Один день из жизни писательницы. Агата Кристи

В первый раз ей захотелось убить, когда ей было тридцать шесть. Нет, разумеется, такие мысли, такие желания посещали её и раньше. Например, она помнила, как смотрела на скляночку средства против мышей в правой руке и понимала, что брат не почувствует вкуса, если средство окажется в его виски. В тот день она ходила по дому, будто сомнамбула, обдумывая, что можно ему дать, чтобы смерть приняли за несчастный случай. Сейчас, в свои годы, она уже знала, что лучше всего было подмешать ему немного, не смертельную дозу, снотворного в алкоголь. Вряд ли бы сердце выдержало. Тогда её остановили соображения морали, длинный сонный день закончился, наступившая прохлада вернула молоденькой Агате благоразумие. И та старая развалина, в которую она потихоньку превращалась, сейчас благодарила Бога, что той молоденькой глупышке хватило здравого смысла ничего не подмешивать в стакан. Разумеется, её бы поймали. Только в её книгах полицейские настолько глупы, что покупаются на очевидный бред преступников, в реальной жизни они тупо выполняют свою работу, которая приносит результаты просто потому, что тупая монотонная работа всегда эффективнее любых эскапад гениев.

Тогда в 26-м она думала, что всё предусмотрела. Фотографии пропавшей писательницы печатали повсюду, а она в это время спокойно жила в пансионате под именем Терезы Нил, собираясь с мужеством привести вторую часть плана в действие. Всего несколько миль до того пансионата, где остановилась Нэнси. Она знала имя её близкой подруги, у неё даже была карточка той. Всего лишь написать несколько слов, вызвать Нэнси в сад за пансионом... Нэнси бы покончила с собой, так бы все решили. А Агату нашли бы за много миль, запертую в маленьком домике, так и не знающую своего похитителя. Почему она так была уверена, что люди не могут определить лица по фотографиям в газетах? Сама она не умела. Многие свои детективы она построила на этом. Когда она увидела Арчибальда в холле пансиона, почувствовала, будто ей дали пощёчину. Счастье, счастье, счастье, думала она всё время, пока ехала обратно. Счастье, что я не успела ничего сделать. Ей представлялись магниевые вспышки фотоаппаратов, заголовки "Предсказание убийства", а мозг механически отмечал, каким эффектным это было бы ходом в книге, если сделать одну из героинь радующейся, что её разоблачили и теперь она получит славу.

Дома она упала на кушетку и рыдала. Не из-за потери Арчибальда, она до сих пор не могла осознать, что он потерян и потерян навсегда. Не из-за того, что планы нарушили, а потому, что она ощутила себя слабой и совершенно глупой. Ей казалось, что словно кто-то ведёт её, что вся ситуация с изменой мужа и предстоящим разводом и была послана ей для того, чтобы одно из убийств она смогла воплотить в реальную жизнь. А на самом деле она была лишь дурочкой, поверившей в собственные иллюзии, в сказки, за которые ей платили.

Второй брак, брак с Максом обещал ей то, о чём она втайне мечтала, когда была замужем за Арчибальдом. Воздух Африки. "Мне казалось, что я вернулась домой". Зачем она вышла замуж? Не хотела показывать Арчибальду, что осталась одна. Сколько лет ей пришлось убеждать себя, что счастлива? Ей было страшно, что кто-то из её преданных поклонников соберёт все её книги и составит из её мыслей, из её оговорок историю её жизни. Сейчас она радовалась тому, что сразу после События (так она называла мысленно свою эскападу) у неё развилась мания страха убийств. Она ненавидела убийц. Если раньше её бельгийский детектив (Господи, как никто не заметил, что она позаимствовала персонажа у Шарлотты Бронте? Люди вообще ни разу не видели, где и как она брала чужие сюжеты. Иногда она успокаивала себя мыслью, что если она и глупа, то люди вокруг ещё глупее) мог и простить убийцу, теперь он считал убийство худшим грехом и единственным разрешённым убийством считал месть за иное убийство. Она всегда может указать на эти свои панические строки и сказать, что нет-нет, как такой женщине, как она, могла бы придти мысль стать убийцей? Она сжимала кулаки под столом, когда ей приходилось встречаться с читателями, она боялась смотреть им в глаза. Ей казалось, что они смеются над ней: "Да она не смогла и любовницу мужа укокошить! Королева детектива, конечно же!". Нет-нет, повторяла она в такие моменты про себя, это не я, это не про меня.

