Свиданье душ

В нашей психиатрической больнице окно всегда выходило на осень.
Выходило, улыбалось по-детски с прищуром, и пропадало куда-то.
Окна больше не было. Была вечная осень за стенами, по крайней мере, мне так казалось.
Да, моим соседом по палате была осень — тихая и безумная.
Я часто прислонялся всем затаённым, тёплым слухом тела к стене, и разговаривал с ней.
Осень иногда мне что-то робко шептала в ответ.
Бог знает, за что её упрятали за наши стены, в чём она была виновна… говорят, она сошла с ума после того, как в сентябре пропал её любимый.

Я помню осень, когда она была ещё нормальной и счастливой.
Выйдешь на улицу, и она приласкается к тебе, подбежит рыжей и доброй дворняжкой, лизнув алым языком твою ладонь.
Остановишься посреди парка и улыбнёшься ей.
Люди проходят мимо и странно так смотрят на тебя…
Наклонишься к осени, а она вся нежно откроется тебе, как любимая книга, которую давно не читал.
Дворняжка-осень ляжет на спину и лапки листьев раскинет, как счастье.
А ты гладишь её словно бы улыбающийся теплотой животик, а люди проходят мимо и грустно так смотрят…
А я улыбаюсь и людям и осени. Я счастлив.
Мне кажется, если бы у осени был живот, он был бы.. клёном.
Добрым и тёплым клёном, открытым людям и миру.

Клён вообще — идеальное дерево для сумасшедших: райское дерево сумасшедших.
Все деревья как деревья, кто грустит, кто смеётся или задумался бог знает о чём.. есть даже деревья, скрывающие своё сумасшествие, стыдящиеся его: Ива, кипарис, берёза...
Но клён… клён он родной, он не скрывает своего нежного сумасшествия.
Ты можешь идти по улице и грустить.
Посмотришь на клён… а он, милый, зная твои мысли, один из всех, откликается на них.
Есть у клёна эта дружеская безуминка приветливости… одинокой и бесприютной.

В листве клёна есть листик, который один из всех непременно приметит тебя, твою грусть и как бы помашет ладошкой.
Чудеса. Все листики молчат, заняты собой и миром, а он один, машет тебе, улыбается.
Ну как не помахать ему в ответ?
Иной раз даже сам первый машешь ему и улыбаешься, а прохожие оборачиваются и пожимают плечами.
А ты проходишь мимо девушки, робко тебе улыбнувшейся, думая, что ты помахал ей.. и подходишь к своему собрату по безумию и нежности — клёну.
Ах, как я мечтал, чтобы и девушка однажды подошла к нам с клёном!
А ты и подошла. Ты помнишь это, любимая?

- Помню. Было чудесное утро. Я гуляла с собакой по одинокому парку.
На качелях грустно раскачивался ветер-ребёнок, в синих носочках.
В листве пела какая-то птичка. Так тонко и самозабвенно пела своим голоском, словно через соломинку пила не спеша — солнце.
Рядом со мной шёл молодой человек, увлечённо жестикулируя перед собой руками и разговаривая о чём-то с какой-то невидимой женщиной: на миг я подумала, что это несчастный безумный… а потом я увидела на его левом ухе — телефон.
Чуть позже я увидела женщину, разговаривающую с незримым мужчиной, и даже ссорящуюся с ним.
Любопытства ради я обошла её с правой стороны, желая… увидеть и на её ухе телефон.
Но его не было. На этот раз это действительно была несчастная и безумная женщина.

А чуть позже я увидела тебя: ты стоял возле клёна и улыбался ему, гладил даже.
На какой-то миг мне показалось, что я свернула на улицу безумных.
Но разве мир не безумен? Если мы не будем ему противостоять своим нежным безумием сердца, мы станем как он.
Я подошла к тебе…
Казалось, ты назначил свидание мне у этого дерева очень давно, быть может, несколько лет назад,  а может, когда меня ещё не было на земле и тебя не было и даже не было ещё этого дерева и парка.
Сколько ты меня ждал, милый?

- Целую вечность. Всем томлением красоты в природе тебя ждал: осенним шумом листвы, стихами на столах поэтов самых разных веков, ждал тебя одиноким светом фонаря на всех вечерних лавочках мира..
Голубые страницы дней были исчерчены бесприютной красотой мира, но тебя не было и её некому было протянуть и она умирала.
Так Казанова писал в своём вечернем замке у камина мемуары, а его служанка, думая, что исписанные листы, хуже благородно-белых и чистых листов, однажды взяла со столика листы и.. сожгла в камине, как ненужные, как испорченную бумагу.

