Женщина и кошка

Она играла с кошкой. Странно,
В тени, сгущавшейся вокруг,
Вдруг очерк проступал нежданно
То белых лап, то белых рук.

Одна из них, сердясь украдкой,
Ласкалась к госпоже своей,
Тая под шелковой перчаткой
Агат безжалостных когтей.

Другая тоже зло таила
И зверю улыбалась мило...
Но Дьявол здесь был, их храня.

И в спальне темной, на постели,
Под звонкий женский смех, горели,
Четыре фосфорных огня.

Данная история - попытка написать рассказ на стих Верлена.
Дело за малым - жанр. Реализм? Символизм? Постмодернизм? Импрессионизм?
Выбрал всё вместе. С чего начать?
Присмотритесь в замочную скважину стиха: сизый воздух вырезан призрачным силуэтом женщины: шелка занавесок возле окна, постель, женщина и тёмная кошка.
Если прислушаться - в комнате слышно пение птицы.

Набоков где-то писал, что соловей - пустой солист, а пение дятла - с душой. Он вдумчиво поёт о том, что видел в своём полёте: я бы сравнил его воздушные мазки с чудесным пуантилизмом Камиля Писсарро.
Ах, эти голубые нырки дятла в солнечном воздухе апреля!
Сам апрель - как фонетический оттиск трели соловья: лазурно-янтарный гербарий узорного и хрусткого звука.
Откроешь порой ладони любимой поздней осенью, чтобы согреть, и словно из милой книги, читанной однажды, случайно выпадет трель соловьиная, солнце... подышишь ей в ладони, погладишь пальцами, и тепло апрельское, как нежное, прирученное эхо, доверчиво отзовётся, приоткроет спросонья глаза.
Целую поэму можно написать о женских ладонях.
Коснуться эха в женских ладонях...это чудесно!

Если бы женщины знали, что порой мужчины шепчут им в ладони!
Вот спит женщина, или читает книгу, смотрит фильм... ей сейчас не до тебя, но ты вымолил у неё ладонь, и наполняешь её тёплым шёпотом, до краёв, словно окунаешь их в вечерние, тихие воды реки, с заалевшей от солнца, лиственной рябью, и говоришь им такое, что не осмелился сказать женщине вслух.
Нежный, тёплый вес в ладонях... не больше мягкой лапки кошки.
Женщина что-то подозревает, ревнует... отнимает с улыбкой ладонь, и подносит к лицу: шёпот и нежность расплёскиваются.
Пустую ладонь прикладывает к ушку, как ракушку: призраки талые, алые...
Это я еле слышно шепчу. Целует ладошку... мой силуэт голоса на ладони.
Снова даёт её мне: наполни ещё ( милейшая улыбка).

Мужчина может часами играть с тёплой и мягкой женской ладонью, словно кошка с клубком шерсти, разматывая его и нежно путаясь в нём, а то... и закатывая его в тёмные уголки: под рубашку, возле груди: там другой тёплый клубок с шерстью: сердце.
И тогда уже женская рука, бессознательно, как лунатик, пробуждается возле мужского сердца, живёт своей собственной и таинственной жизнью, превращаясь в очаровательную и проказливую кошку, играя с сердцем мужчины, терзая его, вонзая в него сверкнувший коготок: устье ладони женщины впивается в сердце, забавно морща носик, как кошка, и указательным и средним пальцем, этими вечными и милыми заговорщиками, словно задними лапками, нежно рвут сердце и грудь на части..

Забавно это: грудь мужчины в этот миг обращается в голубое, лёгкое стекло, окно, чуть приоткрытое ( в груди прозрачно отражаются люди на улице, какие-то женщины, алый смех, машины и вспышки листвы, и небо).
Ладонь слепо шарит в вечернем небе ( она видит во тьме), среди птиц и листвы...
Ладно, кого я обманываю: у меня вовсе не волосатая грудь.
Итак, ладонь носится ласточкой в нежном утре ( утречке? заутревшем небе? Блока напоминает... Днём летает? Если воздух в грудь набрать... то днём. Денёчек...), расставив большой палец и мизинец: силуэт плеч ласточки, её крыльев в полёте: так кошке почешешь пальчиком нежную ложбинку между подушечками на лапке, и лапка лилово раскроется, как дивный, индийский цветок.

