100 лучших романов XXI века, журнал "Афиша" — 99 книг — стр. 3

Фантасмагорический, весь сотканный из фольклорных и литературных аллюзий псевдодетектив про девушек-ведьм, действие которого разворачивается в Уэльсе. Типичная «колдовская проза».

Кирилл Кобрин: «Каменные клены», на мой взгляд, один из двух-трех европейских романов, написанных в постсоветской русской литературе. Этим все сказано. Очень сложная вещь, действительно европейская, если под этим понимать сложность, проработанность деталей, осознание богатейшей традиции, которая стоит у тебя за спиной, умение играть с ней и не чувствовать себя в русском языке как на необитаемом острове. Еще удивительнее, что действие романа происходит не в России, а в Британии, к тому же — в захолустном Уэльсе. Эта книга важна как часовой на оставленной всеми позиции. Была ведь такая позиция — русская литература как европейская, но потом все дезертировали, на часах осталась пара упрямцев. Лена Элтанг одна из них».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:18

Очень смешная комедия об учениках старшей школы и их родителях — и одновременно печальный (ностальгический) роман о Британии 1970-х, еще не испорченной реформами Тэтчер.

Александр Горбачев: «Многофигурная композиция про Британию 1970-х. Арт-рок и теракты ИРА, кризис и первые проблемы с мигрантами, забастовки и тяжкое бремя сексуальной невинности (а у взрослых, соответственно, виновности). Для автора, конечно, важно, как Англия в итоге докатилась до Тэтчер, но для читателя, не настолько заинтересованного в идейно-политических перипетиях, более существенна и ценна интонация — очень тонко пойманное ощущение трепетной юности, которую уже не вернуть. Лучшая, по-моему, вещь Коу: блестящему во всех отношениях писателю, увы, патологически не удаются финалы — здесь этой проблемы удается избежать, потому что заканчивается сюжет «Клуба ракалий» в следующей книге двулогии «Круг замкнулся» (тоже, конечно, хорошей)».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:21

Hispida 10 марта 2014 г., 20:34

Исторический роман про Петроград 1918 года: приключения — иногда трагиче­ские, как в опере, иногда комичные, как в оперетте, — интеллигенции в только что рухнувшей империи. Рифма с катастрофой 1991 года очевидна; как и претензия самого Быкова на статус наследника Серебряного века.

Алексей Цветков: «Ять вместе с прочей дореволюционной орфографией отменяют большевики. Большевики же плохи не сами по себе, но тем, что выпустили в дневную жизнь из темных глубин безымянных существ, которые ятей запросто проглотят и не подавятся. Ять ни к кому не может присоединиться (слишком культурен), внутри себя чувствует пустоту (слишком мудр), по жизни над всеми шутит (слишком наблюдателен), а внутри ужасается (слишком чувствителен). Интеллигент-невротик, отвергнутый, но и краеугольный мозг нации, соль земли и пастух бытия. Счастье наступает недолгое, на коленях любимой в охваченном смутой Крыму, чтобы тут же улетучиться и обернуться кошмаром, чемоданом, вокзалом».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:51

Cедьмой роман из серии о Харри Холе — триллер про серийного убийцу, который лепит снеговиков с реальными женскими головами. Мнение, будто «Снеговик» — «Молчание ягнят» XXI века, явная гипербола; но роман атмосферный, а герой — полицейский-траблмейкер — в самом деле выдающийся.

Александр Горбачев: «Лучший из десяти романов бывшей норвежской рок-звезды про гениального следователя Харри Холе, склонного к алкоголизму. Виртуозно закрученная интрига, полдюжины ложных развязок, фрейдистские мотивы, остросюжетный психологизм — и все это на фоне больших проблем в структурах власти и в обществе: Норвегия Несбё совершенно не выглядит самым благополучным государством на свете — тут тебе и коррупция, и сексуальные перверсии. Почти вся серия романов про Холе такая, что не оторвешься, но в следующих книгах Несбё уж слишком все усложняет; в «Снеговике» же баланс идеальный: всегда понятно, кто на ком стоял, но никогда не догадаешься, кто из них маньяк».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:59

1000-страничный роман о потере студенткой невинности — на самом деле ревизия морального состояния американского общества; раз будущая элита начинает деградировать уже в университетах — страна на пороге катастрофы. Убедительно.

Екатерина Дементьева: «Одна из двух невероятно увлекательных книг про американские университеты (вторая — «Тайная история» Донны Тартт). Вулф подробно пересказывает устройство мира сериала «Беверли-Хиллз, 90210». Что-то не так в Лиге плюща: вместо благородных американцев там воспитывают самодовольных ублюдков, в общежитиях вместо Цукербергов сидят тупые качки со спортивной стипендией и испорченные наследники Америки старых денег. В такой обстановке гордая девица из глубинки хорошему не научится. Критика современной Америки тут такая, что отдельные абзацы мог бы зачитывать Дмитрий Киселев, да и степень вовлеченности в материал невероятная: ну откуда он, в самом деле, знает, каково это — девочке в 18 лет выбирать, с кем потерять девственность?»

