Рыжий кот на белом граммофоне

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, ПОСЛЕДНЯЯ

Зоя летела к Дому с тайной надеждой поставить все точки над «i». Она понимала, что, как только этот дом появился в ее жизни, она забросила все дела, работу, мужа. Она отдала предпочтение дому. Он манил ее, как запрещенная игрушка, как запретный плод. Ей нравилось ходить по лезвию ножа. Нравилось искушать судьбу. В последнее время слишком сладко-приторной была ее жизнь. Она, конечно, купалась в любви мужа, она ценила все его проявления заботы, доброты. Но ей перестало хватать ощущения свободы. Да, именно ощущения свободы не было в последнее время. Ей нужна была приманка. А Аркадий полностью растворился в ней. Это как наваждение. Она не осознавала еще, что ей нравится жить в таком напряжении. На самом деле она думала иначе. Она чувствовала, что загадочный дом все же подчиняется ей. Только очень нехотя. Словно вопреки чьему-то желанию, но сдает свои позиции. Она чувствовала, что идет борьба. Вот только между кем и кем? И какая роль отводится ей?

Удивительно – дорога к дому с каждой поездкой кажется все короче. Вот и сейчас дорога пролетела незаметно. Она быстро подбежала к главному входу. Влетела в переднюю, резко включила свет, как всегда, зажмурилась от обилия осветительных приборов, зеркал и канделябров. Огляделась. Все как всегда. Листок календаря оторван сегодняшним числом, все убрано, ее чашка после кофе вымыта. Она рассмеялась. Это так смахивает на плохой водевиль, но действующее лицо, как ни странно – она. Впрочем, однажды в самом начале знакомства с Аркадием ей тоже так показалось. Что она участвует именно в водевиле. Слишком театрально он признался ей в любви. Потом забылось. Сегодня она об этом вспомнила. Параллель показалась неприятной. Она подошла к огромному зеркалу, скептически оглядела себя со всех сторон, осталась довольна собой и с вызовом крикнула в никуда:
– Ау, где же вы, Михаил Аркадьевич? Отзовитесь. Я знаю, что вы здесь.
Она рассмеялась. Откинула голову. Настроение улучшилось. В доме витал запах мандаринов, яблок и верхушки лета.
Она, как в детстве, ждала чуда. Отец Аркадия – не добрый волшебник. Он злой. Даже когда он смеется, глаза остаются холодными и злыми. Зоя решила не смотреть в глаза. Да это было и не трудно. Сам Михаил Аркадьевич в глаза никогда не смотрел. И еще Зою раздражала манера разговора Михаила Аркадьевича – пренебрежительно-повелительная. А еще противный смешок через каждое слово. Пренеприятный тип. Но родня.
Зоя решила остаться в доме подольше, дождаться отца мужа, все взвесить, обговорить. А пока пожарить яичницу, нет, лучше омлет, побольше времени уйдет на приготовление. Зоя выбежала из кухни, переодеться. Надеть, что ли, платье из новой коллекции? Вот это, с маской из темной ткани. Платье было влажным и сиротливо, как и все вещи, подаренные Аркадием, висело в шкафу. Она надела темно-синее, с камуфляжной маской для лица, вышла к столу.
– А как трапезничать будешь? – громогласно спросил Михаил Аркадьевич. Он сидел во главе стола и курил.
Зоя вздрогнула. Ей стало страшно.
– А я вас не слышала. Как вы добрались?
– Да с потолка спустился. Ты же позвала, – ответил Михаил Аркадьевич, бережно наливая водку из холодного графина в рюмку.
– Митрофан, спускайся, – приказал он, подняв голову наверх. В потолке открылся люк, и такое же лифтовое устройство, как когда-то унесшее Зою в подземелье, спустилось со второго этажа. Митрофан, толстый мужчина средних лет, с тусклыми волосами, мокрыми подмышками и водянистым взглядом недобрых глаз, приземлился к столу.
– Присаживайся, гостем будешь. Видишь, невестка постаралась, – хохотнул Михаил Аркадьевич.
– Да я и не ждала никого. А то бы еще чего вкусненького приготовила, – нашлась Зоя.
– Не есть пришли, Зоя, – исподлобья посмотрел на нее Михаил Аркадьевич.
– Ну да не помешает и подкрепиться, – не зная, как скрыть растерянность, Зоя сбегала к холодильнику, принесла огурчиков, помидорчиков, зелени. Не поленилась порезать сыр, колбасу, рыбку. Пока бегала туда-сюда, поглядывала, что изменилось в позах двух тяжеловесных мужчин. А ничего не менялось – как сидели истуканами, так и продолжали сидеть. На душе было неспокойно. Словно кто-то безжалостно вторгся на территорию ее души.
