Сто лет одиночества ( вырванные страницы из дневника )

​
1 часть ( Ад )
 
В записных книжках Камю есть грустная строчка: «Полное одиночество. В писсуаре большого вокзала в час ночи»
Интересно, могла бы такая строка возникнуть в 19 веке?
Тогда были писсуары. Были вокзалы и ночь была… Почему же невозможно представить эту строку ни у одного писателя 19 века?
Что стало с одиночеством в 20 веке?
Как это странно, даже таинственно…
 
У меня есть странная особенность сознания: я люблю претворять в жизнь то, что иногда описывается в книгах.. если это меня зацепило, пронзило.
Так было с печеньем Пруста «Мадлен» и липовым чаем.
Было так и с данной строчкой Камю.
Многим это покажется сумасшествием: покинуть тёплый круг друзей и сорваться зимней ночью на вокзал… чтобы просто сходить там в туалет.
Удивительные ощущения, к слову.
 
Или вот ещё: ищет человек истину, любовь… все составляющее для этого вроде бы есть: эта талая звезда на утреннем окне, вишнёвое деревце под окном, взлетевшая, сизая стайка голубей, похожих на нарисованное японской тушью деревце во время дождя в ноябре.
За спиной, на смятых крыльях белой бледной простыни, лежит обнажённая и спящая женщина ( над её левым плечом — острый уголок простыни, похожий на краешек как бы удивлённого крыла).
Что ещё нужно для истины и любви? А их почему-то нет… в 19 веке, возможно, этого было достаточно. А в 21 веке — этого уже мало.
Может, вселенная стала больше и трагически увеличились расстояния между чувствами, словами, мгновениями жизни?
 
Не так давно прогуливался с подругой возле театра и речь зашла о современном искусстве, о той неуловимой границе, похожей на истину, когда красота граничит с безумием, смертью и пошлостью… когда искусство, становится невидимым, как и жизнь, которую она отражает, словно бы мстя ей за что-то.
Это ведь тоже… бунт творения против творца. Не так ли?
Подруга не согласилась со мной:
 
- А если творца.. нет? Против чего бунтовать? Против себя же? Тут уже бред и жар искусства: добыть в себе разъедающую душу пустоту, подсветить её чем-нибудь… и словно неразумное и грустное животное, играть с просиявшей пустотой зеркала, показывать ему и небу в нём отразившемуся — язык… а потом разбить это зеркало, с беззащитным миром, в нём отражённым.
Я тебе не рассказывала о маленьком аде из детства? 
Однажды в школе, меня, первоклассницу, до глубины души и слёз поразил один эпизод: какой-то мальчишка, старшеклассник, выбежал из смеющейся компании ребят, и, крикнув что-то, подпрыгнул на скорости возле закрытого окна в коридоре, со всей силой ударившись головою о белую стену… упал на пол, дёрнулся несколько раз и затих: из головы, из неряшливой темноты волос, на пол потекла кровь...
Впрочем, крови на полу не было, это уже придя домой, в ужасе плача перед ничего не понимающей и перепуганной мамой, не могущей меня успокоить, я представила себе эту кровь на блестящем полу: кровь была у него на волосах возле лба: я не могла остановить кровь в моей памяти!
Мне тогда школа представилась мрачным бредом, куда я больше не хотела идти: пришлось даже ходить к психотерапевту.
 
Понимаешь, современное искусство, неведомо для человека проживающее совсем иное время, времена, словно бы в пророческом бреду вдохновения оно прожило сотни, а может, тысячи лет в грядущее, и… упало на колени, закрыв ладонями лицо и засмеялось безумно.
Что оно там увидело? А может, оно просто сделало некий круг и началось сначала, но уже не с полными силами и смутным ощущением растущих из груди крыльев, а ощутив себя безмерно уставшим, даже обречённым, как и сама красота, что должна была спасти мир.
 
С вечным страхом смерти больше не борются мыслями о любви или боге, не к небесному тянутся, а наоборот, телесную развратность раскинутой на простынях смерти, приблизили к жизни, к себе, тесно затерявшись в её уставшем и пыльном тепле: чучела мёртвых животных, людей… в лучших музеях мира.
Чучела человеческих, бутафорских и пошлых страстей, на страницах книг: миллионные продажи!
Смерть как бы отменили в мире… спрятали сердце своё, как голову страус — в прохладный песок цинизма и пошлости.
 
- В древние времена это называлось палимпсестом: на языческом, утратившем смысл манускрипте, поверх него, писали другой текст.
Мы переживаем сейчас нечто подобное: прежние смыслы обнуляются, и на их месте пишутся новые.
Вот только писать то уже больше не о чем и… нечем: всё замазывается ровным, белым слоем пустоты.
В маленьком музее в Голландии в 1960 г. проводился ремонт: белили стены в пустой комнатке.
Видимо, насмотревшись на фламандские снежные просторы картин, маляр... не знаю, то ли сошёл с ума, то ли ему эти снега и тёмные, гробовые провалы окон на картинах, среди мрачных и голых деревьев, напомнили что-то жуткое из детства.
В итоге, он все стены и картины покрыл белоснежным и ровным слоем побелки.
 
- Забавно. Сейчас бы этим восхищались как… изысканной инсталляцией.
Я тоже вспомнила кое-что.
В 1917 г. французский художник Дюшан, на выставке современного искусства представил своё произведение: обыкновенный белый писсуар, с маленькой чёрной надписью сбоку ( дурак), поэтично назвав его — фонтан.
К сожалению, этот «шедевр» не сохранился до наших дней.
Как говорят, его ненароком выбросила уборщица, приняв его за хлам.
Чудесный символизм, правда?
Скажу больше: без этой чудесной детали, сам «шедевр» — черновой набросок.
 
