Больше историй

17 января 2021 г. 08:17

875

Повесть об одном сне

​В своей повести, Цветаева создала, быть может, лучший гимн дружбы и нежного чувства женщины к женщине.
Мне же захотелось создать гимн дружбы между мужчиной и женщиной.
Посмотреть на эту дружбу так, как быть может на неё ещё никто не смотрел.
Дружба этого достойна.
Посвящается моему замечательному другу, Наде Femi

 
Я живу в прошлом, как в психиатрической клинике, из которой меня иногда выпускают в настоящее, словно во внутренний дворик больницы, с лавочкой, на которой по вечерам сидит женственная тень берёзовой листвы.
В этом грустном дворике, с какой-то округлой тишиной очертаний, иногда ходят солнце, редкий дождь и пение птицы: как и меня, их иногда выпускают в моменты просветления, на природу.
Особенно я подружился с дождём: я часто хожу с ним по дворику, держа его за руку.
Не так давно, прощаясь вечером с дождём, я поднёс свою мокрую руку (ладонь дождя в моей руке) к лицу и поцеловал её: дождик мне светло улыбнулся, ничего не сказав, и, опустив голубые глаза, засмущавшись, ушёл, сквозь закрытую дверь, как призрак: дождь был женщиной.
Да, звучит безумно, но возможно по этой причине он и лечился вместе со мной.
 
Про солнце я не хочу много говорить: никто не знал как оно к нам попало и сколько оно уже среди нас: солнце было совершенно безумным.
Дождь говорил мне, что оно, спасаясь от безумного мира и не менее безумного настоящего, однажды забралось к нам вечером в окно.
Впрочем, в окно оно каждое утро и выбиралось куда-то: бывало, солнца не было несколько дней, мы переживали за него, и тогда оно приходило совершенно уставшим, буквально падало без сил в пустую постель, тяжело дышало и плакало, закрыв глаза.
Я подходил к нему, становился на колени и гладил солнце на пустой постели.
Мои знакомые и даже друзья, часто не понимают меня и странно смотрят, когда я вот так глажу солнце.
 
Если перевести это с языка поэзии и трагедии жизни, на безумный и бедный язык повседневности, то это выражается в моей странной дружелюбности к миру и людям.
Когда я иду с подругой по улице, мне нравится наблюдать как улыбки вспыхивают то тут, то там, на лицах детей и влюблённых: эти улыбки похожи на тепло тающие снежинки счастья, касающихся не человеческих лиц, а сразу — душ.
Иной раз мне хочется подойти к лицу друга или даже незнакомого человека, и коснуться этой снежинки улыбки, которая совсем и счастливо-навсегда растает на кончиках моих пальцев.
 
Люблю я также остановиться посреди улицы, запрокинуть к небу своё голубоглазое лицо и ловить губами, улыбкой своей, снежинки: они целуют мои губы доверчиво и прозрачно, как первый, робкий поцелуй юности: целуют в краешек улыбки, щекоткой тепла и дыхания (боже мой! чувствуешь дыхание снежинки и нежный, голубоватый вес падения снега!).
Как положено при поцелуе, я закрываю глаза, и совершенно отдаюсь снегу, и мне кажется, что снег в этот миг тоже закрыл свои глаза: снег стал каплями дождя на моих губах и ресницах: когда снег закрывает глаза, он становится дождём.
Мои друзья уже почти привыкли к этому, а жена в шутку, ревнует к снегу: иной раз приду поздно вечером, счастливый и улыбающийся, а она подойдёт, с улыбкой положит мне руку на плечо, возьмёт подтаявший, белый волосок снега, и скажет: опять был… со своим снегом? У вас всё серьёзно, или так?
 
