Листья падают, люди падают...

В "Падении" есть пронзительный в своём символизме эпизод : главный герой идёт по ночному мосту, на котором стоит грустная девушка. Он прошёл мимо неё, думая о чём-то своём, но спустя миг, раздался жуткий, тёмный всплеск, и столь же чёрный, оборванный женский крик.
Этот эпизод нравственно вышел из гениального рассказа Достоевского "Сон смешного человека", где г.г., проходя вечером по тёмной улице, со словно бы несущимися в тумане шарами фонарей, похожих на бледные планеты, повстречал девочку, упавшую перед ним на колени, моля его, и весь мир, о помощи.
Занятый своей душой, он прошёл мимо... прошёл мимо своей души, и умер. Его душу взял в свои объятья тёмный ангел, вознеся её над тёмной грустью звёзд и планет.
Нравственно сорваться с этой тёмной, роскошной высоты - это тоже падение. Другой вопрос, что нам иногда страшно умирать в одиночестве, страшно шагнуть в небо окна и реки.. и потому, нечто в нас бессознательно желает "захватить" с собой кого-то ещё, развратить невинного человека, или даже - мир, заставив их пасть, умереть духовно, и не только духовно. Словно в иных, падщих людях есть нечто отрицающее и этот мир и тот мир, что бессознательно боится этого чёрного перепада нравственной температуры между жизнью и смертью, ибо чувствует, что "там" - ещё что-то будет, а значит, нужно уже здесь сделать такое зло и разврат, чтобы и "тот" мир был мёртв и бездуховен, чтобы и "там" жить было некому и нечем.

У меня есть один литературный бзик, некий эстетический вывих души : я люблю после прочтения запавшей мне в душу книги, "ритуально" повторять, или овеществлять те или иные поступки и мысли героев книги.
Иногда это выглядит даже мило : после прочтения Пруста, я, например, целыми днями пью липовый чай с печеньем Мадлен, перелистываю Бальзака и Франса, говорю с друзьями о французских соборах, витражах... Они спрашивают : Саш, это, конечно, интересно... а, можно узнать, какую следующую книгу ты будешь читать, чтобы... нам быть подготовленными?
- де Сада, Камю...
- Хм... знаешь, мне тут на недельку нужно уехать по делам, но про Камю мы с тобой поговорим, хорошо?

Эндрю Уайет - мир Кристины

Дальше...

Прочитав однажды ночью у Камю о "полном одиночестве в писсуаре большого вокзала в час ночи", я сорвался на вокзал, дабы убаюкать свою бессонницу и... да, вы правы : за "ощущением".
В мужском писсуаре "одиночества" почему-то не получилось, потому я за одиночеством со странной улыбкой вошёл в женский туалет. Получился гротеск прерванного одиночества : одинокий молодой человек в 2 часа ночи в женском туалете на вокзале, бледный зевочек двери, вошедшая и перепугавшаяся невесть чему симпатичная женщина...
С "Падением" и мостом всё вышло более удачно.
Вам никогда не было интересно, что чувствуют самоубийцы, пусть и литературные?
Однажды вечером я перелез через парапет моста, и, держась руками за него, смотрел в падшую ночь реки. Ночь реки смотрела на меня. "Ощущение" заострялось тем, что я не умею плавать. Но мост, как и жизнь, это ведь символ, ибо и в жизни не каждый из нас умеет плавать, но... зато многие умеют грациозно притворяться, что "живут".
Сколько на самом дне жизни я встречал подобных "пловцов"!
Они уже давно мертвы, а всё думают, что живы, и словно зловещие русалки, любят совратить живых, увлекая их в темноту, глубину... дабы хоть на миг почувствовать ускользающую ласку света и тепла жизни, почувствовать хотя бы в разврате.

Жуткое это чувство вот так стоять над бездной. Тогда я понял одну жуткую мысль : в каждой нашей сильной мысли, в каждом смелом поступке, есть незримый и тёмный наклон, и нечто в нас чувствует его, потому и боится мыслить и чувствовать сильно и смело.
Да, в иных наших мыслях и делах есть тот градус наклона невозврата, когда наш собственный вес души - ах, если бы люди чаще ощущали этот вес души, то блаженно-прохладный, то маняще-тёмный, то блистающий..!, - влечёт нас по наклону мыслей и дел : сам наклон уже мыслит нами, мучительно срастается с нами, и страшит тогда лишь одно : что мысль и поступок окажется больше тебя, что он засосёт тебя, раздавит.
Стоя на мосту, я стал флиртовать с жизнью и смертью, ибо Там, над бездной, они блаженно и жутко сливаются, словно синий горизонт слияния неба и земли на заре.
Я отпускал то одну руку, то другую, иногда - обе, лаская смерть и жизнь, разом, со всем жаром страсти заключая их в объятья, падая вместе с ними вниз, и в последний момент цепляясь за парапет : жизнь и смерть, вместе с моей тенью срывались с моста тёмной и едкой инерцией оборванной "боли страха смерти", а я оставался на миг в блаженной и прохладной пустоте где-то по ту сторону жизни и смерти.

