Известно, что на написание Лолиты, при всей оригинальности давно уже вынашиваемого Набоковым сюжета, в некоторой мере повлияла история любви Чарли Чаплина к 12-й Лите Грей и реальная история механика из Нью-Джерси, в 40-е годы поймавшего на воровстве тетрадки 11-ю Салли и колесящего с ней по стране, шантажируя рассказать о её "преступлении" в полицию, и, в некотором смысле, заполняя довольно мрачной историей ту самую незримую тетрадку.
Сам факт бедной детской психики, не знающей где кончается мелкое хулиганство и начинается преступление и порок, наводит на мрачные и трагичные мысли о наивности души человеческой, порой отдающей себя в плен и власть опасного порока и преступления, желая утаить от мира ли, себя ли, какой-то свой "грешок".
Как сказал Сартр : ад - это другие. И душа боится отразиться, невыносимо и кошмарно изогнуться в кривых зеркалах чужого мнения о себе.
Тут почти дилемма Достоевского ( В.В., простите, что в каждой своей истории и рецензии на ваши книги, упоминаю Достоевского, дабы прояснить вашу мысль) - сделать пакость, самую жуткую, и умереть : какая разница, что будут о тебе думать? Нет-с, что-то в душе знает, что ты "весь" не умрёшь, а словно отдалившись на далёкую звезду, будешь ощущать свой поступок, пусть и ощущать его сквозь матовую толщь глубины чужих чувств и душ. Они тебя не отпустят в "ничто", словно бы схватив за "ушко" души, и будут нашёптывать тебе твою беспомощную душу в самых лживых её проявлениях.
А может, то инфернальное, тёмное начало в душе, что так трагично и часто ощущает ребёнок в себе, закрываясь от него одеяльным мороком, игрой с тенями чувств, желаний, заставляет порой не только ребёнка, но и взрослых, испытывать любопытство перед идеальной, взрослой тьмой, и тогда, ребёнок, в некой контрабанде времени, желает чувствами проникнуть во взрослый мир, а взрослый - в инфернальное бессознательное юности жизни как таковой, обнимая свой страх и темноту, трагически прижимаясь к ним, дабы не видеть их, не бояться, ощущая себя их властным продолжением.

Тэк-с... куда это я удалился от темы, прозрачно коснувшись темы дневника Гумберта?
Хотя, не так уж и отдалился, если вдуматься. На влечение Гумберта к Лолите повлияла трагедия в его детстве, в котором он любил девочку Аннабель Ли, безвременно умершую (на курорте), но продолжающую жить в тёмных и больных зеркалах его почти спиритических воспоминаний. Время и смерть разбили эти зеркала, и душе, словно Каю, не собрать их уже никогда!
Можно переведу дыхание мысли в этом месте истории?
Вспомнился малоизвестный и забавный эпизод с сыном Набокова, который в разгар подготовки Набоковым сценария со Стэнли Кубриком для съёмок Лолиты, устроил в гостинице кастинг на "Лолит" среди молоденьких девушек. Набоков его отчитал за это.
Забавно и то, что сам Набоков как-то обмолвился, что Лолиту хорошо бы сыграла карлица. Возможно, что тогда бы фильм превратился в бурлеск, а зрителю после просмотра снились бы странные сны о том, как Гумберт, под чаплиновскую музыку бегает по всей Америке от Лолиты ̶В̶л̶а̶д̶и̶м̶и̶р̶о̶в̶н̶ы̶, всё молодея и молодея а-ля Бенджамин Баттон, превращаясь в мальчишку, и в конце сна, Лолита одиноко бы стояла с младенцем на руках посреди грустного вечера где-то на "островке" бывшей России : на Аляске.
Но возможно, что Набоков, бессознательно, видел в карлице живой символ плена времени, зачарованной невозможности его роста и невозможности поиска утраченного времени.
Жаль, что во второй экранизации так и не снялась Натали Портман, которой предложили роль Лолиты. В "Леоне", в полной версии этого фильма, тема Лолиты проглядывает хоть и скандальненько, но в белее-менее жизненных, почти Маргерит-Дюрасовых тонах.
По крайней мере, Лолиту бы играла не вечно жующая "коровушка".

Но вернёмся к истории. Помните скандальный и жуткий сон Свидригайлова из ПиН Достоевского? Сон о совращении его девочкой, кстати, первой нимфеткой в мировой литературе ( В.В., простите). Так вот, есть в Лолите эпизод с холодными пауками, забегавшими по спине Гумберта : фактически, пауки из кошмара и ада другого сна Свидригайлова, перебрались со стен "тёмной русской бани" на тело грешника, в пустых и душных комнатках американских отелей, так похожих на коммунальные, прозрачные комнатки ада. Скажу больше : человек сам стал превращаться в паука, в лапы которого попала бабочка.
Может, потому так курсивно прописана тема сна в Лолите : образ сна во сне ( а Гумберт овладевал Лолитой после того, как подсыпал ей снотворных таблеток) служит символом нереальности происходящего, похожего на ад и желание проснуться.
Набоков однажды заметил :

самое обидное, что если бы я сделал её ( Лолиту), мальчиком или коровой или велосипедом, обыватели, скорее всего, и ухом бы не повели.