Сейчас ей снова хотелось спрятаться. Не анализировать себя, не анализировать свою жизнь с такой холодной ясностью. В конце концов, это ничего не значит. Нэнси... Нэнси наконец больше нет. Она снова взглянула на письмо подруги. Упоминание о смерти жены Арчибальда было таким ненавязчивым, что становилось ясно - письмо написано только ради этой новости. Всё, больше Агата не убийца, провидение разобралось само и прибрало Нэнси к рукам. Всего-то стоило подождать тридцать два года. Почти всю жизнь. Агата подошла к окну. Чего она ждёт теперь? Что Арчибальд прибежит к ней? И они будут драться с Максом вот здесь, в саду, сбивая хрупкие заграждения оранжереи, где цветёт Королевская Протея. О да, самое время для романтических безумств, когда даже у Макса появились первые ревматические боли, что уж говорить о ней самой и её развившейся забывчивости. Видимо, с возрастом у неё может развиться старческое слабоумие. Агата хихикнула, пообещав себе писать с возрастом как можно больше романов, будет забавно смотреть, как поклонники пытаются оправдать глубоким замыслом её заплетающийся язык, а редактора в издательстве боятся править Великий Текст.

Она снова бросила взгляд на оранжерею. "Мне показалось, что я приехала домой", - повторила она слова. Почему эти слова отзываются такой болью? Ах да, это из книги, которая была написана за два года до События. Тогда она ещё верила, что всё обойдётся, ещё не знала, что какая-то курносая продавщица запустила когти в её мужа. Но уже собирались тучи. Она уже чувствовала его холод. Почему она слушала всё время Арчибальда? Зачем они изображали чопорную английскую пару? Почему она не могла плюнуть на условности и любить его так, как любила на самом деле? Всем телом, всем душой. Как любят дикари. Потому она и не могла перечитывать ТУ книгу, когда она писала её, ей казалось, что если Арчибальд прочитает её, он поймёт, он осознает, что рядом с ним не женщина, рядом с ним ведьма. Но она продолжала, продолжала носить эту маску благопристойности, потому что он её заставлял. Он негодовал всякий раз, как она пыталась хоть немного проявить чувства. Слёзы снова обожгли глаза. Горькие слёзы обиды молодой женщины и старческие слабые глаза... Когда Нэнси была несдержанной, ей всё прощалось, Нэнси разрешалось быть вульгарной, страстной, естественной. И только от Агаты требовалось быть холодной, величественной. Королевой. Королевой, которую целуют руку, но с которой не ложатся в постель.

И эта холодная ясность, ясность, которую так хотелось бы отправить в закоулки подсознания, вдруг дала ответ. Ведь Арчибальд ждал. Он не просто так привёл Нэнси в их дом за год до развода. Он не просто так заставлял жену играть в холодное понимание современной семьи, где не протестуют против расставания, где не проявляют вульгарной ревности. Сколько, сколько, сколько раз Агата описывал это в книгах. Сколько раз она пыталась понять, отпустить и посмотреть на эту ситуацию, понять, чего же от неё ждали, зачем было так издеваться над ней этот год, тянуть этот развод и знакомить с любовницей - ситуация, которая и привела к Событию. И только сейчас она поняла истину и прокляла этот момент, лучше было бы оставаться в неведении и дальше. Арчибальд не мог развестись потому, что ждал, что это Агата его сломает. Он сопротивлялся не просто так. Он не просто так загонял любое её проявление чувств внутрь. Он хотел войны и своего проигрыша. Но это была бы настоящая война и он уже расставлял войска и вёл бои. Он не собирался легко отдавать ей свою независимость. Но главное слово тут "легко". Потому что в его воображении его холодная сильная жена подчиняла его. Он не хотел равных отношений. Он дал Агате возможность победить, а когда отшатнулся от вульгарного, простонародного её взрыва, выбрал себе не подчиняющую, а подчиняющуюся.

