"САТИР И КРЕСТЬЯНИН" ЯКОБ ЙОРДАНС. ГМИИ ИМ. ПУШКИНА.

Много ходила, много смотрела, многое фотографировала для памяти. отчего-то в зале Фландрии самые яркие впечатления. Не числившая себя никогда в знатоках и ценителях живописи, то и дело застывала надолго перед той или иной картиной: это вот Лукас Кранах младший, а это Питер Брейгель "Катание на коньках", кто ж его не знает. А это Рубенс "Вакханалия", у меня в детстве были чудесные марки республики Бурунди с его картинами. Но там все больше такое вот, парадно-чувственно толстомясое, а "Тайной вечери" его кисти не знала.

И ван Дейк "Портрет Марии Босхарт", строгая дама. "Лавки" Снейдерса - апофеоз фламандского натюрмортового изобилия, человеческие фигуры тут, как иллюстрации к рыбно-мясной роскоши. И очаровательный "Брод" Сиберехтса, и "Всадники в лесу" Вильденса, откуда-то знаю эту картину. Дальше-дальше, ах, смотреть живописные шедевры одним днем - чистое варварство, под каждый надо отдельное посещение выделять, да что делать, коли время твое одним этим днем ограничено.

Ну что ты остановилась, двигайся дальше. Да уж больно хороша картина, плотная, плотская и славная, как стоп-кадр из костюмного фильма. А лица, ну совсем такие, какие, выйдя на улицу, увидишь. Как название, кто автор? "Сатир в гостях у крестьянина", Якоб Йорданс. Никогда не слыхала, постой, Сатир? А и вправду раздвоенные копытца на волосатых ногах, да рожки на голове. Но как римский сатир мог у фламандских крестьян оказаться, они и географически, и во времени сильно разнесены... Да какая разница? Смотри, какие они все живые, какие настоящие.

Подоплека сюжета? Басня Эзопа о сатире, который увидел, как крестьянин морозным днем согревает дыханием озябшие руки, а после, пришедши к тому крестьянину в гости, решил, что дуя на горячую похлебку, тот хочет согреть ее. А вот и нет, на сей раз остужает. И не может понять, как одним и тем же действием - дуя, человек добивается противоположного результата: "Нет, приятель, не быть нам с тобой друзьями, если у тебя из одних и тех же губ идет и тепло, и холод".

Туповатый крестьянин и не пытается ничего объяснить, куда ему, полный рот набил, жена его что-то толкует гостю, да видно, не тем языком, какой может понять, а собравшиеся за спиной, откровенно гогочут над обоими. В этот сюжет Якоб Йорданс был влюблен с юности и писал его не раз, рисунки к нему теперь в Антверпене и Мадриде, а картина последние полтора века у нас, в музее им.Пушкина.

Ей без малого четыре сотни лет, годы не щадили полотно, в начале века нынешнего из-за растрескавшегося лака и многочисленных попыток реставрации, ни первоначальных красок, ни даже сюжета нельзя было толком разглядеть. В 2012 отреставрировали заново и полностью. Оказалось, мастер в процессе письма, несколько раз менял композицию и расположение героев в пространстве, для чего надставлял холст. Кстати, при реставрации удалось избежать надставления основы с изнанки, для такой старой картины это редкость - возможность видеть с изнанки "родной" холст.

А все же, кто он был и каков, Якоб Йорданс? Видный представитель фламандского барокко (много украшений, внимание к деталям, полнокровные ширококостные персонажи). Родился в семье богатого торговца тканями, учился живописи у Адама ван Ноорта, как и Рубенс, с которым сотрудничал. После смерти последнего занял место заглавного художника своего времени. Картины для дворцовых интерьеров и портреты венценосных особ заказывают ему. Нет, не бедствует.

А умер от загадочной болезни "английский пот" (sweetseikte, poidercoorts) в один день со старшей дочерью Лизаветой 18 октября 1678 года. С нею же и похоронен под одним надгробием на протестантском кладбище. Но то еще через пятьдесят пять лет будет. Здесь и сейчас все живы. Вот они, его Лизхен и жена Катарина - жена и ребенок незадачливого крестьянина на картине. И пребудут живыми вовеки.