Чтиво от Юрия Володарского (с рецензиями) — 281 книга

6/7

Португалец Жозе Сарамаго в мировой литературе фигура уникальная. Выходец из бедной крестьянской семьи, он не смог получить не то что высшего, но даже среднего образования. Первую книгу опубликовал в 25, после чего промолчал несколько десятилетий. В 1969 году вступил в Коммунистическую партию, тогда находившуюся в подполье. Первое крупное произведение — роман «Поднявшийся с земли» — выпустил в возрасте 58 лет. Нобелевским лауреатом стал в 76. Сейчас писателю идет 87-й год.

Творчество Сарамаго, в котором действительность и вымысел шествуют рука об руку, принято относить к жанру магического реализма. Чудеса в его романах начинаются с первых же страниц — затравкой практически каждой книги служит какое-нибудь фантастическое допущение. В «Каменном плоту» (1986) Пиренейский полуостров отделяется от континента и дрейфует в сторону Америки. В «Евангелии от Иисуса» (1991) Христос, узнав от Бога-отца, какие преступления будут твориться во имя веры, пытается отказаться от своей божественной миссии. В «Перебоях в смерти» (2005) в некой стране люди вдруг перестают умирать.

Похожий ход использован в написанной в 1995 году «Слепоте»: жители одного столичного города без каких-либо причин один за другим внезапно теряют зрение. Власти пытаются контролировать ситуацию, но не придумывают ничего лучшего, как загнать всех ослепших в заброшенную психиатрическую лечебницу. Условия жизни в ней ужасны, человеческие законы сосуществования постепенно сменяются звериными, начинаются воровство, грабеж, насилие, террор. Противостоять этому кошмару может единственный человек — не утратившая зрение жена доктора, последовавшая за мужем в гетто и вынужденная все время притворяться слепой.

Помещая персонажей в антигуманную среду, Сарамаго исследует их поведение с тщательностью энтомолога. Доведенные до грани безумия люди проявляют весь спектр человеческих качеств — эгоизм и жертвенность, подлость и благородство, отвратительную слабость и удивительную силу духа. Оставаться человеком в нечеловеческих условиях кажется невозможным, но только так можно спасти себя и своих ближних. Только так слепота может отступить.

Недавно роман был экранизирован. Фильм, в котором сыграли Габриэль Гарсия Берналь и Джулианна Мур, а режиссером выступил автор «Города Бога» бразилец Фернандо Мейреллеш, открывал прошлогодний Каннский кинофестиваль. Присутствовавший на премьере Сарамаго глотал слезы, публика аплодировала стоя, тем не менее в прокате картина успеха не имела. Все-таки Мейреллешу удалось выразить скорее букву книги, чем ее дух.

Вообще передать сущность этой прозы средствами других видов искусств — задача почти непосильная. Читать Сарамаго нелегко, его речь монотонна и однообразна, деления на главы нет, диалоги на строки не разбиты. Однако именно таким способом, рассказывая ровным спокойным голосом о совершенно невозможных, иногда просто чудовищных вещах, он достигает максимального художественного эффекта. И когда обозреватель «Чикаго Трибьюн» объявляет Сарамаго лучшим из ныне живущих писателей, с ним совсем не трудно согласиться.

noch_ 4 января 2013 г., 18:13

5/7

Иногда премии могут сыграть с писателями злую шутку. Вышедший в прошлом году роман «Танкист, или «Белый тигр» по праву мог претендовать на одну из главных российских литературных наград, но во всех жюри отлично помнили, что в 2007-м Илья Бояшов уже получил «Национальный бестселлер» за «Путь Мури». Нельзя же, в самом деле, награждать одного и того же писателя каждый год! Парадокс в том, что история странствующего балканского кота хоть и вполне хороша, но страшная сказка о безумном танкисте у Бояшова вышла еще лучше.

Действие небольшого по объему романа развивается в годы Великой Отечественной войны. После одного из боев из подбитого танка Т-34 извлекают чуть ли не полностью обгоревшего солдата. По всем медицинским законам выжить такие «головешки» не могут, однако отправляться на тот свет парень упорно не желает. В госпитале выясняется, что чудом оклемавшийся боец ничего о себе не помнит. Кое-как подлечив солдата, ему выдают документы на имя Ивана Ивановича Найденова и снова отправляют на фронт. Там оказывается, что он не просто танкист-водитель, но и истинный танковый гений.

Бояшов превращает своего героя в настоящего демона войны. Прозванный Ванькой-Смерть, он не ведает страха и не знает пощады. Его главная цель — отомстить подбившему его легендарному фашистскому танку «Белый тигр». Сквозь грохот орудий, вой несущихся снарядов, адский скрежет брони и лязг обезумевшего металла он несется в погоню за ненавистным врагом. Погоня эта неистова и неостановима. Даже победный май 1945-го неспособен ее прекратить.

Неприглядную изнанку плакатной героики в романе представляют другие члены Ванькиного танкового экипажа — башнер Бердыев, отчаянный пьяница, и наводчик Крюк, мародер и насильник. Мифологическая троица дает объемный образ войны, занятия грязного, жестокого, бесчеловечного. При этом Бояшов скрупулезно описывает многочисленные технические подробности, со знанием дела рассказывает о достоинствах и недостатках «тигров», «пантер», «ласточек», «стюартов», «валентайнов», «мардеров, «хенцеров», САУ, ИСов. Смертоносное железо у него выглядит куда более одухотворенным, чем «живая сила», превратившаяся во всего лишь необходимый придаток к боевым машинам.

У «Танкиста» есть несколько литературных предтеч. Во-первых, это «Моби Дик» Германа Мелвилла: Ванька-Смерть гоняется за «Белым тигром» с той же одержимостью, с какой капитан Ахав охотился на белого кита. Во-вторых, насквозь положительный Василий Теркин Александра Твардовского и созданный ему в противовес Владимиром Войновичем пародийный Иван Чонкин. При этом одержимый войной Ванька-Смерть в некотором смысле является полной противоположностью Чонкину, существу абсолютно мирному, не способному к войне как физически, так и ментально.

Бояшов написал яркий вдохновенный роман, который с упоением читается на одном дыхании. Книга настолько емкая, образная и выполнена в таком высоком регистре, что некоторые обозреватели справедливо называют ее поэмой в прозе. Главное, что питерскому писателю удалось создать нового архетипического героя, рассказывающего о войне куда более страшную правду, чем мы привыкли слышать.

noch_ 4 января 2013 г., 18:14

4/7

Дина Рубина давно заняла в русской литературе свое особое место — на широком и не слишком вытоптанном пространстве между массовой культурой и высоким искусством. Ее книги издают чуть ли не стотысячными тиражами, и по этому показателю она уступает разве что сочинительницам детективной макулатуры, чьих милых женских имен мы называть не будем — их можно увидеть на каждой книжной раскладке. С другой стороны, Рубину охотно печатают толстые журналы, ее романы попадают в списки престижных премий и порой даже завоевывают призовые места (3-я премия «Большой книги» 2007 года за роман «На солнечной стороне улицы»). При этом проза писательницы оставляет такое же двойственное впечатление, как и ее положение в литературном сообществе.

Поначалу «Почерк Леонардо» прямо-таки завораживает. Уроженка Ташкента, бывшая жительница Москвы, а теперь израильтянка, Рубина была в Киеве всего два раза, да и то проездом, но украинская столица периода 1970-х годов описана ею настолько достоверно и любовно, что коренным киевлянам впору позавидовать. Языковая среда Центральной Украины знакома ей, извините за каламбур, скорее понаслышке, однако изображенная писательницей нянька Христина из Пирново говорит именно на том колоритнейшем суржике, который более всего распространен в киевских окрестностях. Цирковой мир для Рубиной тоже не родной, но, работая над романом, она изучила его вдоль и поперек, так что ни у иллюзионистов, ни у гимнастов никаких возражений возникнуть не должно.

