Трудности перевода. Дар и проклятье.

Нам слышно, как под окном отъезжает автомобиль на вокзал, к поезду, что в 8.10. Родственничков везет. Все новых Хедов. Наращивает все новые головы. Хотя не парикмахеры. Маникюрщицы. У нас прежде был жеребец чистокровный. В конюшне – да, но под седлом ублюдок подлый

Мы слышали, как проехал под окном автомобиль, на станцию, к поезду 8.10. Назад привезет родственников. Несколько голов. Обрастает головами. И не цирюльниками. Маникюршами. У нас когда-то был породистый конь. Да, в конюшне, а под седлом – ублюдок.

Under the window we could hear the car leaving for the station, the 8:10 train. To bring back cousins. Heads. Increasing himself head by head but not barbers. Manicure girls. We had a blood horse once. In the stable yes, but under leather a cur

“Den he’s de onliest man here I’d try to fool,” he says. “Whut I want to waste my time foolin a man whut I dont keer whether I sees him Sat’dy night er not? I wont try to fool you,” he says. “You too smart fer me. Yes, suh,” he says, looking busy as hell, putting five or six little packages into the wagon. “You’s too smart fer me. Aint a man in dis town kin keep up wid you fer smartness. You fools a man whut so smart he cant even keep up wid hisself,” he says, getting in the wagon and unwrapping the reins.
“Who’s that?” I says.
“Dat’s Mr Jason Compson,” he says. “Git up dar, Dan!”

– А кого же другого мне и надувать, как не его, – говорит он. – Чего мне зря время тратить, чтобы надувать человека, коли мне все едино, увижу я его вечером в субботу или нет? Вас надувать я и пробовать не стану, – говорит он. – Вы для меня больно ловки. Да уж, – говорит он и с деловым таким видом кладет в фургон не то пять, не то шесть малюсеньких сверточков. – Вы для меня больно ловки. Другого такого ловкача в городе не сыщешь. Вот вы-то запросто надуваете человека, который уж до того ловок, что сам за собой не угонится, – говорит он, забираясь на козлы и разматывая вожжи.
– Кого же это? – говорю я.
– А мистера Джейсона Компсона, – говорит он. – Но-о, пошел.

I’ve got to marry somebody Versh told me about a man who mutilated himself. He went into the woods and did it with a razor, sitting in a ditch. A broken razor flinging them backward over his shoulder the same motion complete the jerked skein of blood backward not looping. But that’s not it. It’s not not having them. It’s never to have had them then I could say O That That’s Chinese I dont know Chinese. And Father said it’s because you are a virgin: dont you see? Women are never virgins. Purity is a negative state and therefore contrary to nature. It’s nature is hurting you not Caddy and I said That’s just words and he said So is virginity and I said you dont know. You cant know and he said Yes. On the instant when we come to realise that tragedy is second-hand

Верш рассказывал мне про человека, который себя изуродовал. Он пошел в лес и сделал это бритвой, сидя в канаве. Обломком бритвы, и бросил их назад через плечо одним движением, клубочек крови, назад, прямо назад. Но дело не в том. Не в том, чтобы их не было теперь. А в том, чтобы их вообще никогда не было, тогда бы я мог сказать А это Это для меня китайская грамота Я не знаю китайского. А отец сказал Это потому что ты девственник неужели ты не понимаешь? Женщины никогда не бывают девственны. Чистота это негативное состояние а потому противное природе. Это природа причиняет тебе боль не Кэдди а я сказал Это только слова а он сказал Как и девственность а я сказал ты не знаешь. Ты не можешь знать а он сказал Нет. Стоит понять это и трагедия становится вторичной

Верш рассказывал, как один малый сам себя изувечил. Ушел в лес и, сидя там в овражке, – бритвой. Сломанной бритвой отчекрыжил и тем же махом через плечо швырнул их от себя кровавым сгустком. Но это все не то. Мало их лишиться. Надо, чтоб и не иметь их отроду. Вот тогда бы я сказал: «А, вы про уго. Ну, это китайская грамота. По-китайски я ни бе ни ме». Отец мне говорит: «Ты потому так, что ты девственник. Пойми, что женщинам вообще чужда девственность. Непорочность – состояние негативное и, следовательно, с природой вещей несовместное. Ты не на Кэдди, ты на природу в обиде». А я ему: «Одни слова все». И в ответ он: «А девственность будто не слово?» А я: «Вы не знаете. Не можете знать». И в ответ: «Нет уж. С момента, как это осознано нами, трагедия теряет остроту»

But the last time was the G.A.R. one, because Shreve said:
"There now. Just look at what your grandpa did to that poor old nigger."
"Yes," I said. "Now he can spend day after day marching in parades. If it hadn't been for my grandfather, he'd have to work like whitefolks."