Однажды в парке, я стоял в очереди с подругой за билетами на карусель "Свидание в раю": передо мной был какой-то восточный мужчина; над тёмно-синей футболкой, у шеи, росли густые и весёлые волосы.
Было в этом что-то из детства и сказок Аксакова: я улыбнулся и потянулся рукой погладить эти удивительные волосы, чёрные и блестящие, как кольчуга ангела.
Подруга прикрыла улыбку на лице и сделала шаг в сторону солнца: мол, она не со мной.
Мужчина повёл плечом, даже не предполагая, что с ним могут вот так: нечаянно проявить к нему сердце и нежность.
Он как бы моргнул удивлённым плечом, обернулся, и удивление плеча, чудесно, как солнце из-за дерева, под которым мы идём, перешло на его лицо, осветив его странной улыбкой на совершенно раздетом лице, как в раю: его улыбка, удивление, даже проступившее недоумение рассерженности, были дивно раздеты в своей непосредственности, не совсем человеческой даже, словно я дотронулся до человека, погладив его, а повернулся ко мне кто-то чудесный и грустный — душа.
Моё лицо часто раздето, и потому оно протянуло душе человека улыбку, словно ладонь, и коснулось уже души, и душа подняла на меня своё лицо — улыбку, против воли самого человека.
Подруга смотрела со стороны, из-за улыбающегося папоротника своих пальцев на лице (узоры зимы на вечернем окне), как Ева на странных и обнажённых существ в раю.
 
Родная, у меня есть утраченный рай нашей дружбы с тобой, и я в него возвращаюсь памятью сердца, когда выхожу во дворик больницы, сажусь на лавочку, свежеокрашенную в закат и беру тень от берёзы — за руку.
Цветаева писала своему милому другу, герою Повести о Сонечке: в дружеской беседе, отдаёшь самое лучшее — душу, и её же берёшь взамен, и всё это легко, без трудности и требований любви!
Ах, как же Байрон заблуждался, когда говорил, что дружба — это любовь без крыльев!
Достоевский писал о Гоголе, что он унёс какую-то главную тайну о творчестве и всех нас, с собой, на тот свет.
Мне кажется, что Марина унесла какую-то сокровенную и крылатую тайну о дружбе, с собой.. в воздух, где и замерла, как бы привстав на цыпочках крыльев.
И как славно она написала: душу берёшь взамен!
 
В гипертонии наших писем с тобой, похожих на белоснежную вьюгу крыла.. крыльев, мне порой казалось, что у меня сразу — две души: твоя и моя, и я на миг терял себя в тебе, не знал и не хотел знать, где я и где ты: я как бы вдыхал дыхание твоей милой руки на письме и тонул в водах ночи: мои письма к тебе, белыми пузырьками воздуха всплывали куда-то на поверхность мира, где меня уже не было: была ты и моя душа.
Цветаева права: любовь — это жажда потерять себя в другом. Дружба — обрести себя в другом.
 
Знаешь, с любимыми не говорят о своих бывших, но с друзьями — говорят, по многим причинам.
Сейчас я вспоминаю одну ночь с женщиной.
Это было чудесное триединство меня, её и ночи: ночь была во мне, я в женщине, а женщина в ночи.
Потом мы странно и блаженно менялись местами.
Свои очки она положила на столик и они блестели луной и мгновенным шелестом теней от берёзовой листвы за окном: казалось, что за нами наблюдает душа женщины, словно грустный и нежный зверёк.
В моих объятиях было одно её тело. Моего тела — не было: оно было как бы в ней, целиком.
Моя беззащитная и ранимая душа обнимало её тело, желая воплотиться и проникнуть в него без остатка, оставшись в нём навсегда.
 
А в это время душа, её лунные очки, ревниво наблюдали за нашими объятиями, и когда женщина жарко дышала в меня, как бы вдыхая в меня душу свою и в блаженной истоме закрывала глаза, в тот же миг её голубоглазые очки вспыхивали серой листвой, моим прозрачным отражением, обнимая меня и прижимая к себе.
Мне казалось, что я занимаюсь любовью с очками женщины, с её раздетой душою — сразу, и тогда я вдыхал дыхание женщины и закрывал глаза и мы трое, все, блаженно исчезали из мира, ибо и очки тоже закрывали глаза, и лишь пузырьки сердцебиений и рук, с их округлой и тёплой тишиной на простыне, на моей груди, её бёдрах, и выше — в воздухе, невесомо поднимались в комнатных сумерках.
В какой-то миг даже казалось, что приподнималась и наша постель вместе с белым пёрышком от подушки.
 
