчине, впервые её увидевшей там, на лестнице.
Он знал её и иногда встречался с ней, как друг, но лишь теперь, там, высоко в синеве, неземная, боттичеллиевая красота женщины, её грустная и милая душа, глубоко вошли в его сердце и остались там навсегда.

Вся его непоседливая, во многом, развратная жизнь, облетела, как облетает листва, и голубая прохлада небес, хлынула к его обнажённому, озябшему сердцу.
Он понял, что всю жизнь искал именно эту женщину и теперь сама мысль о ней, согревала его сердце уютом бессмертия.
Он ловил себя на мысли, что думал о ней так пронзительно-нежно, что если бы внезапно умер, убитый разбойниками в тёмном переулке (ножом под сердце), или разбился на машине, врезавшись в свет фонаря, он бы не сразу заметил свою смерть: любовь к этой женщине, жила бы дальше его тела, его нежность к ней, шла бы дальше, под фонарём, и снег, тихо кружился бы над ним, то отставая, то обгоняя и заглядывая с улыбкой, в лицо этой нежности, словно игривый ребёнок.. или ангел.
Да, он вдруг ощутил красоту женщины, как забытый голод своей порочной души, пустой жизни, но утолять её как раньше, в разврате, он больше не хотел.

Странное дело: он теперь посещал музеи и по вечерам, смотрел в маленьких и уютных кинотеатрах, прекрасные старые фильмы Годара, Тарковского, над которыми раньше смеялся: красота картин, стихов и фильмов, для него была таинственно связана с красотой женщины, которую он полюбил.
Он с изумлением видел, как в кинотеатре, парень и девушка, сидящие рядом, ели что-то в тот момент, когда на экране рушилась человеческая жизнь и душа была оголена до того, что болезненно ощущала даже свет от далёких звёзд.
Показывали — «На последнем дыхании», Годара.
Мужчина впервые осознал пошлый абсурд смешения души и тела, голода тела и души: он жил в этой пошлости столько лет… что уже перестал отличать подлинную красоту, от ложной, настоящее чувство и боль ближнего, он уже почти не видел, они были такой же частью одичавшего пейзажа нравственности, как грустная трава у забора, на которую уже не обращают внимания.

Это было так же безумно и мерзко, как стоять перед Мадонной Рафаэля и в жирных от масла, пальцах, держать кусок мяса и есть, жадно есть.
Перед прекрасным, даже почесаться стыдно...
В почти космических сумерках кинотеатра, мужчина тихо вскрикнул и закрыл руками лицо.
Развратная, прошлая жизнь, обожгла его такой пустотой темно просиявшей бездны, какая не снилась и Паскалю, ужаснувшегося  бессмысленной звёздной бездне после своей смерти, и до того, как он родился: между ними, он, всего лишь мыслящий тростник.
Кто я без любимой? — спрашивал себя мужчина в полупустом кинотеатре. Страшно сказать. Что-то из флоры и фауны ужаса Паскаля: быть может, бредящие, бледные губы ночного прилива, разбивающиеся у берега о тёмные тростники?

Парень и девушка оглянулись на плачущего в кинозале, мужчину, и чеширски улыбнулись симметричным пожатием плеч, словно две сросшиеся тени: сентиментальный чудак.
А мужчина, только теперь, полюбив, понял, что не менее мерзко, чем кушать перед Мадонной Рафаэля, было просто сладострастно думать о других женщинах, если есть та, кого он сейчас полюбил; развратно было просто пройти мимо чужой беды, мимо бьющегося тебе навстречу, сердца, которое ты встретил грубо, не чутко.
Всё это как-то таинственно было связано с красотой этой женщиной, красотой её души и тела.
Мужчине было стыдно быть просто человеком перед этой удивительной женщиной, простёртой сейчас среди звёзд: он хотел с собой что-нибудь сделать.
Он сейчас стоял на крыше соседнего дома и смотрел на неё: её не трогал мороз.
Возле неё была как бы сияющая сирень атмосферы, попадая в которую, снег сразу же таял и превращался в цветение воздуха, в прекрасную мелодию.

По ночам он писал ей удивительные по нежности, письма, и ему казалось, что он пишет далёкой и прекрасной звезде, населённой таинственной жизнью и его счастьем.
Он читал те книги, которые любила эта женщина; смотрел те фильмы, которые он и она могли смотреть вместе, по вечерам, обнявшись.
Это танталову разлуку с любимой, невозможно было терпеть долго.
Весь мир, с пестротой ненужных мгновений, спешащих куда-то людей и машин, обратился в сорванную осеннюю листву с огромного древа жизни: из-за обнажившихся ветвей, хлынула прохладная синева и его сердце озябло в бескрайнем одиночестве, словно он уже года, века живёт один на этой безумной земле, как жил бы потерпевший кораблекрушение человек, на необитаемом острове.

И вот, теперь он стоит на крыше дома.
Напротив него, в сумерках снежных, была простёрта та, кого он любил больше жизни.
Мужчина хотел.. покончить с собой.
Прошептав любимой что-то нежное, он бросил в её сторону, множество писем, закричав от отчаяния.
Удивительным образом, некоторые из писем, замедлились в воздухе, словно некто в воздухе привстал на пуантах, осторожно приблизившись к сиреневому свету, исходящему от женщины.
Это выглядело неземно и прекрасно, как подсмотренный сон ангела.
Одной девочке, страдавшей бессонницей, удалось сфотографировать поистине чудесное, райское явление: женщина в небесах, среди звёзд, одетая в лёгкую, полупрозрачную сорочку, тихо развевающуюся на ветру, словно её обнял ангел, одев в яркое тепло своего крыла, медленно, как лунатик любви, шла по озарённым ступенькам писем, замерших в воздухе.
Она шла к мужчине, стоявшему на карнизе крыше, закрыв дрожащими ладонями, лицо, ещё не видя приближавшуюся к нему женщину.

Любовь творит чудеса.
В эту ночь, что-то райское на миг просияло в мире, словно узоры папоротников на морозном, засиневшем утреннем окне.
В эту же ночь, одной девочке приснился удивительный сон: люди по всей земле, вдруг, нежно потеряли свой вес.
Прекратились все войны на земле: люди в камуфляже, поднимались в небо из своих окопов и укрытий: словно воздух пророс весной человечности; на телах убитых и раненых, расцвели алыми розами, раны.
Над своими кроватями, невесомо лежали счастливые, проснувшиеся в засиневшем воздухе утра, мужчины и женщины, забыв о ссорах своих.
Девочка спала со счастливой улыбкой в своей постели, в комнатке с морозными окнами, заросшими райскими цветами, лучистыми тростниками и папоротниками, и не видела, как над ней, в вечере воздуха парит её белая кошка Мими, пытаясь лапкой ступить на книжную полочку, неуверенно-робко, с милой грацией ребёнка-космонавта на далёкой и прекрасной планете.