"Миссис Кристи", "миссис Кристи", - кричали ей поклонники, а она сжимала руку подруги, приятеля, литературного агента и просила увести её с шумного сборища. "Это не я проиграла, Арчибальд", - думала она, - "это ты проиграл. Все эти годы я прославляла твою фамилию. Все эти годы ты мог быть счастлив со мной. Все эти годы я продолжала принадлежать тебе. Это ты не смог сразиться со мной, и победить или проиграть - как бы ты пожелал. Мы оба потеряли всё, что могло бы быть, но у меня были мечты, а тебе пришлось отказаться и от них".

В тот день Агата написала пространное письмо Лаура Крамб (до смены имени - Тилли Браун). Там не было ни одной настоящей мысли Агаты. Не было и намёка на то, что Агата считает - сейчас не времена наших бабушек, женщина вполне может прожить и без мужчины. Даже великая любовь, если и разбилась в прах, оставляет приятное послевкусие. И детей. Любимых детей и внуков. Нет, зачем такие тонкости Лауре? "Да, покупка машины - отличная идея. Лучше всего небольшой, спортивный автомобиль, на нём можно так мило кататься за городом". После смерти мужа Лаура осталась единственным опекуном его сына. Под присмотром мачехи мальчик стал хромать. В обществе поговаривали о том, что Лаура избивает пасынка, но никто не вмешивался. Холодное чопорное общество с закрытыми дверями, с закрытыми душами. В Африке дверь Лауры сорвали бы с петель, а бесцеремонные тётушки прошли бы по комнатам, срывая с постелей грязные простыни. Лаура плохо видела, но никогда не сознавалась и не носила очки. Ещё она была безрассудна, падка на красивые вещи и часто ездила к любовнику в Ковентри. На пустынных участках она всегда заставляла подруг гнать автомобили, можно счесть, что и сама она будет гнать сильнее. И будет без очков. Агата открыла коробку с шоколадными конфетами и взяла одну. Так совершают убийства взрослые девочки. Взрослые и умные. Быть может, ещё год-два и сама Агата растеряет последние мозги, уверенная, что в любую секунду своей жизни не сидит, обняв кружку слабенького чая, а бесконечно вальсируют с бесконечно красивым полковником Кристи, увлечённая мечтами о будущей бесконечно счастливой совместной жизни. Но пока она в своём уме.

Впервые за долгое время она открыла свой роман "Мужчина в коричневом костюме". Сколько времени её раздражала малышка Энн, готовая взять все вещи в доме, водрузить на голову, как африканская женщина, и следовать за своим господином. А теперь она её понимала. Казалось, весь мир на некоторое время стал ей другом. Сложный, холодный и страстный, весь мир, заполненный людьми, чьи поступки она, пусть на время, но стала понимать. Сколько у неё осталось времени? Так ли это важно? Всё её время принадлежит ей. Агата встала из кресла, остановилась напротив зеркала, сняла свою пристойно-коричневую кофту, оставшись в длинной твидовой юбке и широком поддерживающем унылом лифчике. Губы она накрасила ярко-красной помадой, которую подарила на Рождества абсолютно выжившая из ума кузина. Украсила рыхлое дебелое плечо чёрным бантом и подмигнула отражению:
"Агата Кристи - искательница приключений".