Фанфик по "Асе" Тургенева или чужие задания.

Я часто делаю чужие задания, особенно по литературе. Особенно Сашкины.
И вот как-то раз Шурик попросила... зарисовку по "Асе" Тургенева. До того ее попросила учительница у самой Шурика. Ни она, ни я не поняли, чего от нас хотят. Не знаю, что нам поставили, но у меня получилось вот это:

«Если бы мы с вами были птицы, – как бы мы взвились, как бы полетели ... Так бы и утонули в этой синеве ... Но мы не птицы» (с)
«Вы сегодня дурного мнения обо мне, – сказала она, нахмурив брови» (с)

Безудержно разная, как легкая дымка тумана над лесными просторами, невесомая, как мотылек, скользящая… Озорная, необузданная, вздорная… Она сможет танцевать на лезвии ножа, если это придет в ее голову – как порхала тогда над пропастью старых развалин: свободная, невесомая и дерзкая.

Она умела меняться за одно мгновенье, и память о ней живет во мне на контрастах, радужными бликами по туману, из которого сотканы ее бесконечно-живые глаза. Они могли быть ясны, сердиты, и, может быть, даже временами немного жестоки – но в них всегда клубился туман. Туманная нимфа моего прошлого, Ася, Анна Николаевна.

У нее было самое переменчивое лицо, из всех, что я знал когда-либо. Но ее нрав был еще более переменчив. "Вы находите мое поведение неприличным, – казалось, говорило ее лицо – все равно: я знаю, вы мной любуетесь".

О, ею можно было любоваться. Она привязывала к себе взгляд и душу: простотой, глубиной, этой дымкой туманного обаяния, росой на цветке переливавшегося в ее безудержных глазах.

Я вообразил ее дамой своего сердца, хотя не мне предназначалась нежно-розовая ветка гераниума из ее ласковых рук. Она, наверное, меня забыла. Кто знает, что стало с ней. И я забыл ее. Она приходит только дымкой тумана на рассвете, и перебирает пальцами облака, смешивающиеся с ее кудрями. А я сам – что сталось со мною? Что осталось от меня, от тех блаженных и тревожных дней, от тех крылатых надежд и стремлений? От тех розовых цветов, от развалин старого замка и опустевшего дома за рекой?..

Она говорила, что хотела бы быть Татьяной. Пожалуй, ей это удалось.

Мы не были бы с ней счастливы никогда, она, наверное, разрушила бы мою жизнь, если бы не исчезла, если бы я смог отыскать ее. Или сделала бы ее яркой вспышкой – феерической, оставляющей после себя только память и пепел. «Скажите мне, что я должна читать? Скажите, что я должна делать? Я все буду делать, что вы мне скажете!» – как долго ее настроение было бы ко мне благосклонно? И как часто?

Ася осталась в моей памяти той самой девочкой, какою я знавал ее в лучшую пору своей жизни, какою я ее видел в последний раз, наклоненной на спинку низкого деревянного стула. Ася осталась со мной навсегда, струящаяся в каждом розоватом закате, с розовой веткой гераниума в кудрявых волосах, с задорным смехом, с немного сумасшедшими, туманными глазами…