Огромную симпатию вызывает главная героиня — странная девочка с незаурядными способностями и редким чутьем к фальши, обладательница феноменально острого ума и зеркального почерка Леонардо да Винчи, впоследствии отчаянная мотоциклистка, придумывающая и исполняющая сумасшедшие трюки под куполом цирка. Это не все — невероятная Анна-Нюта наделена еще и даром предвидения, который ничего хорошего ей не приносит. И вообще, понятно, что у столь сложной личности легкой судьбы быть не может.

Эффектно выстроена фабула. Временные периоды и рассказчики постоянно сменяют друг друга, однако повествование выходит внятным и захватывающим. Красиво использованы рефрены — повторяющиеся и перекликающиеся явления и предметы. Книга соединяет в себе множество жанров — это и жизненная драма, и детектив, и волшебная сказка. Применен игривый прием романа в романе — в финале следователь Интерпола, изучающий загадочное исчезновение Анны Нестеренко, думает, не написать ли ему книгу об этой удивительной женщине.

В общем, всего получается так много, что, пожалуй, слишком.

«Слишком» — вот это и есть ключевое слово к роману. Слишком красиво он сделан. Слишком восхитительна героиня. Слишком много эмоций. Самое большое «слишком» — когда Анна на своем верном мотоцикле прямиком улетает в вечность. Эта претенциозная сцена тянет из памяти финал рязановских «Небес обетованных», удручающе бутафорский и нестерпимо сентиментальный. Впрочем, если Эльдар Александрович в своем позднем творчестве дошел до полной беспомощности, то Дине Ильиничне такая деградация пока определенно не грозит.

noch_ 4 января 2013 г., 18:14

2/7

Очередная книга плодовитой красавицы Ирэны Карпы вышла в конце прошлого года в издательстве «Клуб Сімейного Дозвілля» — том самом, которое выпустило, а потом изъяло из продажи роман Олеся Ульяненко «Жінка його мрії». Как известно, Национальная комиссия по защите общественной морали, отечественный аналог священной инквизиции, сочла произведение Ульяненко порнографическим. Думаю, если бы на экспертизу послали любую из книг Карпы (а в них предостаточно и сексуальных сцен, и ненормативной лексики), результат был бы таким же. Но, к счастью, обошлось.

Основным творческим методом Карпы, как точно подметил когда-то Юрий Андрухович, остается акынский принцип «что вижу, то пою». А поскольку самый раскрученный персонаж сучукрлита среди всех окружающих ее предметов и явлений продолжает смотреть прежде всего на себя любимую, новая книга писательницы мало чем отличается от остальных ее сочинений. Хотя отличия все же есть, в том числе положительные. Во-первых, Карпа как персонаж собственных романов перестала прятаться за спинами вымышленных героинь со звонкими именами вроде Марла Фрискен, Катакана Клей, Триша Торнберг и вышла на авансцену, как сказал бы Свирид Петрович Голохвастов, собственной персоной. Во-вторых, первая часть книги — «Привиди моєї школи» — получилась неожиданно свежей и обаятельной. Нравы яремчанских старшеклассников писательница изобразила с отменным юмором и приятной самоиронией.

На вторую часть ни того ни другого катастрофически не хватило. «Планета Тьолок» написана будто специально для юных поклонников и поклонниц, мечтающих узнать подробности частной жизни своего кумира. Карпа рассказывает им, что ест, на чем спит, какие у нее ванна и сортир, что за люди ходят к ней в гости, с чего начинался ее роман с Антоном Фридляндом (Ирэна нежно называет мужа «Рыбочкой»), как она обводит вокруг пальца наивных влюбленных олигархов и весело глумится над тупыми земляками-провинциалами. Взрослому человеку читать все эти девичьи подробности скучно, а то и неловко.

Впрочем, на взрослых особенно и не рассчитывали. Карпа остается писательницей с четко обозначенной возрастной аудиторией: «для тех, кому до 30». Пожалуй, даже до 25. Тинейджеры и студенты восхищаются ею не случайно: писательница-певица-телеведущая являет собой соблазнительный пример для подражания. Она никому ничего не должна, живет, как хочет, каждый год выпускает то роман, то музыкальный альбом, ездит, куда нравится, по всему миру, окружена свитой поклонников, не стесняется писать об интимном и выставлять напоказ свои прелести в эротических журналах. Обычно частная жизнь писателя является дополнением к его книгам. В данном случае все ровно наоборот.

Несколько лет назад автор этих строк задавался вопросом: о чем будет писать вечный подросток Карпа, когда ей стукнет сорок? Пока что Ирэне не исполнилось и тридцати, так что ждать еще долго. Впрочем, если семейная жизнь писательницы сложится благополучно, не исключено, что в недалеком будущем ее целевую аудиторию составят не отвязные подростки, а молодые мамы. Возможно, это не самый плохой вариант.

noch_ 4 января 2013 г., 18:16

6/7

Буквально за несколько лет Захар Прилепин превратился в одну из центральных фигур российского литературного процесса. Фигуру культовую: поклонники писателя-бунтовщика отличаются не только немалым количеством, но и особой пассионарностью. Фигуру противоречивую: некоторые критики Прилепина на дух не переносят и считают сущим графоманом. Фигуру ключевую: что бы там ни говорили упомянутые критики, самый злободневный российский роман нынешнего десятилетия — это все-таки «Санькя».

Любопытный парадокс: эту книгу любят не за то, чему она в первую очередь посвящена. «Санькя», безусловно, роман идеологический, теория и практика национал-большевизма в нем представлены развернуто и последовательно. Однако если бы Прилепин этим ограничился, получилась бы заурядная прокламация. К счастью, художественные удачи романа оказались важнее его политических посылов. Все-таки Прилепин, как и его духовный отец Эдуард Лимонов, куда больше литератор, чем революционер.

Главная удача романа — его заглавный герой. Удивительно живой, неравнодушный, стойкий, отчаянный, непримиримый. Писатель признается, что книга наполовину автобиографична, так что Саша Тишин — это во многом Захар Прилепин. Во многом, но, к счастью, далеко не полностью. Захар, в отличие от Саньки, витрины не бьет, кошельки не ворует, машины не угоняет и ведет вполне добропорядочный образ жизни. По крайней мере сейчас.

А вот по части идеологии писатель и его герой буквально близнецы-братья. Добрая треть романа посвящена ожесточенным диспутам Саньки с политическими оппонентами. В одном из них, тучном курчавом еврее Лёве, легко узнать писателя Дмитрия Быкова, отчасти сочувствующего нацболам. Если менее радикальный, но близкий по взглядам Лёва почти попутчик, то персонаж с говорящей фамилией Безлётов по ходу действия становится для Саньки основным врагом. Филистер и приспособленец, Безлётов воплощает в себе всю мерзость толерантного русского либерализма. Естественно, с точки зрения яростного национал-большевика.

Самый запомнившийся отзыв на «Саньку» принадлежит критику Павлу Басинскому, метко окрестившему Прилепина «новым Горьким». В той же статье Басинский отметил не только сходство Саши Тишина с героем романа «Мать» Павлом Власовым, но и характерные различия между ними. Если Власов под воздействием коммунистической идеологии становится правильным, бросает пить, буянить и начинает читать книжки, то Тишин, наоборот, делается все злее, пьет все больше, во имя идеи позволяет себе натуральный грабеж и наконец доходит до открытого террора. Характерно, что романы Горького и Прилепина вышли с разницей ровно в сто лет. Времена изменились, герои тоже.