– Не мельтеши, сядь, посиди. Нам скоро обратно, – не выдержал Михаил Аркадьевич. – Будет тебе рвение-то показывать. Сядь, посиди, – приказал он командным голосом. Зоя послушно присела. Присела на краешек стула, как-то неловко, самой смешно стало, но виду не подала. В молчании прошло несколько минут. Михаил Аркадьевич ел с удовольствием, красиво. А Митрофан, забавно подталкивая куски в рот руками, облизывал кончики пальцев, жадничал, брал больше, чем мог съесть.
– Ну, как тебе здесь, нравится? – вдруг спросил Михаил Аркадьевич, не глядя на нее.
– Нравится. Только чудес очень много.
– Чудеса – это в сказке. А здесь осколок жизни.
– А мне кажется, что в жизни проще.
– Много ты знаешь о жизни. Ты при жизни, – тяжело вздохнул он. – Ну, Зоя наигрался я с тобой вдоволь. А ты выдержала. Прости, если когда пугал тебя.
– Так это вы были? – голосом драматической актрисы спросила Зоя. Она ни минуты не сомневалась в обратном. Ей стало скучно.
– Да, я, – не менее театрально ответил Михаил Аркадьевич, зная, что она знает.
Они оба внимательно посмотрели друг на друга сначала с напряжением, потом с обидой, и вдруг расхохотались.
– Понравилось мне, что ты смелая. Никто больше одного раза в моем доме не выдерживал, а ты ничего, капризничала, нервничала, но думала. Пойдем в кабинет.
Они вдвоем поднялись наверх. Михаил Аркадьевич тяжело сел за стол.
– Ну, пультом пользоваться уже умеешь. Поняла, что все комнаты имеют уши и глаза. Твоя ладонь – пропуск к любому замку. Все комнаты снабжены лифтами. Любые стены раздвигаются, и кроме двух этажей имеется длинное подземелье, идущее в глубину леса. Там тоже много комнат, кухня и запасы еды, почти как госрезерв. Все это делалось в удовольствие, в шутку, но многих людей когда-то спас наш дом. Но это отдельная история. Впрочем, ты должна знать, что именно отсюда я помог бежать Софье, когда ее муженек узнал о связи с моим олухом.
– Так и сын ее бежал с ней?
– Нет, внук со мной остался. Это было условием побега. Дела давно забытых дней. По большей части это игры. Дом очень гостеприимен для простых людей. И ты тоже, если забудешь, что он напичкан всяким хламом – отнесись к нему как к обычному дому. Я ухожу отсюда и тебя пугать больше не буду. Одного не хочу: чтобы дом достался кому-то постороннему, потому – он твой, все документы оформлю на тебя, дарственную и так далее. Но одно условие: детей Аркадия, если они когда постучатся в этот дом, прими. А я пока должен уехать навестить еще один свой старый дом. Я тебе потом сообщу об этом.
– А Аркадий, почему не он?
Михаил Аркадьевич недослушал, перебил:
– Аркадий не для меня. Он слишком прост. Ты теперь хозяйка этого дома. Живи обычной жизнью обывателя, отдыхай, наслаждайся жизнью. Она такая короткая. А у меня перед последней чертой еще много дел по свету. Кстати, я заметил, что ты интересуешься совершенно неизвестной для читающей публики поэтессой Вильяминой Тоникуз. – В ответ на удивленно вскинутый взгляд Зои махнул рукой: – Да знаю, видел. Я тебе на прощание – свидимся ли еще, не знаю – припас подарочек. Новую книгу Тоникуз, я ее переиздал. Тебе первый экземпляр. Она называется «Рыжий кот на белом граммофоне». Только тебе этот экземпляр, на двадцать первой странице прочитай интересное стихотворение, подумай над ним. Прощай. На двадцать первой странице.
И не успела Зоя поблагодарить, удивленная таинственной осведомленностью свекра, как Михаил Аркадьевич и немногословный, а вернее, молчаливый Митрофан покинули дом. Как ушли, куда – непонятно. Она подошла к окну. Могучий старый кедр простер к ней свои ветви, как узловатые руки в мозолях, скрюченные и обезображенные ревматизмом. Казалось, он из последних сил подпирает небеса, и от его силы и умения зависит душевное спокойствие и равновесие в этом доме. Зоя посмотрела на графин с водкой. Он был пуст. Она, наконец, взглянула на подаренную книгу. Книга была теплой и еще пахла типографской краской. «Рыжий кот на белом граммофоне». Она открыла страницу под номером двадцать один.