Иерусалим. Как это было.

«…Реальная Палестина всегда вступает в конфликт с Палестиной воображаемой, причем конфликт настолько жесткий, что многие не могут отказаться от воображаемой страны, не испытывая чувства тяжелой утраты. Вот почему некоторые люди возвращаются из Святой Земли в глубоком разочаровании. Они не способны — или не имеют желания — соотнести реальность и идеал.
Любой честный отчет о путешествии по Палестине должен включать в себя описание этого конфликта» (Генри В. Мортон «По стопам господа»).

До прочтения Мортона и, соответственно, до поездки, в моём сознании царил, скорее, «Ненавидимый прокуратором» Ершалаим. Мортону удалось заместить этот образ, казалось бы, чем-то менее вымышленным, более приближенным к реальности. Не заместить даже, а совместить.
Но так только казалось. Хотя именно прочтению книги Мортона я обязана тем, что ехала в Иерусалим хоть с какими-то представлениями, с какими-то конкретными ожиданиями, с желанием увидеть, узнать, прикоснуться к вполне конкретным вещам, а не просто умозрительному образу, существующему в сознании каждого.

Две мысли, одна сильнее другой, беспрерывно бились в голове на протяжении того дня.
Из-за этого, именно из за этого города (благодаря одному его существованию, а не только святыням в нём), проливалось и проливается столько крови. Именно этот город творит историю: историю европейской, христианской цивилизации – одним фактом своего существования. Небольшой, раскалённый город. Он, раскалённый и закалённый нещадными солнечными лучами (равнодушный к прокатывающимся песчаным бурям событий, как к зною), восстаёт из праха истории. Восстаёт из огня истории. И продолжает жить- и творить – несмотря ни на что. Как ни в чём не бывало.
И другая. Если где-то и верить – то только там. Если где-то и превращать зыбкое слово «вера» (столь, порой, смутное для дотошных скептиков) в… Не в уверенность даже, не в знание… А в самоё веру – в кристально ясную и незыблемую веру – то только там… В веру для тех, кому нужно пощупать, поковырять, ощутить изнутри. (Жаль только, моё чувство осталось там же. Но, наверное, уже немало, что оно хотя бы возникло).
Там приходится либо признать, что все описываемые Евангелиями события происходили прямо на этих же улицах, что ноги ступали по этим же камням, что дышим мы тем же воздухом… Либо не признавать этого. Но, вдыхая тот же воздух, крайне сложно этого не признавать.
Однако, независимо от веры или неверия, ты проходишь по улицам, по которым люди ходят не первую тысячу лет. И этим улицам, повидавшим тысячи и тысячи до тебя, известны сомнения, размышления твои и тысяч и тысяч, идущих за тобой. Более того, они им… Не интересны?
Эти мостовые, стены, лестницы, дома и храмы – неоднократно разрушаемые, неоднократно переходившие из рук в руки, кажется, вовсе этого не замечают. Они величественны в своём равнодушии.
Впрочем, нет. Пожалуй, они видят каждого, проходящего меж ними. Видят. И присваивают его себе – творят и его историю. Как мелкую песчинку, включают его в великий процесс созедания, творимый здесь беспрерывно. И беспощадно – само время скользит по этим камням медлительными солнечными лучами.