Hispida 12 марта 2014 г., 12:11

Первая книга из исторической мегасаги о приключениях английской, валлийской, американской, немецкой и русской семей в ХХ веке. Здесь центральное событие — Первая мировая.

Павел Грозный: «Фоллетт, маститый британец, давно набрал крейсерскую скорость и публикует по большой книге каждые два года — но «Гибель гигантов» стоит особняком. Во-первых, это роман о Первой мировой войне, которых сейчас, несмотря на юбилей, нет совсем; роман, выдающий точную картинку предвоенной эпохи и ее крах после убийства Фердинанда. Во-вторых, здесь страшно закрученный сюжет, в котором все повязаны: русская княгиня с английским шахтером, а американский нувориш — с рабочим из Петербурга. России в романе много: не без клюквы, но обстановка в Петербурге в Кровавое воскресенье, к примеру, описана блестяще. Оторваться от «Гибели гигантов» трудно, действие за 900 страниц не провисает ни разу — и за это можно простить редкие исторические шероховатости».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:02

Первая, про детство-отрочество-юность-молодость, книга обещанной мемуарной трилогии — подозрительно напоминающая «Сто лет одиночества». Похоже, что полвека назад Маркес всего лишь сфотографировал тот волшебный мир, в которой угодил при рождении.

Игорь Сахновский: «Итоговая книга автора такого калибра, что и объяснять ничего не нужно. Маркес — гений, живой классик, в эпоху которого мы жи­вем. Он описывает первые тридцать лет своей жизни. У кого-то вызвало раз­дражение, что автор фактически повторяет сюжеты своих предыдущих про­изведений. Но я это вижу иначе — он каталогизирует и приводит в порядок свою биографию. И за повторы его нужно не упрекать, а, наоборот, благодарить. Это не скучные мемуары, а вполне само­достаточное художественное произведение. Кстати, текст датирован 2002 годом, а на русском книга вышла в 2012-м. Это, конечно, вызы­вает недоумение».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:14

Ремейк романа Мэри Шелли. По мнению автора, чудовищем, которое создал Виктор Франкенштейн, был на самом деле Джон Китс — точнее, его труп. Можно прочесть роман и как беллетризованное исследование повседневной жизни и круга идей английских романтиков.

Кирилл Кобрин: «В случае с Питером Акройдом всегда важно не то, какого качества тексты выходят под его именем, а величие замысла. Замысел такой: Акройд переписывает английскую литературу заново, от «Кентерберийских рассказов» и до конца XIX века. «Журнал Виктора Франкенштейна» — это лучшая часть этого его проекта, переработка одного из базовых мифов европейского романтизма, а заодно и жизни Англии того времени. Акройд вывернул романтический миф о Франкенштейне наизнанку, предложив чита­телю задуматься: что же здесь на самом деле происходит? Кто злодей и кто жертва? Порождение человеческого разума или сам этот разум?»

Hispida 12 марта 2014 г., 11:16

Странная версия «Дня сурка» — роман про девушку, которая то существует, то не существует, все время начиная жизнь с начала.

Катя Морозова: «Малхолланд-драйв» сравнивали с лентой Мебиуса — история без начала и конца, которая длится всегда. Но куда удачнее это определение подходит «Жизни после жизни», который вроде бы имеет начало — 11 февраля 1910 года. Но это лишь точка входа для читателя в эту странную конструкцию. Как только героиня умирает — а делает она это часто: то тонет, то попадает под немецкие бомбы в 1940-м, то кончает жизнь самоубийством, — мы снова оказываемся в злополучном феврале и снова наблюдаем за ее появлением на свет. Каждая новая смерть похожа на неудачную попытку, а очередное рождение — на новый шанс. Но когда высшая цель героини вроде бы выполнена и вот-вот должна быть поставлена точка, читатель снова оказывается в 1910 году — и начинает казаться, что бесконечность истории ограничена только размером книги».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:13

Скандальный (из-за эпизода службы в СС) мемуарный роман нобелевского лауреата, автора «Жестяного барабана», охватывающий 1939–1959 годы; среди прочего здесь есть заведомо вымышленные сцены — вроде выступления Грасса с Луи Армстронгом и игры в кости с будущим Папой римским.

