Сказка ( французская легенда )

​
Сегодня ко мне ночью не пришёл сон, но пришла муза: уставшая, бледная, покачивающаяся, с какой-то щурящейся женской ухмылкой на губах.
Бог его знает, где она была. В последнее время мы с ней часто ссоримся: я её ревную.
Хочешь, расскажу тебе грустную сказку о любви и безумии? ( прости за тавтологию).
Ты сейчас спишь, но это не важно. Мне так будет легче рассказать своё сердце.
В конце 19 века на юге Парижа жил один бедный поэт, влюблённый в актрису.
Он часто ходил в маленький вечерний театр на улице рю Надье, на свидание к ней.
Разумеется, она его не замечала. Она играла любовь: прекрасных женщин из разных веков, а он находился в доверчивом полумраке зрительного зала, зачастую, полупустого.
Иногда он ощущал себя как в могиле: кресла в темноте были похожи на старые могильные плиты со стёршимися именами.
 
Казалось, некоторые призраки оживали и сидели на своих могилах, грустно смотря на сцену, где показывали — жизнь: она была ярче и лучше их собственной жизни.
Некоторые призраки, в основном, женщины, плакали, словно бы что-то припоминая: на следующий вечер их могилы были пусты.
Поэт любил приходить пораньше. Опускался на колени возле пустой могилки, гладил её рукой, целовал, говоря ей что-то нежное… что он не смел сказать актрисе.
Иногда женщины заставали его за этим занятием и посмеивались над ним.
Рассаживаясь рядом, в шутку говорили ему: а завтра ты придёшь ко мне на свидание.. на могилку?
 
На самом деле, поэт всегда склонялся к одному и тому же креслу, на котором, после представления, любила сидеть та самая актриса.
Театр затихал, декорации разбирали, как раздевают умершего человека перед тем как обмыть.
Уставшая женщина, мечтавшая всю жизнь о великой и чистой любви, но осуждённая, как Тантал в аду, вечно её играть, садилась в пустом зале, во 2 ряду, закуривала сигарету и смотрела на голую, тускло освещённую сцену, похожую на труп обнажённой и прекрасной женщины.
 
В полумраке седым локоном завивался дымок сигареты. 
Пылинки в воздухе, совсем как дети ангелов, играли в салки, улыбаясь и прячась в складки темноты и воздуха.
Ей казалось, что она уже давно умерла и перед ней проходят века, любовные отношения счастливых людей… любивших когда-то.
На сцене лежала стройная, тускло освещённая тишина.
Женщина вдыхала дым, грудь её тепло наполнялась туманом и тишиной, обнимая сердце, заполняя всё её существо, её прошлое и настоящее.
Она закрывала глаза и исчезала из мира, и через миг, вздрагивала от слезы, как пепел, упавшей на руку.
 
Для поэта было счастьем, когда он сидел именно на этом кресле.
Ему представлялось, что он похоронен в той же могиле что и его любимая женщина, совсем как Абеляр и Элоиза.
Боже! Не имея надежды на счастье в этой жизни, не веря в жизнь грядущую, его сердце застряло призраком между двух этих миров, в междустрочии жизни и смерти: рифмой, связующей эти строки, была его мечта.
Он мечтал о том, что даже в могиле, его любовь примет свои изначальные и вечные очертания, и он навсегда обнимет любимую.
Вот, он лежит в аду одиночества тесного сумрака могилы с тёмной рябью звуков над землёй и чьих-то шагов.
Эта тьма, разлучавшая его с любимой, казалась ему бездной океана, в которую он медленно погружался, бесконечно и мучительно однообразно, как его жизнь, ибо жизни после смерти — не было, как не было и жизни с нею: она была его жизнь.
 
В глубине могильного, осыпающегося сумрака, он сладостно узнавал её шаги над собой, и они, голубыми каплями счастья просачивались сквозь мягкий чернозём темноты и смерти, капая ему на грудь и лицо, и он улыбался в смерти: улыбалась сама смерть и темнота.
Однажды, в эту гостеприимную гостиницу смерти, где он ждал столько лет, к нему пришла она…
Её похоронили вместе с ним, и её плоть, пугаясь ужаса и безумия разложения, словно насилия после смерти, со всей доверчивостью поруганной нежности жизни, прильнула к его истомлённому телу и обняло его, как бы ища защиты, и его плоть, слилась с её плотью, заслонив от смерти, любовью.
 
Плоть женщины распалась, как бы разделась в таинстве интимности смерти, и её сердце вошло в грудь мужчины, и их сердца обнялись, а потом и её белые кости смешались с его костями: он продолжал её любить и обнимать; для него не не имело значения, безумие жизни ли это продолжается, или смерти: он её любил вне зависимости от этого, любил её по ту сторону жизни и смерти.
Поэту представлялось, как через тысячи лет, когда людей на земле уже не было и любовь умерла в целом мире, некие сияющие существа с далёкой и тихой звезды, прилетели на грустную Землю, сплошь заросшую руинами и молчанием: они пытались понять, что здесь произошло, стали исследовать Землю и наткнулись на странную могилу.
 