Сердце отражает ладонь. Ладонь отражает сердце.
Говорят, что грудь женщины должна быть такой, чтобы поместиться в руку мужчине.
А у женщины так происходит с сердцем: приложит свою ладошку к груди мужской, и прозрачный, тёплый шар вздохнёт лилово, идеально заполнив женскую ладонь.
Сердце ведь тоже дышит, как ласковый и нежный зверь, и женщина это знает.
В детстве бывало дашь пушистому и голодному щеночку большую миску молока, он жадно пьёт, не зная насыщения и границ тела своего, и бока у него, животик жёлтый, так забавно растёт на глазах.
Ладонь приложишь: бархатная, доверчивая теплота, ширится и заполняет ладонь.
Какой-то лунный щеночек: два полушария нежно всходят по краям, над цветами... одна девочка, в которую я был влюблён, касалась левого полушария, а я - правого, улыбаясь и смотря друг в другу в глаза: у неё - вечер в глазах. У меня - синий, апрельский день.

Пальцы под щеночком, в каком-то нежнейшем подполье нежности, прозрачно и робко касались друг друга, касались "обратной стороны луны".
А неугомонный щеночек пил и пил молоко, не думая о том, что это будет один из самых трогательных и непорочно-интимных моментов в жизни мальчика и девочки.
Потом мальчику приснился странный сон: две головки, наклонились друг к другу, просиявший ветерок, словно ангел вечера, подул из за её плеч, и ветерок вдруг стал волшебно-карим: её волосы задышали в воздухе, касались меня, обнимали меня...
А где-то под нами, блаженно росло и ширилось сердце, упавшее в белые и жёлтые цветы, или же солнце, ручное, прирученное.
Сладко зажмурившись, щеночек пил и пил молоко... карий ветерок целовал моё лицо, глаза, губы и шею...
Как хотелось, чтобы это счастье не кончалось никогда!
И вдруг, под нами, в цветах, раздался лиловый и влажный, весёлый хлопок: щеночек лопнул, взорвался, как праздничный шарик, обдав нас тёплым молочком... впрочем, щеночка потом и назвали - Шарик.

Что-то я отвлёкся и потерял женскую ладонь.
А, вот ты где, дружочек! Женская ладонь у сердца...
Если это ночью, то иногда страшно: сердце мужское в ночи под женской ладонью - одуванчик белый, лунный.
Он беззащитен, как клубок белой шерсти оставленный наедине с кошкой даже на 5 минут.
Сильного мужского тела в ночи не видно, его нет: лишь ладонь женская, нежно оскалившаяся ноготками, и сердце: они одного размера.
И женщина это сладостно понимает, чувствует свою власть.
Да, в ночи вообще творится волшебство с мужской грудью и женской ладонью: волоски на груди поблёскивают вечерней рябью под лунным светом из за окна.
В груди - прозрачно отражается сердце-луна.
Ладонь, словно кошка, сидит у реки и смотрит увлечённо, и лапкой - в карюю рябь, желая поиграть с клубком луны.
Сердце-клубок, мучительно-сладко тронется с места, закатится куда-то... сердце уже в животе, где вечерние бабочки порхают сверкающей, мгновенной рябью над луной, над горящим сердцем.
Лепестки крылышек, обнажённые, падают одно за другим в темноту, пустоту.. в конце живота, тоже каряя полосочка ряби: пересыхающее устье ночи.
Любопытная и озорная ладонь не унимается: погладит воду, и луна закатится куда-то...