Александр Архангельский: «Что касается этой книги Грасса, то она направлена против двух одинаково пустых изводов мемуарного жанра. Первый: сейчас запишем, как все было, ничего не соврем. Второй: все соврем, все завернем в красивые слова — и читателя обвесим. А Грасс пишет мемуарный роман о себе и Германии. Он спрашивает себя: как он мог угодить в СС, пусть и в 17 лет, и как он мог развернуть свою судьбу потом в противоположную сторону? И как Германия могла сорваться в эту черную пропасть, и как она смогла из этой пропасти выбраться? Вопросы, между прочим, небес­полезные для нас — в тех обстоятельствах, в какие мы угодили к русскому 2014 году».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:42

Первый роман биографической трилогии о Томасе Кромвеле (карьера при дворе Генриха VIII, отношения с кардиналом Уолси, смерть Томаса Мора) — и Англии XVI века.

Кирилл Иванов: «В последние пять лет появилось огромное количество интересных книг, написанных женщинами, но про мужчин. Хилари Мантел — это самый занимательный пример. Она сказала про «Волчий зал»: «Я была рождена, чтобы написать эту книгу» — и в это легко поверить. Эта книга о Кромвеле — насколько я понимаю, в мировой культуре он обычно воспринимается как не самый положительный персонаж, но здесь он предстает в совершенно другом свете. В первую очередь это повествование о приключении идей — жанр, особенно ценимый ­Виктором Пелевиным. Помимо политики и жизни Кромвеля мы наблюдаем его чистые и размеренные мысли, это такой герой, с которым себя очень хочется ассоциировать. Причем мыслит он цитатами из Библии, новозаветными понятиями — и это очень интересно. Причем это совершенно нетоскливо и непомпезно, это очень динамичная и захватывающая книга».

Hispida 10 марта 2014 г., 20:53

Несколько сумбурный, с големами и эпиграфами из Хлебникова, однако исключительно экспрессивный фантастический роман про захваченный революционными романтиками поезд-призрак.

Андрей Подшибякин: «Вторая книга из нью-кробюзонской трилогии Мьевиля, и самая лучшая: здесь ему удалось найти идеальный баланс между фантастикой и философией. Мьевиль — радикальный троцкист и под сказочной оболочкой у него скрывается предельно серьезное высказывание о природе и будущем левого движения. Центральная метафора — поезд, который собрали беглецы из города Нью-Кробюзона, геи-социалисты (чтобы сразу обозначить все отверженные обществом категории), — то есть буквально: «наш паровоз, вперед лети». Финал книги, на мой взгляд, достоин того, чтобы войти в учебники. У Мьевиля пугающе болезненная фантазия: здесь есть и големы, сделанные из времени, и пожиратель городов, и сложная магия, и переработка людей в машины — огромный мир, всего не перечислить».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:13

Книга, часто аттестуемая как «лучший отечественный роман последнего двадцатилетия», посвящена 1993 году — эпохе самозванцев и авантюристов, которые творили новую историю на обломках только что развалившейся империи. Очень умная — и очень серьезная — комедия.

Александр Горбачев: «Поразительно, что октябрь 1993-го — ключевое событие постсоветской истории — до «Журавлей» литература не осмысливала. Не менее поразительно и то, что ее осмыслил именно Юзефович, до того известный по историческим детективам и исследованию жизни барона Унгерна. Но самое поразительное — то, как точно Юзефович совместил матрицу плутовского романа с размышлениями о том, почему в России все так; увязал одни смутные времена с другими; вывел чуть ли не главного героя здешней истории, авантюриста и самозванца. Все будет так, исхода нет, и здешняя земля и воля не подчиняется рациональным законам — однако, по Юзефовичу, это, во-первых, нормально, а во-вторых, по-своему смешно».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:15

Состоящий из едких приговоров современному обществу депрессивно-сатирический роман с главным героем — «современным художником»; здесь есть и сам Уэльбек — писатель-дегенерат, которого, впрочем, зверски убивают.

Катя Морозова: «Карта и территория» — роман-триумф Мишеля Уэльбека, принесший ему Гонкуровскую премию. Это очень неуэльбековский, на первый взгляд, текст, где на место откровенного презрения к человечеству приходят меланхолия и тоска по утопическому мироустройству: здесь и отсылки к французским романам XIX века, и эстетика прерафаэлитов, и безумные идеи архитектора-визионера, завораживающие своей непригодностью не только современному Уэльбеку капиталистическому обществу, но человеку вообще. Получается, что это текст какого-то как будто нового Уэльбека, не сменившего, конечно, свой гнев на милость, но разочаровавшегося даже в нем. К этому миру нельзя приспособиться, на этой территории нельзя сориентироваться, даже если у тебя в руках подробная карта».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:20

Беллетризованные таким образом, чтобы производить впечатление "сырых заметок", мемуары о длившемся шесть лет побеге рассказчика из сибирского гетто для "детей врагов народа" в Ленинград: ещё одна страшная фотография сталинской - послевоенной - эпохи.

