Моё Ё

я стал собакой
лохматой и рьяной,
бегал по снегу,
косточки прятал.

слабо скулил,
радостно лаял,
запахом жил,
и от рук твоих таял.

бредил в пороге,
клянчил котлеты,
ложился на ноги,
знал всегда, где ты.

я стал собакой.
прав и спокоен.
просто - твой пёс.
всегда рядом с тобою.

жизнь собачья

пузырьки минеральной
тихи и печальны,
ведь бутылка закрыта ещё.
мелкий сор за порог
выметаю из спальни,
ну, а крупный тесню плечом.

в одиночестве слышно,
как капает стрелка -
с крана времени мелкая течь.
без притворства не вышло,
посерела побелка.
и пора бы уже прилечь.

вновь углы измеряю
немыслимой мерой,
и граню для себя конуру.
наговора не знаю,
шкуру верой спасаю.
и бываю суров по утру.

видишь гроб на холсте? -
это мой родной дом.
кто-то в нём во христе,
этот, вот, не знаком..

рядом: с грустным лицом
пропитой человек
набивает свинцом
дула глаз в чехле век.

надо тихо кричать,
быть компактной толпой.
не смотреть, промолчать,
и не сметь быть собой.

можно томики жечь,
кровью строки ведя,
и излить души желчь
на листы из себя.

надо: честно любить,
и опрятным ходить.
пьёшь - до дна осушить,
вместе с фильтром курить...

надо тихо кричать.

вновь валит снег.
он валит с ног.
он валит с неба.
очень много снега.

тебя ставили в рамки?
ставили в угол?
гнали ли?
дерзкие самки
в лохмотьях пугал
славили...
песни звучали
громче, пошлее,
лучше б не было их!
звуки вуалью
срам прикрывали,
множества лих.
и голодали, не замечали,
лишний притих.
знали, не звали. мы уставали.
вот и весь стих.

осень такова, что кутаемся в шарфы троп,
бегаем во снах по гладким, словно кино, лентам,
пьём всё больше крепкое, и полним полый слот,
падаем листвой, к земле снижая темпы.

вечер бреет головы долой.
ночь рядит и судит непрестанно.
дождь танцует, хлёсткий молодой,
в луже луч луны лимонно-пряный.

ветви тушью чертят небо на заказ,
ветер напряжения смакует.
и тебе понятное на раз:
единочен. заполночь дикую.

дай мне трагедию в слабые руки -
не удержу её, кину с обрыва
где-то в забытом богом Кентукки,
в чёрные волны скалистого Крыма...

вытащу нечто из омута с чортом,
кину фотографу взглядом на кадры,
садом фруктовым Хардангер-фьорда
ветви раскину и сделаю сладко.

пледом воды мирового запаса
волосы, шею и плечи покрою,
Гончими Псами у ног Волопаса
мы очевидны весенней порою.

наступила белая полоса
от Анадыря до Пиллау.
серебро на своих волосах -
замечала.

чаем не растопить снегов,
да никто и не чает,
до весны не сносить оков -
каждый знает.

и приходятся сны на раз,
а порой и на пАру.
одуревший высокий класс
даёт жару.

через хрип о свободе
бьются о дно, тихо лают,
от неё в непогоду бегут,
и петляют.

поскребу я пером по бумаге стекла
лишь о том, чтобы эта зима утекла.
завернусь в рукава, в мягкой комнате сев,
и уже не бегу, пару раз не успев.

и пойду, за собою пальто волоча,
в лес, где ветка случайно коснётся плеча,
или к водам, бегущим на север от лжи,
в поле к солнцу и травам, что так хороши,

по мощёной дороге, лежащей меж стареньких стен,
по порочащим связям, по крови из вен,
по великой стене в отдалённой стране,
коридором зеркальным от меня и ко мне,

загляну на луну, и в бутылку без дна...
я бываю в компании, сидя одна.