Ладошка дует на сердце-одуванчик, и луна разлетается в ночи, отражаясь в ряби реки колкими звёздами: притяженья больше нет.
Река и грудь приручены, волнуются, и как в стихе Пушкина, волнами, тихими, тёплыми - к ногам женщины на берегу, целуя их.
Женская ножка на груди мужчины, на руке, придавленной... что-то я опять отвлёкся и забежал вперёд.
Снова я потерял ладонь женщины...
Эмоции женской ладони в полумраке - фазы луны: Селена. Нежный и тихий свет. Ладонь касается груди женщины, её лица, воздуха... женщина словно бы ещё говорит с чем-то в себе, жалеет себя и образ милый мужчины в себе.
Диана - охотница. Она метает стрелы, целясь тебе в грудь. Порой ладонь успокоительно и нежно замирает на цветах возле окна, гладит кошку... слёзы блестят острыми коготками в бархатной лапке ресниц.
Появляется Геката, богиня мрака. Крыло птицы во тьме шелестнёт рядом с лицом мужчины - пощёчина.
Птица вылетит в коридор, качнув крылом тени стен, сами стены и лампу.
В спальне за стенкой, орудует полтергейст: падает ваза, книга Верлена летит в стену, кошка, с глумливой ухмылкой хвоста выбегает и пропадает в полумраке: последним пропадает улыбка чеширского хвоста, смеющегося в лицо мужчине.

Где же ты, милая? Куда опять пропала?
Как это мило: женская ладонь, возле шеи мужской... царственно так, то тыльной стороной, то лицевой, касается шеи: так сытая кошка лапкой глумливо играется с несчастным мышонком.
Два заговорщика ( указательный и средний палец), нежно так, ноготками пройдётся по шее..
Кошки вообще неравнодушны к шеям, как и женские ладони: прижмёшь кошку к себе, положишь на плечо, к шее.. и вдруг у тебя на плече жутковато оживает вампир, кусающий шею.

Женская ладонь - именно лакает шею мужчины.
В этот миг не жизнь твоя висит на волоске, но мир: закроешь глаза от невиннейшего наслаждения: волосок её тепла у твоих губ... сердце-канатоходец, лазурным пульсом на шее идёт по этой ниточке её сладостно-близкого тепла, протянутого от её тела, сердца, к вон той вон звезде Ориона.
Сердце оступается, качается... звёзды под ногами, глазами; глаза женщины - каряя бездна и вечер души. Смех женщины и бездны.
Как там у Лермонтова? Есть люди, которые улыбаются одними глазами.. а женщина порой живёт одними глазами, и умирает глазами: в глазах женщины порой сквозится жизнь целых веков. Многое в ней умирает и рождается вместе с тайной жизнью глаз, опережающих её жизнь, а её тело - почему-то остаётся прежним, претерпевая лишь фантомные боли и радости воплощений: изумительная и художественная, почти мотыльковая тяга женщин к волнистым и пёстрым нарядам: грассирующее эхо - к Наядам..

Женщине смешно и весело в этот миг, она отклоняется от тебя, ниточка тепла - рвётся на губах, и сердце - падает.
А вообще, в интимных отношениях женщины с шеей мужчины, есть нечто спиритуалистическое и даже феминистическое.
Тут совершенное равноправие, почти сапфическое, по нежности: это единственная часть мужчины, сохранившая грацию женственности: шея у мужчины - таинственный андрогин!
Шея мужчины - ангелический рудимент крылатой и утраченной женственности в нём. Это недовоплотившаяся женщина, ещё помнящая нежность и небо, и горячую волну слёз и звёзд - в горле.
Словно бы мужское начало ( недовоплощённое женское?), стыдясь себя, спряталось за тонкой ширмой кожи на шее, и лишь робкая эрекция кадыка рельефно выдаёт его, её..
Потому, в ином гневе, на манер Отелло, мужчина сталкивается с подавлением взбунтовавшейся женственности в себе, с самобичеванием: душить женщину, значит отрицать в себе душу, бунтовать ей навстречу.

Сердце мужчины днём, под ладонью женщины - одуванчик солнца.
Одним движением руки, словно древний пророк, она может его заслонить или сорвать.
А солнечный сок одуванчика - горек. Это ссора женщины и мужчины: голубое лезвие прибоя в бурю.. и солнце отсечено. Содрогаясь и кровоточа, лежит оно в цветах.
Крылья мотыльков измазаны кровью солнца: тяжёлый и грустный полёт мотыльков.
Привычное: он не слышит её, она - его, хоть и находятся в одной комнате.
Если эту немоту непонимания перевести на язык зрения, то человек осознал бы весь экзистенциальный ужас ссоры и гордыни: любимый ли человек, милый ли друг, физически исчезал бы в воздухе.
Вот, одна правая рука осталась в воздухе... повесилась возле окна.
А вот и плечо у стены... одно вздрагивающее плечо, без тела.
Или вообще ничего нет: лишь голос и плач: жутко до слёз...