Мятущийся Санькя зовет Россию к топору, вернее — к автомату. Однако вызывает он не столько боевой энтузиазм, сколько скорбное сочувствие. Полагаю, из поклонников Прилепина сторонники национал-большевизма составляют едва ли десятую часть. Зато среди них множество тех, кто способен остро чувствовать чужую боль и сопереживать чужой беде. Таких же упрямых и небезразличных, как Санькя — с его неудобными взглядами, спорными убеждениями, но достойным кодексом чести и редкостным обаянием.

noch_ 4 января 2013 г., 18:22

6/7

К Ольге Славниковой, как и к Захару Прилепину, в литературных кругах отношение неровное, однако по совершенно другим причинам. Если Прилепина порой ругают за грубоватую безыскусность, то Славникову честят за чрезмерное мастерство.

Первые романы писательницы — «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки» и «Один в зеркале» — привели в восторг только утонченных эстетов. В толстенных 500-страничных книгах не было ни словечка в простоте. Там, где обычный прозаик написал бы, что лампочка горела плохо, Славникова выдавала: «Одна лампочка замигала, словно глаз, в который попала соринка». Цветы на клумбе казались ей «стоящими на цыпочках», лицо выглядело «куском тающего сахара», панцирная кровать провисала не просто так, а «ячеистым брюхом до самой пыли на полу». Так было не то что на каждой странице или в каждом абзаце, но буквально в каждом предложении. Не всякий читатель мог вынести столь ослепительную красоту.

В двухтысячных Славникова добавила к изумительной изысканности своей прозы социальную остроту, и результат не замедлил явиться. Сначала публика оценила «Бессмертного», чью фабулу немецкие кинематографисты не постеснялись утащить для известного фильма «Гуд бай, Ленин». Следом, в 2006-м, вышел матерый роман «2017», который заслуженно принес писательнице премию «Русский Букер» и вывел ее в первый ряд современной русской литературы.

«Любовь в седьмом вагоне» подтвердила, что ограничение творческой свободы бывает не только вредно, но и полезно. Если раньше Славникова ломала свою манеру, добиваясь социального звучания, то теперь ей пришлось осваиваться в тесных рамках формата. Поскольку сборник представлял собой очередную книгу из руководимого Александром Кабаковым проекта журнала «Саквояж-СВ», принадлежащего «Российским железным дорогам», тексты должны были отвечать его требованиям. А именно: быть а) рассказами приблизительно одинакового размера; б) так или иначе касаться железнодорожной тематики; в) выходить в «Саквояже-СВ» каждый месяц на протяжении года; г) захватывать читателя не только изяществом стиля, но и эффектными сюжетами.

Со всеми этими задачами Славникова, обнаружив незаурядное мастерство новеллиста, справилась поистине блестяще. Рассказы получились разными по жанрам (фантасмагория, детектив, притча, любовная история, лубочная сказка), но при этом одинаково яркими и увлекательными. Некоторые можно без преувеличения считать шедеврами. Гомерически смешной вышла новелла «Статуя командора», в которой известный пушкинский сюжет использован в духе бандитско-новорусской эстетики 1990-х годов. А за рассказ «Сестры Черепановы», посвященный неиссякаемым талантам русской глубинки, извечно терзаемым продажной местной властью, Славниковой была присуждена премия им. Казакова за 2008 год.

Забавная деталь: прототипом одного из персонажей первой новеллы сборника стал все тот же вездесущий Дмитрий Быков. У Славниковой он выглядит гораздо менее симпатично, чем у Прилепина. Очевидно, политические и эстетические взгляды Ольги Александровны и Дмитрия Львовича роковым образом не совпадают.

noch_ 4 января 2013 г., 18:23

5/7

Первые русские переводы Джонатана Коу вышли еще в 2003 году, но особого ажиотажа они не вызвали. А вот когда в 2008-м на прилавках появился «Клуб ракалий», интерес к новой литературной звезде Великобритании стремительно вырос. Коу предложил читателям то, что не часто удается современным романистам. А именно — сочетание эпического размаха с легким стилем изложения и фирменным английским юмором. Не случайно приезд Коу в феврале 2009-го в Москву рассматривался как одно из самых заметных литературных событий минувшей зимы в российской столице.

«Круг замкнулся» стал продолжением «Клуба ракалий», поэтому перед тем как рассказать о новом романе, нужно хотя бы в двух словах напомнить о предыдущем. Первая книга дилогии была посвящена Бирмингему конца 1970-х. Для учеников выпускных классов колледжа это было время становления личности — формирования эстетических предпочтений и политических взглядов, смутных надежд и горьких сомнений, первых влюбленностей и первых взрослых поступков. Для их отцов — время политических успехов и неудач, краха профсоюзного движения и начала консервативной эпохи Маргарет Тэтчер. Когда идеолог в Коу берет верх над художником, становится очевидным, что писатель придерживается левых взглядов и «железная леди» ему сильно неприятна.

Персонажей в книге немало. Все они связаны между собой сложной системой симпатий и антипатий, разного рода союзов — дружеских, деловых, брачных, интимных. Среди прочих выделяется фигура Бенжамена Тракаллея. Юноша подает надежды как музыкант и литератор, и хотя его сверстники тоже не обделены талантами, именно Бенжамену прочат большое будущее. Кроме того, Тракаллей отличается тонко чувствующей душой; его любовная драма определяет события не только первой, но и второй части дилогии.

Действие романа «Круг замкнулся» происходит четверть века спустя, причем начало нового тысячелетия видится Коу куда менее светлым и радостным, чем юные годы. От социального энтузиазма 60-х, отголоски которого определяли также сущность 70-х, в двухтысячных не осталось и следа. После трагедии 9/11 мир живет под страхом терроризма. В политике на место былых идеалов пришел жесткий прагматизм, так что левых и правых теперь можно запросто перепутать друг с другом. Есть только выгода и расчет, все остальное несущественно.

У каждого из прежних мальчиков своя жизнь, причем вышло все далеко не так, как представлялось. С виду благополучный отец семейства при более пристальном взгляде оказывается скучным обывателем. Преуспевающего политика раздирают мучительные личные проблемы. Бенжамен выглядит неудачником больше, чем кто-либо другой: роман так и не написан, музыка заброшена, возлюбленная давным-давно исчезла в неизвестном направлении.

Впрочем, назвать «Круг замкнулся» унылой книгой никак нельзя. На вышеописанном фоне разворачивается такая фантастическая любовная драма, что не снилась и сценаристам мексиканских сериалов. Использовав рискованный сюжетный ход, Коу не побоялся зайти за черту, отделяющую высокую литературу от массовой. Наверное, такое может позволить себе только большой писатель.

noch_ 4 января 2013 г., 18:23

4/7

Заглавное латинское novendialia можно перевести приблизительно как девятидневье. Что такое «девять дней», человеку, принадлежащему к христианской культуре, в общем, понятно. Однако в мифологическом пространстве очередного фантастического романа Марины Соколян действуют правила, отличные от тех, к которым привыкли простые смертные. Дело в том, что далеко не все персонажи книги — простые смертные. Некоторые из них очень непростые смертные. А есть и такие, что почти бессмертные.

Действие происходит в вымышленном городе Дракуве. Его прототипом, как нетрудно догадаться, стал Краков, богатый мистикой и щедрый на средневековые легенды. Главный герой романа — молодой человек Лука, у которого при странных обстоятельствах умер отец. Попытки найти виновных в смерти родителя приводят Луку в загадочную организацию под названием Ночной Магистрат, чьи функции отчасти напоминают деятельность Ночного Дозора из одноименной книги Сергея Лукьяненко.

