Среди множества грешников Есихидэ изобразил людей всякого звания, от высшей знати до последнего нищего. Важные сановники в придворных одеяниях, очаровательные юные дамы в шелковых нарядах, буддийские монахи с четками, молодые слуги на высоких асида, отроковицы в длинных узких платьях, гадатели со своими принадлежностями – перечислять их всех, так и конца не будет! В бушующем пламени и дыму, истязуемые адскими слугами с бычьими и конскими головами, эти люди судорожно мечутся во все стороны, как разлетающиеся по ветру листья. Там женщина, видно, жрица, подхваченная за волосы на вилы, корчится со скрюченными, как лапы у паука, ногами и руками. Тут мужчина, должно быть, какой-нибудь наместник, с грудью, насквозь пронзенной мечом, висит вниз головою, будто летучая мышь. Кого стегают железными бичами, кто придушен тяжестью камней, которых не сдвинет и тысяча человек, кого терзают клювы хищных птиц, в кого впились зубы ядовитого дракона, – пыток, как и грешников, там столько, что не перечесть.
Рюноскэ Акутагава - Муки ада. Рассказы (сборник) »
Идеи, что эксплуатируют мэтры японского «ужаса» (со всей смелостью доморощенного литературоведа я бы назвал их изощрённой драмой), вполне знакомы европейскому сознанию: город, разрываемый проклятьем, экологическая катастрофа, цирк уродов, потусторонний мир вампиров и живых мертвецов, неизвестный вирус, паразит с другой планеты, ребёнок-демон… Но та бесподобная глубина, что отличает их от западных «би-муви», заставляет меня раз за разом окунаться в самые порочные и омерзительные её сюжеты.
Вся японская культура, так или иначе, это грамотная ассимиляция – жанровая в том числе. Через период Сакоку 1641 – 1853 годов, когда в заново открытую Японию хлынул поток европейской мысли, она, устояв перед неминуемой потерей идентичности, впитала в себя рельеф чужой культуры и отдала (стоит вспомнить резкий скачок в развитии детектива влиянием Эдогавы Рампо) знаменательную часть своего. Этот «бартер», заметный нам по всему, от литературы до кинематографа, идёт по обе стороны и до сих пор.
Японский ужас психологичен, жесток, безнадёжен, поражает смелостью образов и великолепием своих кошмаров, на которые страшно смотреть, и от которых невозможно оторвать взгляда. В нём нет места монструозным маньякам в хоккейных масках или куклам-убийцам, – но есть отображение истинного человеческого страдания, морального упадка страны (перед лицом войны и экономического спада) и личности (в попытках обуздать внутреннюю темноту), спрятанные в абсурдных метафорах. Полукомедийные сюжеты здесь, напротив, гротескны, и служат ярким подчёркиванием отчаяния.