А потом примирение... мужчина просит прощения, берёт на руки женщину, её сердце... и словно кошка, не забывающая о причинённой боли никогда, ладонь женщины даётся в руки, гладит сердце... и вдруг - впивается в него.
Кошка впивается в руку, и не выпустишь её, не сделаешь ей больно ( каждому кошатнику этот момент знаком).
Нежно так, говоришь с кошкой: ну отпусти, хорошая моя, мне больно, всё, всё, хватит уже, наказала, отпусти уже...
А кошка сладостно зажмуривает глазки, как человек при поцелуе, и усиливает хватку, и ты как грустный идиот, присаживаешься на диван, и снова говоришь с кошкой.
И жалко тебе её до безумия, и боли её, прежней, солнечной, жаркой, и этой, которой она, словно луна, желает идеально заслонить ту боль.
В этот миг в комнате есть 3 экзистенциально обособленных друг от друга существа: кошка, ты и рука твоя, причинившая ей однажды боль.
В какой-то миг, ты становишься на сторону кошки... Есть засосы на шее от поцелуев женских и мужских, а есть - засосы на сердце: сердцебиения перелистываются под женской рукой, и выпадает на грудь багровый гербарий мёртвого мотылька поцелуя.

В письмах Теофиля Готье есть дивный эпизод с кошкой: хозяева ушли в гости и оставили кошку дома наедине с птицей в клетке.
Кошка заинтересовалась этим живым и пленным солнечным зайчиком, решив с ним поиграть.
Бросилась на клетку, опрокинула её.. жёлтый солнечный комочек, словно пузырёк воздуха, заметался возле синей глубины окна, но "всплыть", освободиться, так не смог.
Дверца отворилась, и кошка, любопытной мордочкой своей, проникла в клетку.
Солнце в клетке затрепыхалось, как сердце мужское в ссоре любовной, среди изогнутой клетки рёбер, и замерло у стенки, трагически-забавно разметав крылья: одно - вверх, другое, полусложенное, коленочкой крыла - вниз, пронзённое ноготком передней лапки кошки.

Движимая инстинктом к жизни, птицы вспомнила голоса людей, и робко произнесла вслух, с ужасающим нормандским говором: Ты сейчас! Цветы! Сволочь!!
Не ожидая такого подвоха от природы, изумлённая кошка отступила на шаг, и замерла.
Воодушевлённая своим поступком, птица стала лихорадочно вспоминать слова людей, в самом хаотичном порядке, выхватывая их из разных времён, настроений, интонаций: кошик... люблю.. болит, мама.... сволочь кухарка!.. окно, рука...ах, Леон, не здесь, не здесь... сволочь!...Бальзак!
Это было похоже на бред несчастной птицы, на первый в истории литературы поток сознания, опередивший новаторство Толстого в Анне Карениной.

Трагический бред птицы прорастал разными временами, семейными тайнами, захваченными врасплох, задремавшими предметами быта, различными голосами людей, с их трагедиями, любовями..
Этих людей сейчас не было дома. Кто-то из них уже умер, быть может, но тени их голосов, вновь вспыхнули в пустой и солнечной комнате, и подарили жизнь несчастной птице.
Всё это казалось экзистенциальным ужасом для кота.
Он не мог поверит в это: прежний, нормальный мир - рухнул на его глазах.
Только представьте, что сорванный вами цветок, или поднесённый ко рту пирожок, вдруг заговорил бы человеческим голосом.

Сизая ряска тишины качается на поверхности сумрака комнаты.
Цветы лежат на столе и словно бы говорят о чём-то, что было...
Она стоит у окна. Ладонь - замерла на стекле. Еле покачивается.. похожа на осенний, вот-вот сорвущийся в вечер жёлтый листок.
Дятел пролетел, глотнув синеву в своём небесном нырке..
Сердце в груди, тоже словно бы перепархнуло куда-то, жалобно и сизо пропев.
В комнате нет никого. Лист ладони на стекле. Сердце, пернатое, алое на груди, невесомо плывёт, нырком голубым, по воздуху, к окну и ладони.