Оказывается, Дракув — место особое. Если в других городах существа из старинных легенд мирно спят в библиотечных фолиантах и никого не трогают, то в Дракуве чуть ли не каждый десятый гражданин принадлежит к потустороннему миру. Причем это не какие-то там примитивные вампиры. Классификация «живых мертвецов» требует некоторых пояснений.

Moribundi, что означает «обреченные на смерть», — существа, с виду еще живые, но определенно нездоровые. По сути это тела, в которых по тем или иным причинам погибла душа. После смерти души moribundi функционируют еще девять дней, но делают это настолько плохо, что подлежат изоляции и постоянному присмотру. Опекой над беднягами занимается тот самый Ночной Магистрат.

Если moribundi почти безобидны, то с inferi, «адскими», дела посложнее. Inferi отличаются от moribundi, приблизительно как буйные сумасшедшие от тихих. Они — безжалостные убийцы. Чтобы продлить свое земное существование, inferi лишают жизни людей (преимущественно молодых и жизнерадостных) и крадут их последний вздох. На помощь мирным жителям и гостям Дракува опять-таки приходит Ночной Магистрат, отстреливающий поганых упырей с помощью специальных пуль.

Это еще не все. Кроме moribundi и inferi, имеются также flagrantes и larvati, но на них мы подробно останавливаться не будем — пусть этим займется читатель, которому «Новендіалія» по вкусу. Таковых наверняка немало. У Соколян, несмотря на молодость, уже сложился круг поклонников, и роман, написанный на основе волнующих готических легенд, их ожиданий не обманывает.

А вот те, чьи интересы жанровой литературой не ограничиваются, могут быть несколько разочарованы. Дело в том, что в своем предыдущем романе «Херем» Соколян задавалась более глубокими вопросами, чем проблемы отстрела мертвых душ. Книга, проходившая по ведомству фантастики, содержала весьма неожиданные и неординарные вариации на евангельские сюжеты. Теперь же писательница ушла в чистый экшн. Получилось забавно, однако такого рода книги служат скорее для развлечения, чем для потребностей более высокого свойства.

noch_ 4 января 2013 г., 18:23

6/7

К концу минувшего столетия Иэн Макьюэн прочно обосновался на одной из первых позиций в списке самых авторитетных британских прозаиков. Интересно, что дебют будущего букеровского лауреата 1998 года и фигуранта нескольких шорт-листов главной английской литературной премии был воспринят весьма неоднозначно. Начав литературную карьеру около 30 лет назад с шокирующих романов «Цементный садик» и «Утешение странников», Макьюэн получил за них язвительное прозвище Иэн Макабр. С годами манера писателя заметно изменилась — в ней стало куда меньше эпатажа, зато гораздо больше глубины.

Написанный в 1990-м «Невинный», русский перевод которого вышел в прошлом году, относится к серединному периоду творчества Макьюэна. Это значит, что внутреннее содержание уже стало для писателя важнее внешних эффектов, но привычку ошеломлять читателя брутальными сценами он еще не утратил. Следует быть готовым к тому, что кульминационный эпизод романа с непредумышленным убийством и последующим расчленением трупа выглядит достаточно жутковато.

В «Невинном» Макьюэн оперативно откликнулся на одно из ключевых событий послевоенной Европы. Разрушение Берлинской стены и воссоединение немецкого народа в едином государстве вызвало резонное желание оглянуться в те времена, когда Германия только недавно была разделена надвое, а отношения англичан и западных немцев стали отношениями победителей с побежденными. И пускай сам Макьюэн посредством реплики одного из второстепенных персонажей открещивается от очевидных смысловых связей, ясно, что англичанин Леонард и немка Мария со всей определенностью олицетворяют соответственно Британию и Германию.

Действие большей части романа относится к 1955 году. 24-летний специалист по подслушивающим устройствам Леонард Марнем приезжает в Западный Берлин с секретным заданием. Его миссия — помочь американцам установить прослушку на подземных телефонных и телеграфных линиях, связывающих Восточный Берлин с Москвой. В одном из баров Марнем знакомится с Марией, и у них завязывается бурный роман.

Мария старше и опытнее Леонарда. Она взрослая независимая женщина, прошедшая через жестокие страдания военных лет, в том числе через насилие со стороны русских солдат. Леонард — робкий девственник, знающий об ужасах войны только понаслышке. Его неловкие попытки проявить мужественность и навязать любовнице свою волю приводят к разрыву. Подобно Марии, Германия, даже пережившая крушение, не желает становиться вассалом Британии. Туманному Альбиону в послевоенных раскладах уготована более скромная роль, нежели та, на которую рассчитывали в Лондоне.

Как всегда у Макьюэна, первая часть романа выглядит почти идиллией, зато во второй сюжет словно срывается с цепи. После вышеупомянутого кошмара с убийством и расчленением Леонард оказывается в тупиковой на первый взгляд ситуации: он должен либо предать любимую женщину, либо изменить государственным интересам. Нравственный выбор между любовью и чувством долга становится главным содержанием книги. Характерно, что герой делает его без малейших сомнений. Еще более характерно то, что автор оказывается всецело на стороне героя.

noch_ 4 января 2013 г., 18:26

5/7

Пугать детей именем Сорокина, кажется, перестали. Жечь его книги на площадях прекратили. Нелепые судебные преследования отменили. Даже многие давние недруги из числа непримиримых критиков, похоже, готовы признать, что почетное место Сорокина в будущей истории русской литературы сомнению не подлежит.

Сам Сорокин тоже изменился. Нынешние его герои длинных матерных монологов не произносят, фекалии не кушают и дочерям руки не рубят. От освоенного вдоль и поперек постмодернистского дискурса, разрушавшего все самое светлое и не оставлявшего в покое ничего святого, писатель перешел сначала к фантастике (трилогия «Путь Бро», «Лед», «23000»), а потом к социальной сатире. Начало еще одной трилогии положил блестящий «День опричника» (2006), а прошлогодний «Сахарный Кремль» стал второй книгой цикла. Давший ей название леденец государственной формы — центральный образ романа. Он воплощает собой и сладкую мощь власти, и лубочный миф о счастье, и наивные представления о социальной справедливости.

Новый роман по отношению к первому ничего принципиально нового не содержит, разве что добавляет множество нюансов. Книга разделена на 16 новелл. В одних представлены основные слои социума (бомжи, заключенные, актеры, особисты, диссиденты), в других — характерные заведения и явления (трактир, очередь, завод, бордель, деревня). Россия конца 2020-х, с ее странным сплавом имперской идеологии и удушливой бюрократии, новейших технологий и средневековой опричнины, религиозного угара и тотального террора, выглядит, мягко говоря, непривлекательно. По существу Сорокин изобразил страну, которая взяла из своего прошлого все самое худшее.

Чтобы понять атмосферу «Сахарного Кремля», достаточно нескольких цитат. Вот список мероприятий из школьного новостного листка: «Рождественские молебны учащихся церковно-приходских школ. Всероссийский конкурс ледяной скульптуры коня государева Будимира. Лыжный забег с китайскими роботами». А это начало новеллы «Петрушка»: «Лилипут Петр Самуилович Борейко, служащий скоморохом в Кремлевской Потешной Палате, вернулся к себе домой после пятничного концерта для Внутреннего Кремлевского Круга в третьем часу пополуночи».

Самым ядовитым получился эпизод под названием «Кабак», в котором Сорокин проехался по российской политической и культурной элите: «Бьют друг друга воблой по лбу двое дутиков, Зюга и Жиря, шелестит картами краплеными отставной околоточный Грызло, цедят квасок с газом цирковые: штангист Медведко и фокусник Пу И Тин, хохочет утробно круглый дворник Лужковец». Там еще достаточно карикатур: писатель Проханов в образе кликушествующей бабы, семейство Михалковых во главе с «Масляным Усом» Никитой, змеиноязыкие Танечка и Дунечка, в которых нетрудно узнать популярных ведущих «Школы злословия»...

