Письмо вдовы Дмитрия Шостаковича

«Вестник», в №9 журнала (25 апреля, 2000)
МЕРТВЫЕ БЕЗЗАЩИТНЫ?

Девятого августа исполнилось 25 лет со дня смерти Д.Д.Шостаковича. За эти годы жизнь его музыки продолжалась по восходящей: круг ее поклонников сильно расширился, она завоевала сердца людей в разных странах. Сегодня многие молодые исполнители занимают место ушедших современников Шостаковича и служат его музыке своим искусством.

С молодости Дмитрий Дмитриевич был любим и признан в музыкальной среде. Эта среда в самые трудные его дни старалась укрыть, заслонить его от гонителей, даже когда это было опасно и силы были неравны. Запуганные люди защищали в его лице свое личное человеческое достоинство, свое право на творчество. Немногие решались выступить открыто, но большинство музыкантов встречало упорной неотзывчивостью улюлюканье и науськивание. Конечно, были гонители–энтузиасты, услужливые и небескорыстные, были доносчики по призванию и просто внушаемые, неумные люди.

Дмитрий Дмитриевич был беззащитен, как каждый из нас, и ему было что терять: за ним стояла судьба его сочинений, с которыми расправлялись без стеснения, судьба дара, ему выпавшего, который он ставил выше себя и честно и истово отрабатывал всю жизнь, уходя от своих преследователей и запутывая их. Он сумел помочь многим, многих защитил и поддержал — его вспоминают с благодарностью.

Но не все. Когда Дмитрия Дмитриевича не стало, они решили, что все разрешено, что пришел час использовать его имя, выделиться, пусть даже унижая и оскорбляя его память. Времена полегчали, а они обрели голос. Мертвые беззащитны…

Если собрать достоверные и недостоверные воспоминания современников, нарезать их в виде лапши, то можно слепить любую картинку и «документально» доказать, что Шостакович — бездарность, что он ловкач и мастер компромисса, что он слабый и нечестный. А можно и наоборот.

Его превратили в поле битвы. Втягивая в свой мутный водоворот всех и вся, они ругаются в Интернете, печатают статьи и пишут книги, сочиняют пьесы о Шостаковиче, даже опера появилась. Они все устанавливают и не могут установить право собственности на него. И какая разница — вещают ли они с позиций партийной идеологии или выступают под флагом авангарда: правые и левые в конце концов сходятся.

Утешение в том, что никто и никогда не сумеет принести горе и причинить боль Дмитрию Дмитриевичу Шостаковичу, а время неотвратимо все расставляет по местам.

ДВА ДОПОЛНЕНИЯ К ВЫШЕИЗЛОЖЕННОМУ

Часто во время интервью меня спрашивают о достоверности книги Соломона Волкова, которую он издал в качестве записанных им воспоминаний Шостаковича. Вот мое свидетельство, то, что мне известно по этому поводу. Волков был сотрудником редакции журнала «Советская музыка», в редколлегии которого состоял Д.Д.Шостакович. По просьбе своего ученика и коллеги Б.И.Тищенко Дмитрий Дмитриевич согласился принять для бесед, предназначенных к публикации в журнале «Советская музыка», малоизвестного ему Соломона Волкова. Таких бесед состоялось три, каждая по 2–2,5 часа, не больше, от более длительного общения Дмитрий Дмитриевич уставал и терял интерес к собеседнику. Две из них происходили в присутствии Б.И.Тищенко. Магнитофона при этом не было. На вторую встречу Волков прибыл с фотоаппаратом и попросил Б.И.Тищенко, а затем меня сделать фотографии на память. На третью встречу он принес готовую фотографию и попросил Дмитрия Дмитриевича надписать ее. Дмитрий Дмитриевич написал обычный текст: «Дорогому Соломону Масеевичу Волкову на добрую память. 16/XI/74», а затем, словно почувствовав неладное, вернул Волкова и, как вспоминает сам Волков, дописал: «На память о разговорах о Глазунове, Зощенко, Мейерхольде. Д.Ш.».

