История, навеянная одной перепиской...

Помните, как в школьные годы, когда учитель во время урока ненадолго выходил из класса, среди учеников всегда был некто, кто озорничал больше всех, кто выходил к доске, и с умным видом учителя, его строгим голосом, похлопывая указкой по ладошке, отчитывал учеников, учителей, проставляя им низкие оценки. И тут входил учитель...
Вот так и "плохой мальчик" русской литературы, - Набоков, проставляет оценки Гоголю, Тургеневу, Толстому, Достоевскому. Или же эти оценки, как у некоторых замечательных людей, отражают лишь степень понимания читателем того или иного произведения? Ну, или же Набоков, словно один тех русских мальчиков из "Карамазовых", которым дай карту звёздного неба, и они вернут её тебе исправленной : планеты Достоевского, Пушкина, Толстого ( газовый гигант, как и Достоевский!)... расположились на новых и странных орбитах.
Набоков подмечает тонкие моменты : акварельность красок в описании природы у Тургенева, Ад в коробочке-шкатулке у Чи...
Ладно, зачем обманывать себя? Я пишу эту историю, чтобы прояснить для себя отношение Набокова к Достоевскому.
Однажды со мной произошла "карамазовщина" : я подрался из за Достоевского. Знаю только одного человека, прелестную Anais-Anais , которая тоже дралась из за Достоевского. Теперь это кажется наивным, но если и стоит драться, то лишь из за нечто вечного. Надеюсь, новой "драки" не будет после этой истории.
Итак, одних людей смущает отношение Набокова к Д., других - восхищает. Но не участвуя во всех лабиринтах мысли Набокова, как и в других мыслях гениев друг о друге, они срывают подвешенный из пустоты и в пустоте, плод конечной мысли, не выстрадав эту мысль, и потому - изгоняясь в некоторой мере из рая искусства.
В романе Стейнбека " На Восток от Эдема", кто-то говорит нравственно, сердечно фригидной героине : страшно знать, что вокруг тебя что-то есть; чувствовать на себе чьи-то касания, и не видеть этого!".
Набоков, как и некоторые люди, принижая и глумясь над творчеством Достоевского ли, Платонова ли, бессознательно чувствуют эту мотыльковость касаний чего-то вечного, но не видят этого, бегут из творческого чистилища Достоевского - в котором в муке преображается душа, - в причёсанные, уютные адочки и абсурдики Кафки и Борхеса, не видя в Достоевском истоки поэтики того же Кафки, Борхеса. Не видя в нём мрачный гений Ван Гога, Эль Греко!
С любопытством, а иные, с печалью, читают о сошествии Христа в Ад, но сами не желают сходить в ад души, искусства : им нравится читать об "адочках", попивая "ананасовый компот".
В творчестве Достоевского, тёмная, рваная, лихорадочная глубина жизни и души, была поднята на поверхность. Этой глубине впервые дано было слово, и многие, не вынесли этого слова и лика своей души, отражённого в этой глубине, ибо слишком много ложного она обнажила в нас, с чем мы срослись, и не желаем расстаться. Говорю "в нас", т.к. раньше тоже был "гонителем" Достоевского, и отрицал его поболее многих.
Тёмным небом души, оделись декорации улиц и домов, тонущих в этом вечере неба, души, среди которых, словно среди лабиринтов души, блуждают, плывут, обнажённые мысли и чувства, облитые плотью.
Понимал ли Набоков эти до боли родные ему лабиринты и закоулочки души, с их жаркими мгновениями, из которых он, как и многие, желал вырваться, эмигрировать из этого безумного мира, в творчество, в иные, сверкающие миры, мирки. Но странным образом, в его книгах-мирах, книгах-шкатулках, была тайна бога, творчества и рая души вне страданий.
Набоков - загадка. В нём странным образом сошлись Пушкин, Гоголь, Тургенев, Толстой, Достоевский... но мучительнее всего, в нём заговорил именно Достоевский, словно бы пробудившаяся под одеялом тела, вторая душа, тень души, когда юный Набоков, соприкоснулся с мирами Достоевского. Для Набокова, для этого Ивана Карамазова русской литературы, творчество Достоевского стало наваждением, "чёртом"!
Творчество Набокова было заключено в эстетику ирреальных миров Достоевского, словно в кокон, из которого он мучительно желал выбраться. Но не ведая того, высвобождался мотыльком райской ли, инфернальной ли мысли, продолжая мысль не только Достоевского, но и Гоголя, Толстого... всей русской литературы, в каком-то идеальном развитии вечности.

Дальше...