Все это забавно, остроумно, эффектно, но как-то непривычно. Такой Сорокин многим поклонникам показался слегка мелкотравчатым и даже коммерческим. Последние упреки не лишены оснований — очень уж смачно сделана суперобложка, слишком уж крупный шрифт. Да и тираж — 20 000 экз. Для элитарного писателя просто невероятно.

noch_ 4 января 2013 г., 18:27

5/7

«Победитель» сделан мастерски. Скорость выжата на предельный максимум, описания и рассуждения сведены к необходимому минимуму. Роман забирает широко: действие перемещается из Москвы в Кабул, флеш-бэки предлагают исторический экскурс из конца семидесятых в начало тридцатых. Судьбы двух главных героев, старшего лейтенанта спецназа Александра Плетнева и писателя Германа Бронникова, развиваются параллельно и пока не пересекаются. По-видимому, это случится в последующих книгах: Андрей Волос обмолвился, что «Победитель» — только первая часть будущей трилогии.

Об афганской кампании написано немало, но именно сейчас для ее осмысления и, возможно, переосмысления в России подходящий период. Война эта, как и большинство других, весьма противоречива. Для правозащитников, пацифистов и, главное, солдатских матерей она была безусловным злом. Для романтически настроенных пацанов — редким шансом проявить героизм. Для верхушки советского руководства — суровой политической необходимостью. Волос дает услышать голоса всех главных действующих лиц роковых событий, в том числе Леонида Брежнева, Андрея Громыко, Нур Мухаммеда Тараки, Хафизуллы Амина.

Что бы ни думали власть предержащие, решение ввести в Афганистан «ограниченный контингент советских войск», да еще и накануне московской Олимпиады, стало фатальной ошибкой. Провал усугубили бездарные действия генералитета, с легкостью жертвовавшего людьми. Многие аналитики считают, что именно афганская авантюра, обнажившая всю несостоятельность казенного советского патриотизма, стала одной из решающих причин распада СССР.

В начале романа Плетнев будто сошел с военного плаката или материализовался из «Баллады о гвоздях» Николая Тихонова («Гвозди бы делать из этих людей: / Крепче бы не было в мире гвоздей» — старшее поколение наверняка помнит эти строки). Убеждения Плетнева дают трещину далеко не сразу, однако нелепая столичная показуха, наглое своеволие партийных чиновников и бесчеловечные приказы армейского начальства постепенно превращают советского офицера в настоящего диссидента. Последней каплей становится дознание сытого майора-особиста, который обвиняет подставлявшего себя под пули старлея и его погибших друзей в мародерстве.

Прозрение приходит и к Бронникову. Незаметный тихий приспособленец, он вовсе не расположен к фронде и не желает конфликтов с линией партии. Антисоветчиком Бронников оказывается поневоле. Вернее, по воле топорного идеологического гнета, губившего на корню все живое в литературе советской империи времени упадка. Впрочем, не только упадка. «Победитель» попал в шорт-лист «Большой книги», но шансы Волоса не слишком велики. Во-первых, в этом году немало достойных конкурентов, в частности Александр Терехов («Каменный мост») и Леонид Юзефович («Журавли и карлики») — об этих книгах читайте в ближайших обзорах. Во-вторых, динамичность этого текста имеет обратную сторону — он выглядит недостаточно художественным. В-третьих, жюри наверняка держит в уме то, что у романа будет продолжение, которое может вызвать больший интерес, чем сам «Победитель».

noch_ 4 января 2013 г., 18:28

3/7

Победа Люко Дашвара с романом «Молоко з кров'ю» в прошлогоднем конкурсе «Книга года Би-би-си» вызвала в среде адекватной украинской критики вздох разочарования. Очевидно, что успех пришел к Дашвару прежде всего из-за отсутствия сильных соперников — литературные тяжеловесы вроде Юрия Андруховича, Оксаны Забужко и Сергея Жадана по части беллетристики дружно промолчали. И все же обидно, что жюри одной из немногих хоть что-то значащих отечественных премий проигнорировало более достойные книги — скажем, «Весілля з Європою» Антона Санченко и «Стежку вздовж ріки» Марианны Кияновской. Кстати, в этом году ситуация с украинскими романами ничуть не лучше, и нас вполне может ожидать торжество еще одной «темной лошадки».

После двух книг на сельскую тематику Дашвар обратился не просто к городской, но сразу же к столичной жизни. Что характерно, особого энтузиазма она у писателя не вызывает. Для последовательного певца провинции Киев — средоточие всевозможных соблазнов и пороков, город, где забыли о заветах предков, территория торжества бессовестных дельцов и циничных политиков. Всех этих мерзавцев, пришедших в новую власть из старой партийно-комсомольской номенклатуры, Дашвар живописует с искренним отвращением. Стоит заметить, что подобная однозначность в изображении отрицательных героев напоминает как раз о традициях советской литературы, причем далеко не самых лучших.

Положительные персонажи в романе получились несколько менее плоскими, поскольку в их душах идет трудная борьба добра со злом. К сожалению, силы неравны, и добру требуется подмога. Приходит она с весьма неожиданной стороны — на склонах Днепра возникают призраки двух казаков, погибших 440 лет назад за правое дело гетмана Дорошенко. Кумовья Свиря и Микишка со своими патриархальными, а порой откровенно варварскими взглядами выглядят хоть и смешно, но исключительно благородно.

Кстати, кроме этих двух бесплотных существ, видимых только праведникам и остающихся незаметными для грешников, в романе возникают другие фигуры из потустороннего мира и случаются всякие чудесные события. Тенденция, однако. Повальное увлечение мистикой позволяет отнести чуть ли не каждый второй современный роман к разряду фантастических.

Для тех, кто не слишком внимательно следит за литературным процессом, сообщим, что экзотический псевдоним Люко Дашвар принадлежит херсончанке Ирине Черновой. Интересно, что в быту она говорит по-русски, а по-украински только пишет — такова, опять же, тенденция, если не сказать, конъюнктура. Пафос «РАЙ. центра» вполне соответствует нынешним идеалистическим государственным представлениям о казацкой старине. Кроме того, как было замечено выше, Дашвар-Чернова откровенно симпатизирует провинциальной и сельской жизни. Если в Киеве Свирю и Микишку замечают единицы, то в районном центре призраки становятся видны большинству — моральных людей там навалом. Вот он где, украинский рай.

Полагаю, книга с такой подоплекой наверняка пришлась бы по душе Виктору Ющенко и Юлии Тимошенко. Впрочем, власть предержащие современной художественной литературой давно уже не интересуются.

noch_ 4 января 2013 г., 18:28

6/7

Слава — дама капризная. В начале 1990-х, когда 21-летний Алексей Иванов дебютировал фантастической повестью «Охота на «Большую Медведицу», эта дама не удостоила его ни единым взглядом. В 2003-м, после второго пришествия писателя в литературу с весьма необычным романом «Сердце Пармы», посмотрела удивленно, но как-то искоса. И только когда в свет вышло эпохальное «Золото бунта», набросилась на пермского сочинителя со страстными объятиями.

Масштаб замысла 700-страничного романа впечатляет сам по себе. Еще больше восхищает дерзость автора: на дремучем уральском материале XVIII века Иванов создал грандиозную и при этом на редкость динамичную эпопею, вызывающую ассоциации ни больше ни меньше, как с Гомером и Голливудом. Кроме того, сражает жанровое многообразие романа. Он исторический и авантюрный, в нем имеется стержневая детективная линия и элементы захватывающего триллера. Преимущество книги еще и в том, что она далека от чистого развлечения и выделяется любопытным философским содержанием.