Мы лежали где-то на краю ночи, совершенно обессиленные, словно выброшенные на необитаемый остров после кораблекрушения.
Казалось, нас вместе, симметричных в своём изнеможении и счастье, как два крыла, только что сотворили в раю, равноправно, разом: мужчину и женщину, и, что важнее всего, в этот миг мы блаженно не замечали свой пол.
Пол, как бы в отливе телесности, обнажил наши души, одинаково прекрасные и уставшие.
Нам было лет по 100, а может и все 1000: так мы были блаженно уставшие, словно райские старички: мы уже ничего не могли и почти ничего не желали.
Я ощущал себя как слова в иностранной и прекрасной песне: слова нежно сливались с мелодией — мелодия была стеблем, а слова — её цветением.
Моё тело нежно и дружелюбно расцветало на стебле её дыхания и души, становясь её неотъемлемой частью.
 
Наши глаза гладили друг друга тёплой улыбкою взгляда, и ладони, как фиговые, трепетные листочки, покоились не на наших интимных местах, но на совершенно других, гораздо более интимных в этот миг: моя рука лежала на её левом плече, словно бы прикрывая розовый шрамик от утраченных крыльев, а её рука покоилась на моей груди: моё обнажённое, тёплое, и чуточку влажное сердце было самой интимной частью моего существа.
Моя ладонь и губы, минуя тело, целовали сразу сердце женщины, гладили её душу: мне больше ничего и никого не нужно было в мире. Это был рай.
В этот миг я почти разгадал тайну гомосексуализма и дружбы: в невинной телесности дружбы я открыл какую-то духовную вспышку чистой гомосексуальности, совершенной и крылатой тождественности пола, тела и души.
Выровнялась некая температура тела и души и пол стал блаженно прозрачен, как папоротники и цветы узоров на зимнем, рассветном окне.
 
Помнишь, когда я долго ждал твоих писем, словно бы, как в юности, приходя на свидание к твоему зажжённому вечером окошку (ах, в юности я так часто простаивал перед окошком любимой в окне летним вечером, шепча губами нежность и сердце своё, признаваясь в любви милым теням за окном…
И каково же было моё удивление, когда однажды, милая тень приблизилась к окну и выглянула: это оказалась.. мама моей любимой. Фактически, я признавался в любви её маме) телефона, то уже собираясь уходить ни с чем (тело развернулось раньше, грустно пожав плечами!), моя душа до последнего продолжала ждать тебя, и вот, из пустоты и ночи, моего плеча коснулось что-то, и такая теплотаааа разлилась, расплескалась по плечам…
Тело моё обернулось, и увидело, как моя душа счастливо, почти не касаясь земли, рванулась к тебе, стоявшей посреди октября, как бы с уколом счастья в руке: ты уколола меня в плечо, туда, где по легендам и сказкам у человека растут крылья.
 
Я был похож на сбежавшего из клиники счастливого и совершенно крылатого человека.
Ах, родная моя, врут, нагло врут эти легенды и мудрецы их сочинившие: они ничего не знают о дружбе и любви.
У них просто плечи болели от долгого сидения за скучными манускриптами, и они просто с ревностью глядели в окно, где словно счастливая детвора рая, в небе играли крылатые и свободные птицы.
Нет, теперь я знаю: в любви и дружбе, крылья порою растут из живота, груди, запястий…
Ах, знала бы ты, где сейчас у меня растут крылья! Я словно бы упал душой и сердцем, назад, в мягкую и ароматную теплоту папоротников…
 
Марина писала своему другу:

Долго-долго, с самого детства, сколько помню себя, мне казалось, что я хочу, чтобы меня любили.
Теперь я знаю и говорю каждому: мне не нужно любви, мне нужно понимание.
Для меня это — любовь.
А то, что вы называете любовью ( жертвы, верность, ревность), берегите для других, для другой — мне этого не нужно.
Я могу любить только того человека, который в весенний день предпочтёт мне берёзу.