Ах, родная моя… если бы в мире были лучи любви, которые быть может перед концом света в муке откроют учёные, религии и поэты… если бы этими лучами, пронизывающих всю природу, можно было меня осветить, то в сиреневых сумерках моей плоти проступили бы строчки стихов поэтов прошлого, на моих плечах, груди и запястьях зашумела бы листва князя Андрея и листва Наташи Ростовой возле окна!
Лунная листва высоких тополей и клёнов у балкона Джульетты!

- Милый, а ведь им так и не удалось нас разлучить.
Ты ведь ещё не знаешь странную поэму Марины Цветаевой, которую не понимали даже её друзья?
Она называется — Попытка комнаты.
Поэма возникла из переписки Цветаевой с поэтом Пастернаком. Ему снилось, как Марина и он встретились в странной гостинице.
Рассаженные «по двум разным концам земли», они встретились в этой гостинице душ.
Точнее, женщина, сама душа, в каком-то спиритизме вдохновения и любви, вызвала к себе сердце и губы любимого, проступивших как на райской фотографии.
Это поэма-заклинание, поэма-любовь.. попытка любви в этом безумном мире!

Я не знаю, я тебе пишу это письмо или ты мне… это не важно.
На белом, снежном переулочке листа наши сердца встретились вновь.
Без тебя, моя грустная комната, похожа на палату.
Боже, как душно сковывает моё бьющееся тебе навстречу сердце, эта холодная, смирительная рубашка вечерних стен!
Я безумно скучаю по тебе!

- Стоит закрыть глаза моего сна, и я свободен.
Стены палаты трескаются и дрожат на ветру карими веточками трещинок, на которых шумит голубая листва мира.
Палата зарастает солнцем и звёздами, скрывая наши сердца, словно двух убежавших из дома и мира — детей.
Вспоминаю Эдем своего детства.
Только начав ходить, я ступал по счастливому полу с пружинистой, невесомо-покачивающейся грацией Армстронга, высадившегося на луну, наклонялся и гладил в голубой траве отражений солнечных зайчиков… подходил к ногам милых женщин.
Нет, это были не ноги, а светлые и стройные стволы райских деревьев, нежно шумящих где-то надо мной ночью и листвою юбок, ладоней.

Боже, с каким самозабвением я приникал губами, своим маленьким сердцем к этим добрым, подвижным стволам, как бы шедших со мною рядом, как в сказке.
Сама Земля самозабвенно замерла в своём вращении, закрыла голубые глаза движения, и вся густая и бесприютная красота на ней, по какой-то инерции счастья, продолжала своё тёплое и улыбающееся стремление мне навстречу: голоса птиц, шум листвы за окном, солнце и руки женщин, сорвавшись со всего мира, неслись ко мне и обнимали меня, меня одного!
А когда я вырос и встретил тебя, это райское чувство перенеслось на твои милые ноги, и я их обнимал уже как Древо Жизни и Познания одновременно.
Я брал тебя на руки и.. как бы пересаживал это райское древо в само небо: твои счастливые ноги были запрокинуты в лазурь, и алая листва твоих поцелуев шелестела над моим сердцем.

Не помню.. не знаю.. стояли мы или лежали с тобой в постели и наши сплетённые ноги прорастали в звёзды и ночь за окном.
Твои руки обнимали меня за шею, скрещивались за моими плечами: ах, их блаженный, скрещённый вес нежности я ощущал как свои распрямляющиеся крылья!
В Эдеме постели, на простыню в синих цветах падали с древа Познания и Жизни наши спелые, счастливые ладони.
Мы были… безгрешны в своей страсти, мы не срывали плоды а с улыбкой поднимали их из цветов и питались друг другом.
И почему в легенде говорится о яблоне? 
Нет, мы с тобой сделали открытие: это была берёза. Это наша с тобой тайна!
Подумать только.. путаница в ботанике рая повлияла на развитие всего человечества!
Я прижимался губами к твоим ногам, как бы делая надрез своим поцелуем, и пил сок твоего тепла и нежности, и берёзка дрожала в комнатной ночи среди звёзд.. ты помнишь?