С гомеровской «Одиссеей», а вслед за ней и с джойсовским «Улиссом» роман Иванова роднит структура. Герой книги Остафий Переход, сын исчезнувшего при странных обстоятельствах лучшего сплавщика на реке Чусовой, по ходу действия попадает в десятки разнообразных мест и историй, каждая из которых таит для него смертельную опасность. Первая же сцена романа задает высокое напряжение: чтобы прогнать мародеров с остова отцовой барки, Переходу-младшему приходится взяться за штуцер. Сюжет развивается стремительно: если Одиссей был вынужден скитаться по морям и островам десять лет, то Осташа примерно ту же по объему программу выполняет года за полтора.

В программе значатся вогул-колдун и отшельник-безумец, таинственные раскольничьи скиты и станы злодеев-золотодобытчиков, горящая темница и летящая на острые скалы барка, распутная солдатка, дикарка-знахарка и соблазнительная дочь заклятого врага. Ясно, что герой обязательно всех одолеет и пройдет назначенный ему путь до конца. У Осташи есть миссия: свои подвиги он совершает не просто так, а потому, что обязан доказать невиновность не то погибшего, не то пропавшего отца, которого подозревают в краже легендарного пугачевского клада.

Особую прелесть придает «Золоту бунта» его уникальный язык, двухсотлетней давности лексика уральских сплавщиков и бурлаков. Чего тут только нет: шитик и прудух, голбец и кокора, потеси и кочетки, льяло и мурья, межень и бокарь. Все эти словечки — не прихоть автора, не способ произвести впечатление, а средство погружения в атмосферу, достижения художественной подлинности. Характерно, что, несмотря на головокружительный сюжет, ряд мистических сцен и голливудский размах, «Золото бунта» воспринимается как вполне реалистическая книга.

Недостатки романа — прямое продолжение его достоинств. Все-таки упомянутый здесь Голливуд — это и хорошо, и плохо одновременно. Хорошо, что все сделано исключительно мастерски. Плохо, что внешние эффекты порой выглядят самоцелью. Впрочем, эти изъяны настолько малосущественны, что особого внимания на них можно не обращать.

noch_ 4 января 2013 г., 18:31

6/7

«Египтолог» — книга особенная. По жанру вроде такой себе дэнбраун: начало ХХ века, раскопки в окрестностях Луксора, поиски гробницы некоего загадочного фараона Атум-Хаду, запутанные лабиринты, древние письмена, тайные знаки. На самом деле в книге Филлипса нет ни дешевых сенсаций, ни хитроумных спекуляций, которые присущи «Коду да Винчи» и сотням его подобий, заполонивших книжные прилавки в последнее десятилетие.

Признаки качественной литературы видны сразу же. Во-первых, это роман в письмах, что для массовой культуры не характерно. Во-вторых, Филлипс не форсирует события — сюжетные линии начинают сходиться только к середине книги. В-третьих, свидетельства корреспондентов сбивчивы и противоречивы, так что до истины читатель должен докапываться собственными усилиями.

Центральный персонаж романа — странный субъект Ральф Трилипуш. В десятые годы ХХ века он публикует сообщение о якобы найденных им папирусах с текстами эротического содержания. По мнению Трилипуша, автором нетипичных для Древнего Египта сочинений является неизвестный доселе фараон Атум-Хаду, то есть Атум Возбужденный. В научных кругах к этому открытию относятся скептически. Подозрительными выглядят и невесть откуда взявшийся фараон, и его скабрезные писания, и личность самого исследователя.

Если ученые, мягко говоря, сомневаются, то коллекционеры античных драгоценностей готовы рискнуть. Трилипушу удается навешать лапшу на уши бостонскому толстосуму Честеру Кроуфорду, и тот финансирует поиски гробницы Атум-Хаду, скрывающей, по мнению археолога, несметные сокровища. Ушлый Трилипуш очаровывает не только Кроуфорда, но и его дочь Маргарет, которая готова отдать египтологу-авантюристу руку и сердце.

Экспедиция так долго не приносит никаких результатов, что Кроуфорда начинают мучить подозрения. Он нанимает частного детектива, и тот выясняет, что Трилипуш — человек с сомнительным прошлым, что его открытия не признаны в научных кругах, а гарвардский диплом археолога — чистая фикция (совсем как диплом одного нашего бывшего министра юстиции). Но когда Кроуфорд готов свернуть проект, Трилипуш шлет из Луксора телеграмму: гробница Атум-Хаду найдена.

Интересно, что, по собственному признанию Филлипса, никаких специальных знаний в области истории египтологии у него не было, поэтому при работе над романом ему пришлось полтора года просидеть в архивах и библиотеках. Возможно, так оно и было, но все же стоит сделать скидку на известное лукавство писателя. Характерная деталь: самый популярный роман Филлипса носит название «Прага», однако все его действие происходит в Будапеште.

К концу «Египтолога» становится ясно, что на самом деле Филлипс написал не столько исторический детектив, сколько блестящую притчу о фанатизме исследователя, готового для доказательства своей правоты на любые фальсификации. При этом насколько велика степень этих фальсификаций, непонятно до последних страниц. Готов поспорить: догадаться, каким будет финал романа, способен разве что один человек из ста. Если оценивать концовки книг по 10-балльной системе, «Египтологу» нужно поставить 11.

noch_ 4 января 2013 г., 18:32

6/7

Если в «Египтологе» невероятной выглядит концовка, то в «Голубе и мальчике» неимоверной кажется кульминация. Смею предположить, что придуманному Шалевом сюжетному ходу нет аналогов во всей мировой литературе. А вот смысловые параллели к нему есть, да еще какие. То, что происходит в центральном эпизоде романа, более всего напоминает — страшно сказать! — концепцию непорочного зачатия.

Для Шалева подобный прием — обычное дело. Все книги лучшего современного израильского писателя до предела насыщены библейскими аллюзиями. Так, в судьбе заглавного героя «Эсава» отражается удел ветхозаветного Исава, продавшего свое первородство за чечевичную похлебку. А в названии романа «Как несколько дней» скрывается история его брата: «И служил Иаков за Рахиль семь лет; и они показались ему за несколько дней, потому что он любил ее».

На земле Израиля в сближениях между новейшей историей и Пятикнижием Моисеевым ничего удивительного нет. Священное Писание там — не памятник древней словесности, а насущная инструкция, прямое руководство к действию. Кроме того, Шалев наследует тысячелетней традиции еврейских мудрецов, имевших про запас цитаты из Торы чуть ли не на все случаи жизни. В его прозе немало традиционных хохм в духе Шолом-Алейхема или Бабеля. Однако это местечковое по происхождению легкомыслие не становится доминантой: герои Шалева уже не скитальцы в странах рассеяния, а хозяева на обетованной земле.

Землю приходится оборонять с боем. Ключевые моменты книги относятся к войне 1948 года за независимость Израиля. И все же движущей силой «Мальчика и голубя», как, впрочем, и любого другого романа Шалева, является никак не война, а любовь. Любовь мужчин к женщинам, женщин к мужчинам, родителей к детям, голубятников к своим голубям, израильтян к своей многострадальной земле. Любовь эта счастливая и мучительная, созидательная и разрушительная. Жить с ней невыносимо тяжело. Жить без нее герои Шалева не умеют вообще.