Миг пронзения творчеством Достоевского, безусловно, у Набокова был : он почувствовал миры Достоевского!
Интересно, в какой миг Набоков понял, как-то странно, с достоевщинкой улыбнувшись, быть может, среди ночи, что это пронзение, перелилось через творчество, и воплотилось в жизнь : фамилия жены Набокова - Слоним : шальная и сонная аллитерация "Сниткиной", жены Достоевского, которая тоже печатала его книги. Отца Набокова, убивают так же как и отца Достоевского. По иронии, Достоевский был арестован в будущий день рождения Набокова - 22 апреля, и по той же иронии судьбы, некой тенью самого Набокова, в Петропавловской крепости, служил родственник Набокова - И.А. Набоков. Набоков повторяет путь Достоевского : Германия, Америка ( куда бежали Шатов, Кирилов и... куда хотел бежать Свидригайлов "со своим предметом"), и даже Италия и Швейцария ( 1961 г.). Ровно за 100 лет до этого, читаем в "Петербургских сновидениях" Достоевского : " И в Швейцарию хочу бежать, и в Италию".
Чувствовал ли Набоков тёплую тень от мотыльков, мотыльковых касаний идей, "иных миров" Достоевского? Он чувствовал гений мысли Достоевского, но почему-то не чувствовал ( подавил в себе это чувство?) ту живую инерцию души, ту сверкающую атмосферу мысли, своим таинственным туманом, обнимающей дома, людей, их мысли и самый текст; ту атмосферу души, в которой эти гениальные мысли только и могли просиять живым светом : вне её - эти мысли мертвы, смертны.
Набоков удивительно подметил, что Достоевский был бы более целостен как драматург, но почему-то не понял, что это был бы "укрощённый" гений, без той мучительной, сверкающей размётанности сердца и чувств, которой полыхает и жизнь, её истины.
Бунин, другой "отрицатель" Достоевского, со стороны, как и положено, не ведая того, тоже подметил в Достоевском ту гениальную чёрточку, которую не замечали и любители Достоевского : при всей нехватке времени и спешке в творчестве Достоевского, отразившихся на его "неотделанном" стиле, все его слова, образы, чувства, удивительно цельны. Просто эта спешка творчества, судьбы, совпала с ритмом души Достоевского, и потому самые ирреальные мысли, глубины души, пантеистически слились с неуловимым ритмом, дыханием слов, волшебным образом делая нас соучастниками этих мыслей, опыта души гения, лихорадочного течения жизни в душе гения!
Набоков укорял Достоевского за излишнюю и пошловатую сентиментальность в духе Жорж Санд и т.д. Но вспомните Пушкина, Дмитрия Карамазова, и то очарование от цыганских песен, тот тёмный гул тоски, души, который охватывал их сердца. Вроде бы местами пошленькие, заезженные нотки, приёмы, слова... но как и в Испанском Канте хондо, всё самое основное, свершается где-то на периферии всего этого, что можно увидеть лишь косвенным взглядом сердца, прищуром сердца, ибо там, на горизонте слов и жизни, смежив ресницы, словно заломив над взором руки, в тёмном надрыве корневых, невозможных чувств,- словно бы принявших на себя, на тело и душу рваного, лихорадочного танца, нечто ирреальное, греховное и на первый взгляд пошленькое в жизни и душе,- в слезах и тёмной песне тела, танцует свой мучительный танец, душа, танцует , кружится дервишем под "алёшиными", крупными звёздами, развевая лунно, свои одежды.
Для посторонних, иной шёпот влюблённых, похож на неуклюжий бред. Они просто не знают "кода" их любви. Да и влюблённые почти не обращают внимания на слова, но в какой-то одной ведомой им пунктуации сердца, странно касаясь странными, рваными на первый взгляд словами странных слов, они высекают нечто основное, яркое, что отражает яркость и странность души полюбившей, выпавшей на миг из всех эстетических и научных норм : это уже не поток сознания, но поток сердца, ума сердца, влюблённого в жизнь, со всем её адом и раем.
Достоевский, среди этого ада, берёт нашу душу-ребёнка, и осторожно выводит из него.
Вот что значит быть "Волшебником", Владимир Владимирович.

Как и Бодлер у Гюго, Набоков презирал образы "ангелических проституток" у Достоевского. Но что они отрицали за этими образами Магдалин от искусства? Тот тихий лик души жизни, с её безумными истинами вины всех за всех, который так чудесно проступает, к ужасу многих, сквозь плащаницу искусства, творчества Достоевского. То поруганное тело жизни, проступающее сквозь рубище стилистики Достоевского?
Это бунт против "мира божьего"? человеческого? Карамазовщина?
Луна за окном похожа на ободочек следа от рюмки на столике в саду из "Карамазовых".
Набоков, в своём "Даре", - в котором, к слову, скандальная глава о Чернышевском, пародирует главу "Легенды о великом инквизиторе", - заметил, устами одного из героев, что из всего творчества Достоевского, Годунов- Чердынцев ( другой герой романа), при его предвзятом отношении к Достоевскому, мог бы оставить в русской литературе лишь изумительный

круглый след от мокрой рюмки на садовом столе

Прошли года, а за столиком русской литературы, сидят Иван и Алёша : Набоков и Достоевский, и спорят о вечном, не понимая ещё, что идеально дополняют друг друга.
Темы двойничества, казни, сна, чёрта, совращения малолетних, преступления и наказания, проносятся в творчестве Набокова, какой-то мучительной, творческой галлюцинацией. Мелькают странные, страшные слова о Достоевском, боге... А Достоевский, встаёт из за столика, и тихо целует Набокова.