Андрей Геласимов: "Рассказ о том, как мальчик, увезенный в эвакуацию, в течение нескольких лет возвращается в Ленинград. Кочергин написал о надежде, о том, что человечество старается жить достойно и в конечном счете заслужит хорошую жизнь. Именно поэтому я и голосовал за "Крещенные крестами", будучи членом жюри премии "национальный бестселлер". Кочергин тогда и получил эту премию. Я бы провёл параллель с творчеством Кормака Маккарти, поскольку он и Кочергин принадлежат к одному поколению, то "Крещенные крестами" и "Дорога", как мне кажется, здорово отражают проблематику западного и отечественного взгляда на человеческую жизнь. Это, несомненно, очень интересный диалог."

Hispida 12 марта 2014 г., 11:41

Абсолютный шедевр позднего Сорокина: панорама мутировавшей — кишащей карликами и великанами — России будущего, где после оставшейся за кадром катастрофы усугубилась ранее замеченная диспропорциональность между человеком и государством. Аналог чеховской «Степи» XXI века.

Борис Куприянов: «Мне кажется, что «Метель» — важнейшая книжка, которая вышла за последнее время. Она со всем основанием может быть зачислена в ряды современной русской классики. Это книга, которая не только совершенно фантастически играет со словом. Она, опять же, играет с самим материалом, с самим телом русской литературы, которой она, в принципе, и посвящена. И когда там задаются все те же самые русские вопросы — они задаются уже не так, как задавал их в «Степи» Чехов, а так, как они должны задаваться в XXI веке. Вопросы, которые связаны с размерами, с причинами, с долгом, с интеллигенцией, с чем угодно. То есть «Метель» — это роман, который здесь и сейчас может просто войти в школьную программу седьмого класса».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:44

Помещенная в контекст 1970-х история несчастной любви меланхоличного — словно из романов Достоевского — турка, отчетливо накладывающаяся на другой несчастливый любовный треугольник: Турция — Европа — Азия.

Лев Данилкин: «Роман-воспоминание долго кажется банальной мелодрамой про то, как 30-летний рассказчик, Кемаль, собирается помолвиться с девушкой Сибель, но влюбляется в другую девушку. История эта сначала всего лишь вызывает легкое сочувствие, затем берет за душу и лишь в конце концов становится душераздирающей. Роман не только история несчастного человека — но и страдающего специфическим комплексом неполноценности народа, угодившего между двумя любовями, двумя культурами, традиционной и современной. Кемаль разрывается между двумя женщинами — как Турция между Азией и Европой. «Музей невинности» вызывает невольную — но жгучую — зависть: у турок есть Настоящий Великий Писатель».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:47

Главный герой — голливудский актер, напоминающий самого Ирвинга, — ищет потерянного отца в Европе. Роуд-новел — и роман воспитания.

Лев Оборин: «Цирк не случайно занимает важное место в произведениях Ирвинга: про него не раз говорили, что он фокусник, комбинирующий одни и те же трюки так, что каждый раз наблюдаешь, открыв рот. В 2000-х Ирвинг написал три романа, два из них — огромные кирпичи. Но если «Последняя ночь на Извилистой реке» откровенно затянута (интересно становится странице на четырехсотой), то «Покуда я тебя не обрету», вероятно, самый энергичный роман Ирвинга. Путешествие маленького мальчика и его матери-татуировщицы по следам сбежавшего отца и мужа — только пролог к блистательной карьере и запутанной личной жизни киноактера Джека Бернса. Телемах в поисках татуированного Одиссея; татуировка, символ неизгладимости прошлого, становится основным мотивом этого романа, оттесняя и травматичную сексуальную инициацию, и проблему творческого поиска».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:55

Каталог путешествий меланхоличного рассказчика, который исследует биографию знатока архитектуры по имени Аустерлиц — в чьей судьбе особенно отчетливо видна трагедия послевоенной Европы.

Александр Иличевский: «Зебальд в «Аустерлице» прежде всего создает невиданный ранее способ рассказа, конкурирующий с визуальными формами искусства. В романе есть фотографии обсуждаемых объектов: Зебальд словно бы предоставляет читателю возможность убедиться самому в превосходстве его рассказа над визуальной реальностью. Тема же «Аустерлица» — забвение как исток — доступна каждому. Зебальд рассказывает о том, как тайна собственной биографии может быть способом самопознания. Его негромкий слитный голос уносит читателя в плотное, тугое, подводное, что ли, состояние художественного существования, ранг достоверности которого намного выше, чем у средней действительности. В этом магия литературы, и Зебальд один из ее величайших волхвов».

Hispida 10 марта 2014 г., 20:47