Аватары Лолиты

Древняя Азия. В шёлковом и тихом блеске дня, на мраморном полу, на львиной шкуре, полулежала юная принцесса Гумбелита, держа перед алыми губами абрикос, и, казалось, он вот-вот лопнет, словно прозрачный шар из света...
А светлокожий странник и поэт, стоял перед ней, и робко рассказывал что-то о королевстве у моря, о некой Америке, не смея долго смотреть в словно бы улыбающуюся, бархатную раскосинку властных глаз Гумбелиты.

Индия. ( цензура)

Италия. В доверчивом и мягком полумраке сарая, лёгкими звёздами кружилась пыль в луче, пробившимся сквозь щель в стене. Звёзды погасли. Мальчишка Гумберто прильнул глазом к щели, и с жадностью смотрел на роскошный велосипед,, маняще поблёскивающий, словно бы лежащий на животе и играющий в воздухе ножками руля, в одном, бежевом носочке "ручки".
Кто-то, задумавшись накачивал колесо велосипеда, и оно, сладко надуваясь, было похоже на пузырь сливовой жвачки.

Россия. Марине Гумбертовой было уже за 30. Одинокая, тихая, нежная, она снова приехала на этот тихий и уютный курорт.
Гумбертша... ещё недавно так дразнили её мальчишки. Теперь же она просто Марина, на берегу моря, словно бы заросшего покоем и солнцем.
Как хочется в приливе сердца, рук, обнять природу, детство, того самого мальчишку, первую любовь, но он утонул...
Из окна, из синей, матовой дали, доносился смех детей, шум моря. Марина подошла к окну в своём номере на втором этаже, и увидела мальчика, читающего на скамейке книгу. Мальчик поднял глаза, улыбнулся...Словно бы прозрачно отразив его улыбку, улыбнулась и Марина, и опустив приподнятую занавеску, вышла к нему..
- Что читаешь?
- Сирина
- Интересно?
- Ну-да
- Как тебя зовут? ( присаживается на скамейку)
- Са... Ну, допустим, Бенджамин. L̶o̶L̶
- Надеюсь, не Баттон? ( достаёт жвачку). Хочешь?
- Хочу ( развёртывает). Ммм... сливовая! моя любимая! А я вас видел и в прошлом году. Вы тогда тоже были одни. Вы... вы красивая ( опускает глаза, краснеет)
- Правда? ( синяя улыбка прищуренных глаз). А ты забавный.
( тихо касается кончиками пальцев голой коленки мальчика). Слушай, я сейчас иду через парк в одно место, можешь мне помочь кое-что донести ко мне в комнату?

В голубой глубине парка, шли мальчик и женщина. Сквозные тени листвы, призрачными мотыльками кружились над ними, прозрачно касаясь их улыбающихся лиц, книги у мальчика в руках, белой, тонкой руки женщины на плече у мальчика...
И в некотором смысле, было не так уж и важно, что мальчик лежал на темно и вдруг смолкшем берегу моря, и что его только что спасла из воды какая-то женщина, и теперь, касаясь его плеча и груди, делала искусственное дыхание, плакала, и, поднимая глаза к небу, спотыкающимся шёпотом, произносила странные обещания, молитвы...

Испания средних веков. Алхимик Гумберхес не спал уже который день, работая в душной мастерской над созданием гомункула, маленького человека-духа, который бы поведал ему о тайнах природы и любви.
И вот, в нежной ночи мастерской, в стеклянной колбе, голубоватой, лёгкой звездой вспыхнула искра жизни, и озарила тьму. Дыша прозрачными, лучистыми крыльями, в колбе порхала, словно бабочка, прекрасная нимфа. Гумберхес дал ей имя Долорес... Алхимик проводил со своею нимфой за разговорами ночи напролёт, и она рассказывала ему о чудесных, неведомых странах : Италии, России, Азии, Америке... о снах-призраках, двух снах-скитальцах, снах отверженной, падшей любви. Словно два тёмных мотылька, два сна порхали из века в век, навевая невозможные, запретные, печальные сны любовникам, писателям, безумцам...
Нимфа рассказывала об алхимике и Калиостро слов, таинственном писателе 20-го века, в чьей фамилии - райская птица, писателе, который поведает миру свои творческие сны, навеянные теми снами-скитальцами.
Много ещё о чём говорила Нимфа, и, в какой-то момент, она говорила лишь с ночью и с прозрачными звёздами, отражёнными в колбах, ибо Гумберхес, со счастливой улыбкой покоился в кресле, и его сладко пустое сердце, словно раскрывшийся кокон, отпустило в ночь комнаты - душу.
На стене, робко вздыхали тени от свечи и листвы за окном... А в соседнем домике, среди ночи проснулась девушка, и, приложив ладони к животу, в котором словно бы тепло и ярко зацвели мотыльки, думала о сегодняшней встрече на берегу с моряком Алехандро Лаонте, думала о его милых, смутных словах о любви, для которой нет смерти, нет границ в пространстве и времени...