"В гостиной пахло старостью и одиночеством"

Мой путь к Брэдбери был долог и извилист. Я не раз начинала "Вино из одуванчиков", но неизменно забрасывала эту книгу далеко и надолго спустя 20 страниц. Сполдинги казались мне странными, а то, чем были наполнены их жизни, глупым.
Я долго не понимала, в чем секрет популярности одуванчиков и такой любви окружающих к ним. А потом вдруг неожиданно выяснилось, что ее нужно не прочитать, а почувствовать, как бы банально это ни звучало.
Все началось с моего преподавателя актерского мастерства, который всегда ставил невероятно интересные спектакли и рассказывал вещи, которые хотелось слушать, открыв роль. Придя в его театральную студию, практически первым, что я услышала, было: "Брэдбери и его "Вино из одуванчиков" наполнены отчаянным одиночеством, а сколько в этой книге трагизма. "Вино" - это драма".
Тогда я лишь усмехнулась, вспомнив те неудачные 20 страниц, которые всегда с таким трудом мне давались.
А потом мне пришлось забросить театральную студию, да и вообще, жить стало как-то тяжело и грустно, и "одуванчики" снова попали мне в руки.
Эта книга, как и гостиная из заглавия, пахнет для меня старостью и одиночеством. Тут столько какой-то скрытой боли, которую я чувствовала каждой клеточкой своего тела. Каждая история и каждый новый персонаж - что-то до боли знакомое и наполненной какой-то светлой печалью, от которой, однако, лично мне хочется плакать.
Я уверена в том, что "Вино из одуванчиков" нужно читать тогда, когда ты глубоко несчастен. Я не могла ее понять, будучи беззаботным ребёнком, как Дуглас или Том в начале лета. А потом в моей жизни начали происходить события, которые так или иначе встречаются на страницах Брэдбери: от меня ушёл мой Джон Хаф, я сделалась чьей-то Элен Лумис и периодами чувствовала себя, как миссис Бентли.
Но несмотря на всю грусть и драму "Вина из одуванчиков", послевкусие после прочтения книги удивительно светлое: закончилось весь только лето, а не вся жизнь. Хочется выйти на веранду, открыть злополучное вино, пахнущее летом, и закричать, что я жива. Разве это не удивительное открытие?