Понимаешь? В этой берёзе на весенней заре — вся тайна не столько любви, сколько дружбы крылатой!
Если я иду с тобой по улице и люблю всей душой, дальше тела и пола — вот эту берёзу, рыжую собачку, этот тихо падающий снег, то как можно родному мне человеку, равнодушно отнестись к моей душе, чуточку покинувшей тело?
Ах, если бы я шёл с любимым человеком и милым другом, и он, он один, среди слов любимого человека ко мне, вдруг, с грустной нежностью погладил бы эту берёзку, или бесприютную собаку, с каким самозабвением преданности я бы обнял его, забыв на миг о существовании того, кто вроде бы любит меня!! Потому как друг любит меня дальше тела — всю душу мою любит — сразу!
 
Родная моя, почему люди признаются друг другу в любви, но не признаются — в дружбе?
Почему нет отдельного, нежного венчания для друзей? Почти как в каком-то стихе Шелли: им алтарём был тёмный лес, венчал их ветер вольный…
Почему нельзя спать вместе с другом, безгрешно и светло, словно дети в раю, положив своё лицо на его грудь, ближе к сердцу, чтобы слушать его, как ракушку слушали в детстве, с прибоем океана и ночи?
Почему нельзя сказать жене или мужу, ответив невинно и счастливо на их вопрос: 
- Ты где был ночью?
- Спал с другом.
 
Боже мой.. как это естественно!
Марина писала, что в любви её смущает ревность, верность (грустное, зеркально оступившееся отражение слова — ревность).
Сознаюсь: моё чувство к тебе ревниво и недостаточно крылато, по той простой причине, что нас с тобой Расставили, рассадили, по двум разным концам земли, чтобы тише себя вели.
Если бы ты жила на Марсе или Сириусе, мне было бы ни каплю не легче и не грустнее: я не с тобой.
С тобой твои милые друзья, твоя рыжая собака. 
Они тебя любят… но понимают ли?
Собака наверное лучше всех понимает, но не может это сказать, и к ней я тоже ревную тебя.. но нежно, крылато.
Помнишь стих Лермонтова Мне грустно, потому-то весело тебе?
Только сейчас понял весь трагизм и нежность этой строки.
Я счастлив, когда тебе весело, но мне иногда грустно, когда весело твоим друзьям.. с тобой.
Понимают ли они своё счастье быть рядом с тобой и милую душу твою?
Я чувствую, как она уходит куда-то сквозь них, и я...следую за ней, в бездну, к звёздам.
Знаешь… я может быть вообще рождён для дружбы, а не для любви. Я мог быть хорошим другом тебе, и любить тебя не меньше, чем твои друзья.
 
Открыть секрет всей моей жизни?
Я не мог сказать тебе его раньше, прости.
Моя мысль и нежность дружбы к тебе — верны, как стрела.
Я знаю и чувствую цель. Плечами памяти я чувствую, как стрела, трепетно вонзилась в цель, и я удовлетворённый, пошёл назад, в настоящее, прикрыв глаза, как при поцелуе — снова, выцеливая.
Явственно помню, как я умер и попал в рай, в котором тебя не оказалось, по понятным причинам: а зачем мне рай без тебя?
 
У меня помрачилась душа. Плохо помню свои действия: я взял в заложники ангела, приподнялся с ним над землёй, и угрожал его убить, приложив сверкнувшее перо к белой шее.
Я обнимал его очень нежно: не хотел его убивать. Я даже не видел лица этого ангела, помню только его серо-голубые глаза (в раю глаза видны как-то сразу, всегда).
Выдвинул условие: хочу, чтобы для меня сделали исключение в правилах рая и опальной реинкарнации (в раю это андерграундное и декадентское веяние), дав мне родиться с тобой, в теле одной из твоих милых подруг, друга.. не важно.
Это было бы нежнейшее сумасшествие реинкарнации: ты бы общалась с двумя мною, но я бы навсегда потерял возможность встретиться с тобой: если бы я хоть на миг встретился со своей душой, в теле подруги твоей, или друга, чем то странно похожего на меня, я бы тут же сошёл с ума: два человека, разом, упали бы без сознания и души — на землю, и к одному из нас подбежала бы твоя собака, грустно и тепло лизнув языком лицо.
 
