Да, это было открытие.
Нашло внезапно на детей желание прожить день без телевизора, компьютера, телефона, читалки и другой "аликтронной техники" ("Э-ле-ктронной, Владик, Э-ЛЕ-ктронной!")
И вот день начался... И не включить, не загрузить...
И я открыла свои книжные шкафы.
Боже мой... Бо-же-мой.
Сколько книг!
Книги, появившиеся на свет раньше меня. Книги, которые я помню столько, сколько себя помню. Книги, купленные в голодное студенчество и в еще более голодную молодость. Книги, купленные в трех экземплярах, потому что не могу иначе. Книги подаренные, книги выпрошенные, книги, вынесенные тайком из закрывающейся библиотеки при тайном сообщничестве с библиотекаршей. Книги, с которыми я проводила дивные ночи. Книги, которыми я захлебывалась в восторге. Книги, которые - я отдаю себе в этом отчет - если вдруг со мной что, никому из моей семьи и нужны-то не будут. Книги, оставшиеся от бабушки, дедушки, от отца, от первого мужа, от покинувшего гнездо сына.

Вот Монтень. "Об искусстве жить достойно". Дедушка всегда читал ее. Хотя и интеллектуалом-то никогда не был. Из раскулаченных хохлов, за плечами всего лишь горный техникум, война, четыре контузии и осколок в голове. Не почитаешь особо с постоянными, непрекращающимися головными болями. Но всегда ее читал. Никогда не обсуждал. наверное, просто жил и находил себе товарища в Монтене.

Вот черный двухтомничек Космической трилогии Льюиса. Перечитывала раз за разом и все не могла поверить, что это вправду могло быть написано. Так... необыкновенно! Так... филологично, так мистически.

Вот Лорка и Амаду - мои еще школьные находки. В далеком холодном Запорярье я бегала сквозь пургу в соседний квартал, где в обычной трехкомнатной квартире располагалась районная библиотека: бесконечные стеллажи с тесными проходами, пыль и энергичная библиотекарша. Боже мой, как в условиях полярной ночи, работая библиотекарем, можно быть такой энергичной? Но она была, а я влюбилась в это место, а еще в Испанию (привет, Федерико!) и Бразилию (привет, Жоржи!). На уроках я рисовала бразильянок с пышными формами и делала к ним таинственные подписи: "И шла прекрасная иаба, покачивая отставленным задом, и стрелялись мужчины, увидев ее".

Вот целая полка моего любимого Леонова. Сначала все, что могла найти на Алибе и в букинисте, потом новое собрание сочинений, что куплено на Озоне не скажу за какие деньги, потом старое собрание сочинений, из закрывающейся библиотеки - потому, что у нас в семье такое было, но ушло, уплыло, потому, что не знала же тогда еще, а теперь, значит, оно мне просто необходимо.

Несколько полок Панова и Семеновой, о которых можно думать все, что угодно, пока не прочитаешь, а когда прочитаешь, то поздно думать, а надо уже бежать и скупать все.

А книги по психологии? А кулинарные? А по воспитанию детей?
А художественные альбомы? А детские, собираемые уже лет 25? А любимое литературоведение? А философия?
И это только то, что прошло жесткий отбор, остальное раздала.

А есть еще могучая кучка, пробравшихся в мой дом таинственным образом, обойдя страшную клятву не покупать новых. Как? Как они смогли уломать меня в магазине? Под каким гипнозом я сняла их с полки, открыла кошелек, принесла домой? Я же обещала ни-ни! Бо-же-мой.

Да. Это было открытие.