Лейтмотив книги — почтовые голуби. Причем голубиная линия в романе весьма прихотлива, поскольку голуби разносят не только любовные послания, но и военные донесения. В 40-е годы в Хагане, еврейском ополчении, ставшем после провозглашения независимости основой израильской армии, действительно существовал спецотряд по разведению почтовых голубей. Такой способ связи, несмотря на всю его экзотичность и романтический флер, в то время был достаточно действенным.

К замечательной прозе Шалева можно предъявить претензии, пожалуй, только по двум статьям. Первая — вторичность. Мистические истории и фантастические метафоры дают повод рассматривать израильского писателя как последователя Маркеса и Павича. Вторая — однообразие. Из романа в роман Шалев переносит одни и те же ключевые темы (проблемы взросления, тайны отцовства, жертвенность любви) и образы (дом, земля, привязанность, одержимость, утрата).

Впрочем, отмести легко как одну, так и другую. Мистика Шалева ориентирована не столько на фантазии коллег-литераторов, сколько на обильные библейские чудеса. Что же до тематического однообразия, то правильней именовать его постоянством. И устойчивый эпитет «завидное» здесь будет в самый раз.

noch_ 4 января 2013 г., 18:32

5/7

Если человек, не знакомый с современной украинской литературой, вдруг решит с ней познакомиться, то лучше способа, чем этот сборник, ему не найти. В небольшой по объему книге собран практически весь цвет сучукрлита со всеми его достоинствами и недостатками.

Первым по алфавиту и по праву идет Юрий Андрухович. Патриарх подступил к любви со стороны политики, написав очерк о том, как убийца Бандеры Богдан Сташинский сбежал на запад со своей любовницей-немкой. Семейный подряд продолжают дочь и зять Юрия Игоревича. София Андрухович начинает с отрицания любви и заканчивает ее приятием. Андрей Бондарь иронически раскладывает любовь по полочкам; его эссе в книге — одно из лучших.

Эротоман Юрий Винничук верен себе: в своем рассказе он учит, как спаивать и соблазнять прекрасных дам. Контрастом к этому остроумно-циничному сочинению служит восторженная женская лирика Ларисы Денисенко. С ней еще сильнее контрастируют автобиографические ламентации Владимира Ешкилева, напоминающие о роковой страсти Гумберта-Гумберта.

Как всегда великолепен Сергей Жадан, рассказывающий гомерически смешную историю из жизни харьковских люмпенов. Богдан Жолдак пытается разобраться в особенностях национальной любви, утверждая, что украинцы самые пылкие существа в мире. Оксана Забужко пишет текст не столько художественный, сколько квазинаучный, при этом охотно цитируя саму себя.

В веселом эссе Издрыка слово «любовь» везде заменено словом «равнодушие». Новелла Ирэны Карпы представляет собой тинейджерскую вариацию на тему уайлдеровского «Моста короля Людовика Святого». Андрей Курков отделывается коротеньким рассказом о том, как любовь спасает от террора. Лада Лузина, как водится, пишет что-то в духе женских глянцевых журналов.

Таня Малярчук виртуозно соединяет «высокое» и «низкое» — начинает с названия турецких жвачек, а заканчивает проникновенным панегириком любви. Мария Матиос, размышляя о Всепланетарном Разуме, Неотвратимой Смерти и Великих Тайнах (все с большой буквы), доводит патетику до опасного максимума. Однако Константин Москалец, понижая градус, брюзжит по поводу молодого поколения, которому неведомы нежные чувства.

Галина Пагутяк в поисках смысла любви обратилась к литературным памятникам — от Соломоновой «Песни песней» до поэмы Низами «Лейла и Меджнун». Неординарный ход придумала Светлана Пыркало — ее эссе состоит из неожиданных вопросов вроде «почему зовешь Бога, когда кончаешь». Светлана Поваляева, как обычно, предлагает разобраться в бурном потоке своего сбивчивого сознания. Высокопарный рассказ Юрия Покальчука читается с грустью — год назад писатель ушел из жизни.

Причисленный к украинским писателям Игорь Померанцев сравнил любовь с шаровой молнией. Карпатский отшельник Тарас Прохасько превзошел не только Куркова, но и самого себя, создав молитву на полторы страницы. Наталка Сняданко сочинила нравоучительный рассказ, в котором добро побеждает зло. Еще не ставший жертвой моралистов Олесь Ульяненко рассуждает о непостижимых странностях любви.

Под конец Владимир Цыбулько пишет о любви вне политики, после политики и над политикой. Не согласиться с ним трудно — если к политике у украинцев выработалось стойкое отвращение, то интерес к любви они, будем надеяться, пока не потеряли.

noch_ 4 января 2013 г., 18:32

6/7

За последние годы трудно вспомнить роман, который бы удостоился столь единодушных откликов. «Журавлям и карликам» пели заслуженные хвалы буквально все ведущие российские критики. Присуждение Юзефовичу первой премии «Большая книга» выглядело торжеством справедливости.

Единственный упрек был слегка комичным: этот роман написан не просто хорошо, а слишком хорошо. В нем есть все, что нужно качественному тексту с большими амбициями: красивая концепция, нелинейная и в то же время не слишком сложная структура, легкий, но не легковесный слог, исторические параллели, интригующий сюжет. При желании такой упрек нетрудно счесть комплиментом.

В «Журавлях и карликах» три основных героя. Один из них, историк и литератор Шубин, наделен авторскими чертами: в 70-е служил в армии в Забайкалье, в 90-е бедствовал, в 2000-е достиг благополучия, специалист по Монголии, счастливо женат, наблюдатель и философ. Другой, его дальний знакомец с характерной фамилией Жохов, — этакий пройдоха поневоле, человек, которого эпоха дикого постсоветского капитализма превратила в отчаянного авантюриста.

Впрочем, по части плутовства сто очков вперед даст Жохову третий герой, Тимофей Анкудинов. Этот беглый растратчик и самозванец из XVII века успел побывать православным и католиком, мусульманином и иудеем, был принят у Римского Папы Иннокентия Х и турецкого Салех-паши, обаял польского монарха Владислава и вскружил голову шведской королеве Кристине-Августе. Кстати, Анкудинов — реальная историческая фигура, однако рассказывая о его судьбе, Юзефович позволяет себе уместные художественные вольности.

Заглавная легенда романа восходит к Гомеру, описавшему в «Илиаде» вечную войну журавлей и пигмеев (карликов). В древнегреческом мифе Юзефович увидел отображение многовековых, прежде всего российских конфликтов — между либералами и консерваторами, западниками и почвенниками, левыми и правыми, анархистами и монархистами. Особенно ему интересно положение журавля среди карликов и карлика среди журавлей — именно такую рискованную позицию все время вынужден занимать обаятельный циник Анкудинов.

Одна из главных прелестей романа — огромное количество сходных сюжетных линий, дублирующихся историй, похожих лиц, ситуаций, интонаций, предметов, жестов. Этим он напоминает известную фразу Чехова о висящем на стене ружье, которое обязательно выстрелит, только таких ружей в «Журавлях и карликах» несколько десятков. Иногда их выстрелы становятся роковыми. Героям Юзефовича свойственно избегать тысячи верных смертей, чтобы в конце концов погибнуть от случайной пули.

Наконец, информация из серии «знаете ли вы, что». Своей главной книгой Юзефович считает не «Журавлей и карликов», а «Самодержца пустыни», художественную биографию легендарного барона Унгерна-Штернберга. Виктор Пелевин признавался, что своего Унгерна из «Чапаева и Пустоты» он позаимствовал у Юзефовича. За несколько лет до знаменитого проекта Бориса Акунина серию исторических детективов («Костюм Арлекина», «Дом свиданий», «Князь ветра») сочинил Юзефович. Многие критики при сравнении романов об Иване Путилине и Эрасте Фандорине отдают предпочтение первому.

noch_ 4 января 2013 г., 18:35

6/7

Александру Терехову от «Большой книги» досталась вторая премия. Интересно, что по итогам голосования экспертов «Каменный мост» уступил «Журавлям и карликам» всего полтора десятка баллов. При этом оба набрали свыше четырехсот и опередили остальных конкурентов более чем вдвое.