Сияющие существа, сотканные из любви и дыхания звёзд, не слышали безумных посланий людей, отправляемых ими в космос: для них все эти примитивные радиосигналы были неотличимы от шума космоса, слепой игры звёздной пыли.
Они жили одной любовью, вечной и сияющей, не знающей эгоизма, плоти и смерти.
Однажды они почувствовали робкое моление света с голубой и далёкой планеты: это сердце поэта в ночи одиноко разговаривало на крыше со звёздами, с невыносимой нежностью думая о любимой.
Его мысль достигла звёзд: так сильна, крылата и светла была его любовь.
 
Ангелы с далёкой звезды разыскали источник сердцебиения света: он был в заброшенной могиле.
Когда они вскрыли её, то увидели два скелета, тесно прижавшихся друг к другу: казалось, что один скелет, чуть поменьше, как бы до сих пор боится чего-то и прижимается к другому скелету, нежно обнимающего его от безумия мира и смерти.
На дне могилы не было людей: была сама любовь и природа; не было костей, была светлая, ребристая рябь прибрежного песка и прибой тёмной ночи, и синева крыльев ангелов, шумевших над землёй высокими кипарисами на заре.
 
Поэт приходил в себя возле «могилы» любимой от аплодисментов зрителей: не понятно было, аплодировали они происходящему на сцене, или его грустным фантазиям.
На его глазах и руках были слёзы: он робко аплодировал вместе со всеми, и, почему-то, плакал от этого ещё больше, словно бы хороня себя заживо, бросая комья земли в могилу.
Он больше не мог этого выдержать….
 
На вечерней улицы после представления, звёзды светили тишиной и надеждой: они были той сценой и вдохом тишины для прорастания какого-то самого важного слова: звёзды и ночь должны были участвовать в этом слове: они были его живым стеблем.
Поэт решился объясниться с актрисой в любви и поджидал её возле театра.
С реки наплывал туман…
Бог его знает, что пошло не так. Его слова были искренни и нежны, но женщина сильно устала и толком не восприняла его слов.
Она посчитала поэта очередным пошленьким ухажёром, которому нужно лишь его тело: такие часто говорят о любви. О любви вообще говорить очень легко.
 
Женщина ему отказала. Не поверила его любви, и, как бы извиняясь, пожав тонкими плечиками очков, прикоснувшись к ним правой рукой, скрылась в толпе и тумане, напоследок обернувшись к нему с грустной улыбкой.
Она шла и печально смотрела на звёзды: она шла как бы среди звёзд, не видя людей рядом с собой; на её глазах проступали слёзы.
В толпе она ощущала напряжение тёплой тесноты движения, шелест голубых и светлых платьев женщин, как свои крылья, волочащиеся по земле: на них наступали и не давали её душе взлететь, быть собою, вполне.
 
Поэт не смог это пережить. Нет, он не убил себя. Он просто.. сошёл с ума.
Без неё он жить не мог, и его несчастный разум ( о! разум может быть не менее несчастным чем сердце!) защитился от этой «нежизни» тем, что соткал тонкую сеть вымысла-бреда, укрывшего сердце поэта от рушащегося на глазах мира, превращающегося в руины.
Поэт больше не приходил в театр. Он убедил себя в том, что его любимую — отравили.
Его любовь представилась ему бунтом, посигновением на устои тоталитарного государства жизни, в котором преследуются необычные и сильные чувства, сама душа.
 
Оглядываясь душою назад, он стал понимать, почему его стихи не печатали.
Почему люди глумились над его стихами.
Безусловно, всё это время за ним следили полицейские, переодетые в штатское: в простых мужчин и женщин.
Они вышли на его возлюбленную и… ударили в самое сердце.
Да, они отравили её, и, чтобы причинить ему ад и свести с ума, ночью зарыли её в парке, рядом с домом, где он снимал комнату на 2 этаже.
 
Поэт забросил стихи и посвятил свою жизнь одной цели: разыскать в парке, под землёй, милое тело любимой.
Каждую ночь он копал под деревьями землю.
Высокие кипарисы печально шумели среди звёзд. Редкие прохожие пугались его, зарывавшегося в землю, раздирая руки в кровь, со слезами на глазах и святым именем любимой на губах.
Через некоторое время по городу прошёл слух о безумном поэте, убившем свою возлюбленную.
Пейзаж земли в парке лунной ночью был похож на поверхность странной и грустной планеты, на которой ночью жил безумный поэт со своей мёртвой возлюбленной.
…………...
Почему в последнее время мы стали часто ссориться, словно бы играя чужие роли, родная?
Окно синеет пасмурным утром, как открытая могила.
Мы лежим с тобой в полумраке, обнявшись.
На нас светят далёкие и робкие звёзды: хотят что-то сказать…
Звёзды всегда хотят что-то сказать, словно влюблённые.
Спи, моё солнце, не хочу двигаться и будить тебя.
Вечность бы так с тобой пролежал, колыбеля твоё сердце и сон.
Деревья шумят тихим дождём в Раю… Мне с тобой хорошо.
Подожди, я сейчас догоню тебя, усну, и мы с тобой встретимся на пляже возле моря под кипарисами, во сне: я хочу тебе сказать что-то важное.
 
 

​