Белинский.
Это такой суровый бронзовый дяденька, который всё заранее знал про всю русскую литературу.
Да?
Ну конечно, покинув школьную скамью, начинаешь догадываться, что все эти писатели и критики на самом деле были живыми людьми со своими комплексами и проблемами, которые прекрасно вычитываются из их текстов. Я вот не могу спокойно читать Лермонтова, например, такое отчаянное внутреннее напряжение чувствуется в его стихах.
С Белинским было сложнее. Точнее, он меня почему-то не интересовал, хотя в вузе мы говорили и про кружок Станкевича, и про многое другое, что должно было открыть мне глаза на русскую литературу второй трети девятнадцатого века. Могло, но почему-то не открыло.
Потом я очень удачно сходила на "Берег утопии", который что-то буквально перевернул и сломал (или, напротив, починил) в моём мировосприятии.
Самым ярким впечатлением оказался Белинский-Редько.
И наступила пора запойного чтения литературы из разряда "о нём".
И бронзового дядьки там не оказалось.
А оказался болезненно впечатлительный, нервный, застенчивый и искренний человек. Настолько искренний, что даже для своего времени выглядит фриком. Всю жизнь буквально убивавшийся за русскую литературу (и ведь в конце концов убившийся в свои-то тридцать шесть лет).
Одинокий и не очень-то счастливый.
При том, что количеством друзей жизнь его не обделила, чуть ли не каждая строка письма об ощущении одиночества буквально кричит.
Сам себя уговаривает, что и не заслуживает счастья.
Господи, бедняга, как можно так жить.
И как я его понимаю.
Чувствовать родственную душу в человеке, умершем больше полутора веков назад, по меньшей мере странно. Упс.
Кстати, он совершенно не обладал абсолютным художественным вкусом. Вот чутьё у него было, да. Как ни у кого после него. Со вкусом сложнее.
Но я не могу назвать ни одного критика после него, настолько болевшего душой за литературу.
У него это было действительно всерьёз. Как это у Стоппарда? "Я влюбился в литературу и так всю жизнь от этой любви и страдаю. Ни одна женщина ещё не знала такого пламенного и верного обожателя. Я поднимал за ней все платочки, которые она роняла, - тонкие кружева, грубую холстину, сопливые тряпки, - мне было всё равно. Все писатели - покойные и живые - писали лично для меня одного - чтобы тронуть меня, оскорбить меня, заставить меня прыгать от радости или рвать на себе волосы - и мало кому удавалось меня провести".
Так и было.
Очень странно после того, как внезапно УВИДЕЛ перед собой этого человека, перечитывать его статьи. Потому что они прежними уже никогда не будут. Канул в Лету образ сурового бронзового дяденьки, и я пока не знаю, как к этому относиться.
Потому что мне по должности не положено относиться к его мнению критически.
А хочется постоянно вести с ним диалог. Соглашаться, не соглашаться, спорить.
Между прочим, его легко представить пишущим о современной литературе, и я вовсе не думаю, что ему бы так уж не понравилось.
Хотя постмодернизм он бы точно не принял.
Был бы рейтинговым блогером и тем ещё холиварщиком.
Только он умер полтора века назад, ненормальная.
"Извините меня, мне не по себе".