- Я всё помню, любимый.
Говорят, что деревья не могут жить без земли, но в нашей любви…
Знаешь, есть такие большие планеты, где ураганы длятся веками.
Если бы на них росли деревья, они бы вырывались с корнями, с землёй, и росли бы в воздухе веками.
Удивительные перелётные деревья, чья тайна понятна влюблённым!
В этих деревьях жили бы птицы, забывшие о юге, встречая звёзды и беззакатное солнце, как рай.
Да, я была таким древом воздушным, а ты — был моей землёй, укрывавшим мои ноги теплом своих рук, поцелуев.
Где-то там, на безумной планете, шумела осенью война, облетают жизни и сердца… а мы с тобой летим среди звёзд, в коконе атмосферы тишины и покоя…

- Похоже на нежный апокриф мифа о Гиперионе, сыне Урана и Геи.
Помнишь ты мне говорила о русском поэте — Цветаевой, любившей поэта Гёльдерлина?
Тишина и покой… Когда Гёльдерлин сошёл с ума, непризнанный и отверженный миром, он на протяжении 30 лет, каждый вечер играл на немом клавесине.
Его ненаписанные стихи — были тёмными клавишами среди белых клавиш листков.
Сейчас я его понимаю как никогда…
Несчастный: из деликатности, он закрывал дверь, чтобы не тревожить родных.
Но иной раз он играл так тихо, шёпотом пальцев, что открывал окно и играл для деревьев и звёзд: они одни его понимали.

- Ты вспомнил ту ночь? Тот шёпот пальцев? Это было перед тем как нас разлучили.
Я была вся — как раскрытый рояль. Над простынёй и твоим плечом, блестящим крылом рояля было приподнято моё левое колено.
Мир для нас затих. Мира не стало.
С твоих губ срывались странные слова о нас… в других веках. Ты обнимал меня всей роскошью веков и стихов, ещё нерождённых, далёких.
Нас разлучили и там, но на моих губах мы вновь сходились из самых разных веков.
Тел не было: одни обнажённые сердца жили на наших губах.

Ты шептал мне в веках, что был музыкантом, и посвятил мне сонату: Свиданье душ.
Да, моё тело стало как бы блаженно прозрачным и ты касался не его, а как бы лунной ночи и осенней листвы за твоим окошком в 19 веке.
Ты целовал моё тело и дыхание моё доверчиво тебе откликалось: долгие, медленные выдыхания, были белыми клавишами, а мои прерывистые вдохи — тёмными, тёплыми клавишами.
Ты играл на клавишах моего дыхания…
Сейчас в комнате моей тишина, раскрыта как одинокий рояль.
Марина Цветаева однажды записала в дневнике: Сижу одна в комнате и слушаю свою боль. Жду тебя…

- Родная, мне кажется, я сошёл с ума… от веков ожидания тебя, но когда мы встретились, было уже поздно: нас вновь разлучило — моё безумие.
Ты живёшь в 21 веке, а я… бог знает где: в 19, на юге Германии, в 26 веке в России: я астроном, открывший удивительную планету.
Встретимся ли мы вновь? Порой мне снится, что я лежу вместе с тобой и ты спишь в моём сне.
Мы снова разлучены: мы быть может лежим с тобой в нашем настоящем, в 26 веке, а тебе снится.. Россия 21 века и наша ссора.
Ты плачешь во сне…

Мне сегодня снился странный сон.
Я лежал на постели лицом к окну и сердцем — к звёздам.
Внезапно, я ощутил твоё тепло рядом.
Повернул робко улыбнувшееся лицо и увидел… раскрытую как рояль, белую и пустую постель.
На ней лежала одинокая алая роза.
От увядающего тела розы, к вене на моей левой руке тянулась тонкая пуповина трубочки.
Это было переливание крови, но непонятно было, кровь цветка перетекала ко мне и оживляла меня, жертвуя собой, или же моя кровь перетекает к розе, словно Ромео: ах, кровь — вечный Ромео, припавший в последнем поцелуе к телу утраты любимой!

Родная моя! Как мне хочется пробраться к тебе сквозь века, нас разделяющие!
Хочется нежно сойти с ума и прокрасться к твоему окну осенним шумом листвы, пением птицы или хотя бы… собакой, простой дворняжкой.
Ты бы меня не узнала, грустно мне улыбнувшись, а я бы просто облизнул твою тёплую ладонь и был бы одним этим, счастлив в веках.

- Как я люблю тебя…

- Боже мой.. я бы отдал всё на свете, только бы знать наверняка, кто написал эти четыре слова!