Но иногда сама жизнь играет с нами, показывая свою алую улыбку искусства, словно бы и она порой читает нас, и ей, одинокой, тоже хочется повторить наши чувства и мысли : и жизни порою хочется жить!
Не так давно я ездил с другом в воронежские места. Места ссылки Мандельштама - "пусти меня, Воренеж, Воронеж-ворон, Воронеж - нож", - места мрачного гения Андрея Платонова.
В таких местах остановишься возле тёмного лесочка, посмотришь на безумных птиц, ныряющих в синюю рожь неба, своим широким размахом крыльев, словно бы берущихся за свои головы : "боже, боже! где мы, кто мы?", вдохнёшь этот пасмурный воздух, и почувствуешь себя как прохудившийся ботинок, наступивший в лужу : мокрая, тёмная тяжесть усталости тела и глаз, это противное ощущение всхлипывания, хлюпанья в груди при каждом шаге.
Но чем залатать "прореху" в теле и душе? Хочется всё с себя снять, оголиться душой и просохнуть на ласковом, шёлковом ветерке, сквозящегося сверкающими паутинками : в народе их называют "волосы Марии".

На дороге, то тут то там, словно распятые вдоль дорог в древности, нам попадались мёртвые вороны, коршуны, с размётанными по асфальту широкими крыльями. В этом было нечто апокалиптическое, некая трагическая осень облетающего птицами неба : так порой откроешь окошко в осень и свет, а с неба, серо и грустно невесомятся, падают мелкой листвой птичьи перья. Просто подросшие птицы под крышей выпорхнули в небо...
Мы въехали на машине в вечерние закоулки трагических улиц, словно бы сошедших... нет, не с ума, но сошедших со страниц романов Кафки.
Проезжая по жуткой глухомани, фары скользяще "пригладили" светом чей-то тёмный силуэт на обочине возле моста.
Проехав ещё чуть-чуть, я остановил машину, переглянулся с другом... Тёмная, зоркая тишина леса и мрачных домиков вдалеке, словно бы взявшихся за свои головы заострённым плеском ладоней и что-то шепчущих, передразнивающих ветер и шум листвы, разом хлынула на нас, обдав холодком.
Что это там лежало? Животное? Человек? Убитый человек? В таких местах шальные мужички издревле ходили с кистенями и ножом за голенищем..
Друг, выругавшись с грустной улыбкой, сказал, чтобы я поскорее ехал, мол, это животное или местный пьяница.
Сдав назад, мы остановились у "тела" которое словно бы прибило к берегу прибоем ночи, открыли двери... Со стороны это было похоже на тёмного ангела с крыльями, склонившегося над печальной душой.
Это была молодая девушка. От неё пахло алкоголем и ночью, в уголке лба виднелась ранка.
Выглядела она вполне приличной девушкой, миловидная, скорее всего попавшая в плохую компанию, выпившая с ними и ушедшая от них на ночь глядя, упавшая на дороге и ударившаяся головой о землю.
Одетая в лёгкую курточку, девушка могла легко замёрзнуть насмерть. Приведя её в порядок, мы отогрели её чаем и довезли до дома.
Как и герои рассказа Достоевского и повести Камю, я тоже никогда не забуду эту девушку, вот только я безумно рад тому, что именно мы ей встретились на пути, а не какие-нибудь подлецы или "вороны".
Не знаю какое одиночество было у Камю на вокзале, но я навсегда запомню совершенное, обнажённое в своей ранимости одиночество самой жизни тогда : ночь, глухая дорога между лесом и словно бы черновыми, перечёркнутыми декорациями Кафкианского городка, я, склонившийся над беспомощной девушкой, держащий её голову у себя на коленях, смотря на безучастные и холодные звёзды... Тёплый вес её головы у меня на коленях я ощущал как нежный вес своей души.
Так случилось, что у нас в ту ночь была одна душа на двоих, ибо я не верю в душу : излишние мысли и забота о своей душе мешают нам творить бескорыстное добро среди звёзд и планет, похожих на фонари в тумане ливня, а значит, это делает нас уязвимыми для "падения".