К сожалению, этого не случилось. Ангел в моих объятиях что-то прошептал на непонятном для меня языке, и крыльями закрыл склонённое лицо: грозные Ангелы налетели на меня, повалили лицом в голубые цветы и заломили мне крылья.
За бунт в раю меня сослали на далёкую и грустную планету, похожую на Ад.
Я до сих пор помню её тёмный холод: плечи моей памяти иногда вздрагивают и зябнут по ночам, но душа решительно идёт назад — выцеливать, смотря с грустной улыбкой на то, как мимо лица, блаженно-медленно летит стрела.
На этой грустной планете, моя бессмертная и одинокая душа прожила в ссылке 1000 лет.
Я смог выжить в этом аду, согреваясь мыслью о тебе одной, мой нежный друг.
Я населил эту планету берёзами, голубыми цветами, папоротниками и птицами ( души животных не попадают в рай, и на чёрном, жестоком рынке реинкарнаций, я выторговал себе, за частичку бессмертия, душу замученной на земле птицы).
 
Ангелы рая, тайно влюблённые в земных мужчин и женщин, стали удаляться на свидания на мою планету, под сень тёмного леса и вольного ветра.
На этой планете я вырос духовно и открыл многие тайны вселенной, человека и бога, но тебя рядом не было, и моя душа, как бы сидя на берегу неба, пересыпала эти ненужные тайны, словно прохладный и мелкий песок из ладони, на землю.
Слухи о моей звёздной робинзонаде на далёкой планете дошли до начальства в раю, и меня помиловали, а за то, что я увеличил владения рая, присоединив к нему планету моей тоски по тебе, мне предложили исполнить любое моё желание.
Я нежно подумал о тебе и кончики моих крыльев прозрачно и тепло засветились, как счастливые верхушки листвы на заре.
 
Мне предлагали высокие должности в раю, или вернуться на Землю, в блаженное грядущее, где все люди счастливы и нет больше войн.
Мне предлагали быть великим поэтом, астрономом, который откроет в начале 21 века чудесную планету, предлагали сокровища неба и Земли, но я отказался: мне нужно было быть лишь с тобой.. быть твоим другом.
Ангелы переглянулись, светло пожали плечиками крыльев и согласились исполнить мою просьбу: родиться рядом с тобой, в твоей стране, где погиб сын Марины Цветаевой и расти с тобою вместе, участвуя в детстве твоём, юности, зрелости.
Это мой рай. Утраченный и обретённый рай.
 
Моя душа живёт в прошлом, как в милой больнице для душевнобольных, и лишь изредка, за хорошее поведение, меня выпускают в настоящее, словно во внутренний дворик больницы, где на лавочке, возле берёзы, я сажусь с книгой Цветаевой, закрываю глаза и думаю о тебе, мой нежный друг.
Идёт тихий снег и из снега птица поёт…
Солнце снова показалось в окошке.
Где оно пропадало столько дней? Люблю его…
 
  картинка laonov
Уильям Робинсон - иллюстрация к балладе Эдгара По "Улялюм"

Ветка комментариев


Кстати, какая тебе ближе - огонь, земля, вода, воздух? )

Я не могу там разделить)
Мне нравится узорами мыслить.
Я бы из стихий этих сложил свои времена года: Воздух ( весна). Море( лето). Огонь ( осень). Земля ( зима).
Но не обычная зима, а планета, несущаяся сквозь снежащиеся звёзды)
Воду я нежно люблю, но не умею плавать. У меня с водой испанский и жаркий флирт-влюблённость.
Огонь - тоже. Он во мне и пламя звёзд надо мной.
Воздух - как море. Это душа крыльев. В самом имени воздуха - дух.
А земля.. мгновенная опора. Отчего оттолкнуться можно.)
В воздух, море, огонь)
А у тебя?


Мне нравится узорами мыслить.


Как дивно ты о мышлении. Декарт бы, наверное, не понял. У него все строго по клеточкам. Я тоже хочу так - мыслить узорами!

Я бы из стихий этих сложил свои времена года


Такой свой необычный взгляд и на времена года и на стихии. Действительно, затейливый узор мыслей и образов. Снежащиеся звезды.

А у тебя?


