Что я теперь думаю о яблоках

Как давно это было... Мрачная и романтичная пятнадцатилетняя глупышка, помешанная на серии книг про Эраста Петровича Фандорина. И эта книга. Героиня-девочка, красивые платья, стихи и смерть. О да. Больше всего - стихи и смерть. И ладно бы ещё я только знала их всех наизусть! Нет. Я ещё и сама принялась строчить о смерти, и даже если не о смерти - все равно получалось о ней. И с каким энтузиазмом! Оглядываясь назад, понимаю, кажется, почему. Я просто больше ничего не знала. Ну то есть знала, теоретически, но к сердцу близко не принимала. А смерть - она ведь в каждом из нас живет с рождения... Поклоняться ей глупо, конечно. Я и не думала к ней тогда стремиться. Но интересоваться - это да. Меня мало что так интриговало в те времена, как смерть, которая одновременно была - абсолютная определенность и полная неизвестность.
Помню, мы поехали к родственникам. 2000 км. Люди, которых я почти не знаю. Сказать, что я была не в восторге - ничего не сказать. Лишь позже я узнала: "... все всегда уезжают навсегда. Вернуться невозможно - вместо нас всегда возвращается кто-то другой..." А тогда мне просто хотелось взять с собой что-то, что послужит мне якорем, поможет остаться той мной, которая "до", а не той, которая может быть "после". И я взяла с собой эту книгу. Действительно, её наличие в моей сумке, возможность время от времени перечитывать отдельные фрагменты - все это изрядно успокаивало. Но за два дня до отправления в обратный путь мой взгляд зацепился за новенький экземпляр Властелина Колец, лежавший на столе моей двоюродной сестры. Как говорится, сопротивление бесполезно. Возвращалась я уже с новой "болезнью". И вроде как Акунин отступил. На первый взгляд. Но по прошествии многих лет понимаю, что "Любовница смерти", пусть и не сравнявшись в литературном плане с бессмертным произведением Дж.Р.Р.Толкиена (преданно любимым мною по сей день), тем не менее, оставила довольно сильный отпечаток на моем мировоззрении. Потому что, как ни крути, а мне до сих пор кажется, что:

"Яблоко прекрасно
Не на ветке и не в желудке,
А в миг паденья."