О ПОРЕЗАХ.

Мне лет восемь, кто-то из подруг приносит в школу медицинскую книгу. Разные страшные картинки: слоновость ног, волчанка, ух ты, ужас! И знаешь, что непременно станешь находить у себя симптомы всего в самое ближайшее время, насмотревшись, и все равно не можешь не смотреть. "А вот еще, что написано, про девочку, которая резала себе руки и рвала волосы." "Зачем?" Недоуменное пожатие плечами. Мы не знали и никак не могли себе объяснить, так и осталось на десятилетия странным и пугающим казусом, случайно соткавшимся на периферии сознания.

И очень долго потом о самоповреждении (это официальный термин для обозначения такого поведения, self-harm) слышать не приходилось. То есть, встречались то и дело в романах герои и героини, поддергивающие длинные рукава сорочек или скрывающие запястья за широкими браслетами, напульсниками. Тут уж сразу понималось со всеми сопутствующими - глубокая личная трагедия в прошлом, а шрамы от попытки вскрыть вены. Так вот, к суицидальному поведению self-harm отношения не имеет, это не попытка свести счеты с жизнью, но жизнь в режиме партизанской войны с собственным телом.

А впервые столкнуться на книжном пространстве грубо и осязаемо довелось с "Тринадцатой сказкой" Дианы Саттерфилд, крайне несимпатичный и не вполне адекватный, да к чему экивоки - полный псих, со склонностью к садомазохизму Чарли то и дело наносит себе глубокие царапины иглой. Настолько глубокие и привычные, что когда много лет спустя после его смерти найден скелет, имя возлюбленной процарапано на кости его голени - бр-рр! Но то совершенно больной ублюдок, он там и не такое вытворял, оттого числишь историю по разряду омерзительных аномалий, достойных кунсткамеры и с нормальным человеческим поведением никак не соотносящейся.

А потом "Завтра я всегда бывала львом" Арнхильд Лоувенг - история девушки, болевшей шизофренией и рассказанная ею самой. Невероятной силы и безысходной горечи одиночества, и надежды книга, в которой автор пошагово описывает симптомы зарождения, развития и протекания у себя болезни. Это клиническая форма со всем спектром сопутствующих вещей: содержанием в клинике, затягиванием в смирительную рубашку, питанием протертой пищей, которой нельзя нанести себе повреждения. И все-таки она умудрялась делать это. Отчасти повинуясь категорическому императиву "голосов", частью чтобы причинением внешней боли заглушить внутреннюю, на время вывести ее за пределы существования.

И вот тут проходит граница. Все, что "до" - явная и совершенная клиника и авторы даже не пытаются притвориться, что подобного рода поведение может оставаться в пределах нормы. Что-то случается с моим информационным пространством осенью прошедшего - зимой этого года. Как плотину прорывает, причинять себе боль и наносить повреждения без явных суицидальных намерений и выраженной клинической картины начинают герои всех или почти всех читаемых книг. Женщины в "Часах" и мужчины в "Доме на краю света" Каннингема; Героини "Японского любовника" Альенде, "Звездной мантии" Павича, "Белого отеля" Д.М.Томаса. Наносит себе травмы мать Пип из "Безгрешности" Франзена, а потом - та-дамм! - "Маленькая жизнь" Ханьи Янагихары.

И это уже никак невозможно игнорировать. Потому что Джуд, привычно режущий себя на протяжение всей книги: мальчик-юноша-молодой человек-мужчина - Джуд, он не псих ни разу. Умен, красив, собрание талантов, как в области точных и гуманитарных наук, так и кулинарии с сантехработами; Джуд не одинок, у него лучшие на свете друзья и он демонстрирует невероятное, просто беспримерное мужество перед лицом терзающей плоть болезни в сочетании с апофеозом христианских добродетелей: сдержанности, терпения и терпимости, самопожертвования. А еще он успешен в той мере, какая и не снилось большинству живущих. И любим. И самореализован. И он кромсает себя, то и дело доводя организм до заражения крови или незаживающих язв, имея пакет с лезвиями, спиртовыми салфетками и пластырями, приклеенным под раковиной в каждом доме, где имеет обыкновение ночевать.

И ты остро ощущаешь дыхание безумия, которое исподволь проникло в привычную уютную реальность. Поневоле фиксируя впредь встречающиеся симптомы self-harm, которых оказывается неожиданно и пугающе много. Режет себя и глотает морфиновую настойку жена адвоката из "Взятия Измаила" Шишкина; прижигает руку сигаретой красавица Ариадна из "Любви властелина" Коэна; нынче в "Квинкансе" Паллисера тетушка вскользь упоминает, что юная сиротка Генриэтта имеет обыкновение резать себя: "Я припомнил шрамы на руках Генриэтты, которые она пыталась прикрыть длинными рукавами, и все понял." Он понял! Я не понимаю, как и почему симптоматика шизофренического поведения настолько утвердилась в пространстве нормы? Может кто объяснить?.