Ой, я еще не умею такими узорами мыслить. Я могу в метафоре астрологии о себе. Моя основная стихия - вода (40 процентов), больше всего планет в натальной карте. И люблю эту стихию, она мне близка очень. "Дао- путь воды". Я думаю, что мышление восточного человека - это путь воды.

В воздуха - нет в моей карте вообще. Поэтому люди стихии воздуха притягивают сильно. Наверное, только когда внутренний огонь пылает так, что вода кипит и испаряется, появляется воздух. Но когда огонь так вспыхивает, можно и обжечься.


Я тоже хочу так - мыслить узорами!

Так ты так и мыслишь, просто привыкла не замечать)

Моя основная стихия - вода (40 процентов), больше всего планет в натальной карте. И люблю эту стихию, она мне близка очень. "Дао- путь воды". Я думаю, что мышление восточного человека - это путь воды.

В воздуха - нет в моей карте вообще. Поэтому люди стихии воздуха притягивают сильно.

Алис, а ты прям восточный человек?)
Я серьёзно. У меня вот только сердце с раскосинкой. Да и с детства странно влечёт на восток.
Кстати, ты знала, что Марина в конце жизни очень интересовалась востоком? Китаем и Японией.
А у тебя карточные узоры)
Я в картах иногда мухлюю, но нежно.
А знаешь, это так странно. Вот любит человек определённые цвет, а оказывается, если оглянуться на прошлое, что его цвет другой и он его любит: цвет, любит и выбирает человека, и потому у человека как бы два цвета.
Один - как ангел хранитель за спиной.
Я не всем говорю, что моя стихия - воздух.
Это личное. Да и многое не так его понимают.
А на самом деле он... луна стихий.
Он вращается и отражает свет этих стихий: он и огонь порождает и вода испаряется и обнимает воздух.


Алис, а ты прям восточный человек?)


Не по национальности ) Родилась на Дальнем Востоке. И мне нравится дзен-буддизм. Алан Уотс в своих книгах много писал о восточном мышлении и отражении в философии, в жизни этих различий между западным и восточным мышлением. Вот какой-то моей душе восточное мышление близко, может быть, в прошлой жизни я носила сари и владела танцем живот ))

Вот любит человек определённые цвет, а оказывается, если оглянуться на прошлое, что его цвет другой и он его любит: цвет, любит и выбирает человека, и потому у человека как бы два цвета.
Один - как ангел хранитель за спиной.


Цвет как ангел хранитель - сумасшедший образ. я его пока не до конца понимаю. Но он - такой ресурсный! У тебя очень своеобразный взгляд на все вещи, нешаблонный )

А на самом деле он... луна стихий.


Лунная энергия - материнская. Питающая, поддерживающая, самая сильная для выживания. Этот образ - просто Вау!


В дзен-буддизме и правда что-то есть. Покой и умиротворение...
Носила сари и танец живота?)
Так попробуй надеть сари и станцевать, может.. вспомнишь что-то)
А я скорее всего в Японии жил раньше.
Или.. в Гренландии ( и как туда японца занесло?)).

У тебя очень своеобразный взгляд на все вещи, нешаблонный )

Это не я) Это.. вещи, нешаблонные нас окружают.
Просто их хочется обнять со всех сторон.
А воздух обнимает именно так)


Это не я) Это.. вещи, нешаблонные нас окружают.
Просто их хочется обнять со всех сторон.
А воздух обнимает именно так)


Да, я уже давно подозреваю, что ты смотришь на все, что нас окружает, из другого измерения )


А я скорее всего в Японии жил раньше.


Был самураем? Наблюдал цветение сакуры?

Между жизнью и смертью
все падает, падает снег…

(Танэда Сантока)


Был самураем? Наблюдал цветение сакуры?

Не совсем)
Хотя странно, что с детства раннего я знал и очень любил слово - катана и играл с прутиком как с катаной.
Если и был самураем, то недолго. Потом стал странствующим поэтом.
Нет, за сакурой бы не наблюдал. Она бы за мной наблюдала. А я созерцал бы луну: в Японии есть дивный праздник любования луной)

Спасибо за стих)