В какой рассвет обмокнута осенняя листва ? Какие сны о вечном лете неба, выводят в тёмном воздухе влажные кисточки листвы?
Осень-птица, спрятала свой клюв под белое крыло. А в небе, синеву разрезает ножницами клин перелётных птиц : лоскутки неба, лета, стихов.
В кармане куртки - томик Ники Турбиной; в голове - ступеньки стихов. Иду среди деревьев парка, и вдруг возле меня падает, слетает с дерева осенний жёлтый кот : напугал, чертёнок !
У каждого поэта должен быть свой домашний "дух", был он и у Ники : кошка, с милой, раздвинутой "шторкой" окраса на лбу.

Вечер, словно кошка, скребётся тенью ветки ко мне в окно, глядит раскосым глазом месяца, сверкая звёздами-нитями своих усов. Открыл окно, впустил вечер к себе, на колени : темно и холодно стало коленям. Листаю томик стихов Ники.

Кто я ?

Глазами чьими я смотрю на мир?
Друзей? Родных?
Зверей? Деревьев? Птиц?
Губами чьими я ловлю росу,
С упавшего листа на мостовую?
Руками чьими обнимаю мир,
Который так беспомощен, непрочен?
Я голос свой теряю в голосах
Лесов, полей, дождей, метели, ночи…

Главная черта души поэтов - пантеизм : живая сопричастность стихиям, растворение чувств при жизни, и души после смерти, в бесконечно милых стихиях природы. Ещё Китс говорил, что "поэт не имеет своей души, но говорит и глядит на мир душами других". Но у Ники, у этой гениальной девочки, промелькнувшей по тёмному небу русской поэзии паутинкой метеора, это свойство поэта особенно трагично. Человек и так порой чувствует сиротство в огромном мире, а тут, в душу четырёхлетней девочки, пало звёздное зёрнышко, и проросло, осветив в душе такие тревожные дали, среди которых детское сердце почувствовало себя одиноким вдвойне : "Кто я? Что я? Только лишь мечтатель, синь очей утративший во мгле".
Ника начала писать стихи после тяжёлой ночи, мучимая температурой и астмой. Это ощущение некого жара души и нехватка воздуха, ощущаются и в стихах Ники, которыми она словно бы хотела надышаться, вдохнуть в себя целый мир.
Это напоминает те стихи Есенина незадолго до гибели, которые он читал на рассвете, в каком-то сонном полубреду, не зная, не видя, что их записывает его жена Толстая-Есенина.

Ты ведь видишь, что небо серое
Так и виснет и липнет к очам.
Ты прости, что я в Бога не верую —
Я молюсь ему по ночам.

Так мне нужно. И нужно молиться.
И, желая чужого тепла,
Чтоб душа, как бескрылая птица,
От земли улететь не могла.

У Ники вообще её судьба и нежная грусть её стихов, похожи на осколок разбитого окна русской поэзии. Как и у Есенина, у Ники было пристрастие к алкоголю, было тихое самоубийство судьбы и мимолётный брак ( словно бы бредила её судьба) со стариком иностранцем (психиатром), есть много общего и с Цветаевой.
В своей рецензии на стихи Эмили Дикинсон, я уже привёл странные, почти мистические сходства в жизни этой поэтессы и Ники, но есть нечто общее и в их творчестве : стихи Ники ( как и все стихи поэтов), похожи на письма миру : дождю, деревьям, каждому из нас. Стихи Ники похожи на брызги ветра, живую память о ранимом и трагичном, словно бы взрослом мире в детской душе, и одновременно напоминание о нечто детском, солнечном, ранимом в самом мире, который нужно беречь, пока цветёт этот тихий свет, словно чьи-то руки и лицо в вечере окна.

Чужие окна—
Немое кино.
Темно на улице—
В кадре светло.
Молча кричит ребёнок,
Не я его качаю.
Бьётся посуда к счастью,
Не я его получаю.
И в зале полно безбилетных
На этом сеансе молчанья.
Моё окно звуковое,
Подёрнуты стёкла печалью