Это перечень тем, о которых шла речь на встречах с Волковым. Из этого перечня следует, что разговор велся о музыкальной и литературной жизни довоенного Ленинграда и не более того. Через некоторое время Волков принес Дмитрию Дмитриевичу напечатанную расшифровку бесед и попросил подписать каждую страницу внизу. Это была тоненькая стопочка листов, и Дмитрий Дмитриевич, справедливо полагая, что он непременно увидит материал в корректуре, читать его не стал. Я вошла в кабинет Дмитрия Дмитриевича в тот момент, когда он, стоя у стола, не присаживаясь и не читая, подписывал эти страницы. Волков забрал материал и ушел, а я спросила у Дмитрия Дмитриевича, зачем он подписывал внизу каждую страницу, что было необычно. Дмитрий Дмитриевич ответил, что Волков сказал ему, что введены новые цензурные правила и без его подписи у Волкова не примут материал в редакции. Видимо, как раз в то время Волков подал документы на выезд и уже имел намерение использовать в виде первого шага за границей этот материал.

Вскоре Дмитрия Дмитриевича не стало, и планы Волкова расширились. О существовании этих записей, со слов самого Волкова, было известно многим. Это грозило осложнить его выезд. Он добился приема у приехавшего в Москву секретаря компартии Италии г–на Берлингуэра и, показав подписанную Шостаковичем фотографию, пожаловался, что его, Волкова, друга Шостаковича, задерживают по политическим мотивам. В газете итальянской компартии появилась статья о Волкове с той же фотографией. Рычаг сработал. Встретив Волкова на концерте, я попросила его зайти и оставить мне копию имеющегося у него и неавторизованного (ибо не был прочитан Дмитрием Дмитриевичем) материала. Он ответил, что материал уже переправлен им за границу, и если его, Волкова, будут задерживать, то материал напечатают, да еще с прибавлениями. Вскоре он уехал, и больше я его никогда не видела.

Прибавления не заставили себя ждать. Затем он начал искать издателя, обращаясь за протекцией к влиятельным музыкантам, прикладывая к своим обращениям все ту же фотографию с Шостаковичем.

Затем во врезке к буклету к пластинке с записью оперы «Леди Макбет Мценского уезда» под управлением М.Ростроповича, вышедшей за границей, я прочитала, что Волков был ассистентом Шостаковича, а позже в предисловии к книге Волков сообщил, что, когда никого не было дома, Шостакович звонил ему, и они втайне виделись. Фантазия богатая, но лживая, хотя бы потому, что Дмитрий Дмитриевич в эти годы был тяжело болен, и одного его мы никогда не оставляли. И жили мы главным образом вне Москвы, на даче. Да и от кого и что скрывать? Имя Волкова начисто отсутствует в письмах Шостаковича того времени, например, в письмах к И.Д.Гликсману.

Издатель нашелся в США, началась рекламная кампания. Отрывки из книги появились в немецком журнале и достигли России, где в то время существовала государственная монополия на продукты интеллектуального труда. ВААП запросил экспертизу подписи Шостаковича. Американские эксперты подлинность подтвердили. Книга была напечатана. Каждую из глав этой книги предваряла надпись рукой Дмитрия Дмитриевича: «Читал Шостакович». Как мне точно известно, именно таким образом Шостакович подписывал намеченные к публикации статьи разных авторов, которые ему регулярно присылали на просмотр из журнала «Советская музыка», затем материал возвращался в редакцию, где работал Волков. К сожалению, американские эксперты, не знающие русского языка, не могли (да и задача не стояла) соотнести подпись Шостаковича со смыслом напечатанного на странице текста, не имевшего к книге Волкова никакого отношения. Думаю, что это предположение верно, тем более, что подобная надпись автора на своем материале для знающего русский язык звучит несколько странно.

Что касается прибавлений, то сам Волков говорил мне, что много беседовал о Шостаковиче с разными людьми, в частности, с Л.Н.Лебединским, впоследствии недобросовестным мемуаристом, с которым Шостакович задолго до того прекратил всякие отношения. Принял Волкова, по его просьбе, друг Шостаковича кинорежиссер Л.О.Аритштам — он сам с сожалением говорил мне об этом. Рассказ о телефонном разговоре со Сталиным — с его слов. Все это вошло в книгу в том виде, как это воспринял и позволил себе изложить от имени Шостаковича Соломон Волков.