А вообще, это до безумия грустно и похоже на месть несчастных и слабоумных детей, оставленных взрослыми в доме для душевнобольных.
Такие случаи действительно случались, во время войн ( У Толстого в ВиМ есть нечто похожее)
И вот, эти несчастные дети, оставшиеся наедине с мятущейся пустотой мира, со слезами на глазах вымещали свой гнев на деревьях, животных и звёздах, замазывая окна чёрной дождевой грязью, словно бы хоронили весь мир в гробовом проёме окна.
А потом этой же грязью покрывали и себя, свои плачущие лица… и даже ели её, как бы замазывая себя изнутри.
Хочешь улыбнуться? Не так давно, британские искусствоведы ( видимо, родственники известных британских учёных), признали этот «шедевр» — Фонтан, лучшей работой 20-го века, опередившей работы Пикассо, Дали…
 
- Вот где полнейшее одиночество: в ночи современного искусства, похожего на вокзал в никуда.
 
Часть 2 ( Чистилище )
 
Ближе к вечеру мы с подругой проходили мимо пятиэтажки с растущим под её окнами вишнёвым деревом.
По своей вечной, почти детской привычке «считать ворон» ( к слову, довольно поэтическая привычка), я смотрел на воробьёв на верхушке дерева, на фетовские облака с залиловевшим боком, словно он вот-вот зацветёт сиренью или тем же вишнёвым цветом.
Мы бы так и прошли «мимо», если бы я не обратил внимание на одну странную деталь: на тёмной, как бы погасшей веточке, матово блестел на затихающем солнце… обыкновенный презерватив. Использованный.
Я остановился. Остановилась и подруга.
 
- Как думаешь, в современном искусстве возможна такая инсталляция на грани мерзости и бреда?
Мне интересно, если бы классики прошлого жили в 21 веке, они… могли бы описать это без пошлости?
Возможно ли в этом вообще увидеть красоту?
Смог же Бодлер увидеть прекрасное в трупе лошади, описав это в стихе «Падаль».
Мало кто знает, что Есенин использовал начальную строку и тон этого стиха, в своём «Письме к женщине» — Вы помните?
 
- Думается, что в современном искусстве это было бы пошлым. А вот.. у Золя, Гаршина, Андрея Платонова, мы могли бы увидеть этот грустный образ.
 
- А мне кажется, у Акутагавы это получилось бы тонко.
Представь: ночь, качаются ветви на ветру, словно потекшая японская тушь на бумаге.
Открывается окно — нежная горсточка звёзд пропадает из мира.
Показывается рука и что-то бросает в ночь с небрежностью сигаретного бычка.
Тишина. Качаются ветви, словно бы отражённые в тёмной реке ветра.
Из другого окошка, выше, слышится плач ребёнка.
Зажигается окно. Гаснут звёзды.
 
- Хорошо. А Платонов бы как это описал?
В ночи горит окно. Там не так давно умер ребёнок.
У матери бессонница, она сидит на белой постели, на которой, с трагической тщательностью нездешнего пасьянса, разложены вещи ребёнка: чепчик, футболочка, носочки лиловые…
Женщина робко касается правого носочка, тёплого ещё, только проглаженного… закрывает ладонью лицо и плачет.
Открывается окно ниже. Слышится женский смех.
Белая рука на фоне ночи разжимается и что-то роняет сквозь редкие звёзды, в природу.
 
- Хм… а Платонов это писал с кем-то в соавторстве? Если убрать в его фамилии 1 и 4 буквы…
Ладно, шучу.
Мне кажется, и Набоков мог написать о таком.
Нет ни ночи, ни руки. Солнечный день. Смех детей недалеко от зацветшей вишни.
Летают тёмные бабочки, словно тени листвы, симметрично отражённые на земли и в воздухе.
Одна бабочка как бы отрывается от веточки и сближается с призрачно вспыхнувшим солнцем среди листвы, и вновь, сразу же, как бы ужаснувшись чему-то, отлетает от него, в небо.
 
- Да, и это может быть. А Камю? Он мог бы?
Зимняя ночь. Под фонарём, призраками мошкары мелькают снежинки: вспыхивает что-то на миг…
Идёт уставший человек с поднятым воротником: ежится от ветра.
Останавливается возле дерева, растущего рядом с домом.
Достаёт сигарету, любуется на дерево: робкий снег на ветвях похож на цветение вишни.
С наслаждением выдыхает в ночь белую струйку дыма.
Смотрит на верхушку дерева...в тусклом свете фонаря, мерцают, совсем как живые, снежинки.
Ночь населена тишиной и снегом.
………………………...…………
 
Вечер.Мужчина и женщина стоят возле дерева, на озябших ветвях которого, между небом и землёй, совсем буддически, невесомо, как бы подогнув колени существования, зависла затихающая и грустная жизнь.
Беседуют о Набокове, Акутагаве, Платонове…
Счастливые, милые люди, проходят мимо, даже не догадываясь обо всём этом, о поруганном дереве.
А что там, за тем окном? А вон за тем, выше?
Как странно и грустно.
…………………………………….
 
Ночью женщина плакала на смятой, прохладной постели, и жарким шёпотом, в сугробы простыни и одеяла, говорила: милый… мне кажется, я схожу с ума. Сегодня снилось, что моё тело… не отбрасывает тени. Женщина, которая не может иметь детей… это всё из-за того чёртова аборта! Они меня искалечили, очистили… опустошили!
Смятая постель любовников похожа на исчерченный дневник грустного ангела, правда?
Не стой у окна, повернись, скажи хоть что-то!
Мне холодно, обними меня… милый.
 
Часть 3 ( Рай )