Но в последний парад на нем была армейская форма северян, потому что Шрив тогда сказал:
– Взгляни-ка. Видал, до чего довели твои деды бедного старого негра.
– Вот именно, – ответил я. – Благодаря им он теперь может ежедневно дефилировать. Если б не они, трудиться бы ему, как нам, грешным.

Но в последний раз это, несомненно, была В.А.Р., потому что Шрив сказал:
– Ну вот. Только посмотри, что твой дед сделал с этим несчастным негром.
– Да, – сказал я. – Теперь он может день за днем маршировать в процессиях. А если бы не мой дед, ему пришлось бы работать, как приходится белым.

Мелочь, но всё же, кто ж понял, из чего был сделан вывод? Всё просто:

G.A.R. -Grand Army of the Republic (В.А.Р. - великая армия республики)

А вывод Квентин сделал потому, что В.А.Р. была объединением ветеранов (из разных подразделений), воевавших в гражданской войне в США. Связывая людей опытом войны, В.А.Р. стала одной из первых организованных групп защиты в американской политике, поддерживая право голоса для черных ветеранов, продвигая патриотическое образование, помогая сделать День памяти национальным праздником, лоббируя Конгресс США, чтобы установить регулярные пенсии ветеранов, и поддерживая республиканских политических кандидатов

За стеной Шрив скрипнул пружинами кровати, зашуршали его шлепанцы по полу. Я поднялся, подошел к столику, скользнул рукой к часам, повернул их циферблатом вниз, опять лег. Но тень от поперечины осталась, а я по ней определяю время чуть не до минуты, и пришлось повернуться спиной, и сразу зачесались глаза на затылке, какие были у животных раньше, когда кверху затылком ползали. С бездельными привычками расстаться труднее всего, говорит отец. И что Христос не распят был, а стерт на нет крохотным пощелкиваньем часовых колесиков. А сестры у него не было

Я слышал, как за стеной заскрипели пружины кровати Шрива, и тут же его шлепанцы зашуршали по полу. Я встал, и подошел к комоду, и провел рукой по его верху, и нащупал часы, и положил их циферблатом вниз, и вернулся в постель. Но тень рамы лежала на занавесках, и я давно научился определять по ней время с точностью почти до минуты, а потому мне пришлось повернуться спиной, чувствуя, как чешутся глаза, которые некогда были у животных на затылке, бывшем тогда макушкой. Приобретаешь праздные привычки, чтобы потом жалеть. Это сказал отец. Что Христос не был распят: его уничтожило легкое пощелкивание крохотных колесиков. Что не было сестры

Последний удар отзвучал не сразу. Еще долго он не то что слышался, а ощущался в воздухе. Как будто все куранты всех времен еще вибрируют в тех длинных меркнущих лучах света, по которым Христос и святой Франциск, называвший сестрой. Ведь если бы просто в ад, и кончено. Конец.

Последний удар стих не сразу. Он еще долго дрожал в воздухе, не столько слышный, сколько ощутимый. Как все когда-либо звонившие колокола еще звонят длинными замирающими солнечными лучами, и Иисус, и святой Франциск, говорящий о своей сестре. Потому что если бы это было просто чтобы в ад, если бы это было только это, и все. Кончено.

It was propped against the collar box and I lay listening to it. Hearing it, that is. I dont suppose anybody ever deliberately listens to a watch or a clock. You dont have to. You can be oblivious to the sound for a long while, then in a second of ticking it can create in the mind unbroken the long diminishing parade of time you didn't hear. Like Father said down the long and lonely light-rays you might see Jesus walking, like. And the good Saint Francis that said Little Sister Death, that never had a sister

It was a while before the last stroke ceased vibrating. It stayed in the air, more felt than heard, for a long time. Like all the bells that ever rang still ringing in the long dying light-rays and Jesus and Saint Francis talking about his sister. Because if it were just to hell; if that were all of it. Finished.

... и когда знаешь, что Франциск Ассизский в своём гимне брату Солнцу (Canticum fratris Solis/The Sun and Moon Over Assisi) называет смерть "сестрой":
Lauderis, mi domine, propter sororem nostram Mortem,
quam nullus vivens potest evadere.
Ve illis, qui moriuntur in peccato mortali!    
Beati illi, qui in hora mortis sue inveniunt se
conformes tue sanctissime voluntati,
mors enim secunda non poterit eis nocere

То есть (ну приблизительно) - добрейшему святому Франциску, называвшему смерть сестрой, хоть сестры-то (в родственном отношении) у него не было