Роман Терехова во многом диаметрально противоположен книге Юзефовича. Если «Журавли и карлики» отличаются аккуратным стилем и безупречной композицией, то «Каменный мост» вызывал у литературных обозревателей рискованные сравнения с куском дымящейся плоти. Парадокс в том, что эта книга одновременно страшно захватывающая и крайне неудобная для чтения. Более того, многим она может показаться просто отталкивающей.

Тяжеленный тереховский том выпростался из обычного журналистского расследования, которое писатель затеял десять лет назад, работая в газете «Совершенно секретно». Ключевым моментом книги становится вечер 3 июня 1943 года, когда на Большом Каменном мосту, соединяющем Кремль со знаменитым домом правительства на Берсеневской набережной, прозвучало два револьверных выстрела. Их жертвами стали 15-летняя Нина, дочь высокопоставленного дипломата Константина Уманского, и ее одноклассник Володя, сын наркома авиапромышленности Алексея Шахурина.

Следствие по этому вопиющему для сталинских времен случаю постановило, что Володя убил Нину из ревности, после чего покончил с собой. Однако многочисленные сопутствующие обстоятельства ставят официальную версию под самые серьезные сомнения. «Вальтер», из которого были совершены выстрелы, принадлежал Анастасу Микояну, одному из первых лиц страны, тому самому, который «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича». А доступ к оружию имел его сын Вано, тоже влюбленный в красавицу Нину и тоже находившийся в тот момент на Каменном мосту. Через месяц Вано и семь его друзей будут арестованы и высланы из Москвы — оказывается, дети вождей в разгар войны с Германией умудрились создать в привилегированной советской школе тайную организацию фашистского толка.

Так что же, убийца — Вано? Похоже так, но и этот вариант ответа нельзя считать окончательным. На пути к ускользающей истине герой Терехова (и, что немаловажно, его тезка Александр) прорабатывает множество версий, исследует сотни архивных документов, находит десятки свидетелей событий полувековой давности. В результате перед читателем предстает грандиозная картина самой кровавой эпохи в истории российского государства. Эпохи, чье зловещее величие продолжает вызывать смесь сакрального ужаса и гибельного восхищения.

Роман полон загадок. Расследование проводит группа бывших офицеров ФСБ, но при этом совершенно непонятно, на чьи деньги и в чьих интересах. Выступающий в роли рассказчика главный герой по части отношения к женщинам выглядит чудовищным циником, не способным ни на какие чувства, кроме похоти и отвращения. Стиль «Каменного моста» — нервный, захлебывающийся, порой совершенно истеричный, реалистические эпизоды перемежаются с откровенной фантастикой. Рекомендовать читать такую книгу я не рискну. Зато могу гарантировать: если вы ее одолеете, она потом еще долго вас не отпустит.

noch_ 4 января 2013 г., 18:36

4/7

А вот и лучшая украинская книга уходящего сезона по версии конкурса «Книга года Би-би-си». В анонсе говорится, что она «про зверушек и птичек, а также про растения, ветер, землю, дождь и другие Господни дары. Короче, про такое». Как видите, Издрык умудряется соединить пафос с иронией, даже если у него в распоряжении всего полторы строки.

При разговоре об этом писателе сразу хочется переходить на личности. Яркая индивидуальность калушского литератора проявляется во всем, начиная с незаурядной внешности. Костлявый, лысый, с длиннющими пальцами, пристальным демоническим взглядом и завораживающим низким голосом, Издрык — этакий Кощей Бессмертный современной украинской литературы. И, кстати, одна из главных ее легенд.

По нынешним временам начинающими писателями в Украине считаются разве что тинейджеры, те, кому под тридцать, без стеснения ходят в знаменитостях, а сорокалетние давно уже числятся классиками. 47-летний Юрий Романович Издрык как раз среди последних. Для нового поколения украинских читателей фигура одного из ведущих представителей «станиславского феномена», основателя журнального проекта «Четверг», автора повести «Острів Крк», романов «Воццек» и «Подвійний Леон», является без преувеличения культовой.

При этом особой плодовитостью Издрык, подобно другим новым классикам, не отличается. В этом году все три его вышеназванных сочинения вышли под одной обложкой, и оказалось, что большая часть творческого наследия писателя запросто умещается на трех сотнях страниц. «Таке» тоже книга, прямо скажем, небольшая. Пусть вас не вводит в заблуждение количество страниц — карманный формат и широкие поля сокращают реальный объем текста как минимум вдвое.

Особенности прозы Издрыка лучше всего определяет десятилетней давности словарная заметка его друга и соратника Владимира Ешкилева. Фразы из нее звучат как пародия на наукообразный стиль: «реминисцентная игра с читателем», «суперсодержание спрятано в микро- и макрошарадах намеков и экстраполяций», «палимпсесты и палиндромическое цитирование», «иронично-вкусовой культурологический нарратив». По-видимому, характеристики творческого метода Издрыка должны быть не менее зубодробительными, чем его собственные тексты.

Основная причина их сложности — нарочитая субъективность. Издрык пишет себя, о себе и через себя, обычно ничуть не заботясь о чьем-либо восприятии. Иногда во время чтения возникает чувство глубокой растерянности. О чем тут, собственно, речь? В какую пропасть смыслов увлекает читателя бурный поток авторского сознания? Какие перспективы открывают все эти словесные трюки, причудливые сентенции, пелевинско-набоковские ассоциации (представляете, бывает и такое!) и прочие затейливые литературные игры?

Немногочисленные кристально ясные тексты сборника можно считать приятным исключением. К таковым относится, в частности, новелла «Игуана», в которой забавный житейский анекдот о рептилии, укусившей человека и следующей за ним по пятам в ожидании, когда тот подохнет, превращен в символ современных PR-технологий. Боюсь, что сам Издрык этот рассказ не слишком жалует. Для него он, скорее всего, чересчур прост.

noch_ 4 января 2013 г., 18:36

6/7

«Книга года Би-би-си» премировала Жадана в 2006-м. Пожалуй, в тот раз вариантов у жюри не было: 800-страничный «Капітал», в который вошло практически все, созданное Сергеем к тому времени, побеждал за явным преимуществом. Ближайшие годы подтвердили, что выбор лауреата 2006 года оказался самым удачным за весь период существования конкурса. Можно без оговорок утверждать, что в 2000-е именно Жадан стал самой значительной фигурой новой украинской литературы.

Писать о «Капітале» — значит, по существу, писать обо всем, что создано Жаданом за десять с лишним лет его литературной работы, начиная с силлаботонической поэзии середины 90-х (сборник «Цитатник») и заканчивая многоплановой прозой середины 2000-х (романы «Депеш Мод», Anarchy in the UKR, цикл рассказов «Гимн демократической молодежи»). При желании можно проследить за его неуклонным творческим взрослением, расширением пространства внутренней свободы, растущей силой голоса и глубиной рефлексий. Если это развитие продолжится, то ли еще будет.

Что-то постоянно менялось, но что-то оставалось неизменным. Прежде всего, это позиция не стороннего наблюдателя, а вовлеченного в события участника, благодаря которой Жадан на ура воспринимается молодым поколением читателей. Смотрите, могут сказать они друг другу, этот парень в доску свой, он мешает водку с пивом, курит ганджубас, ездит стопом, ночует на вокзалах, матерится, болеет за «Металлист» — он настоящий, он не врет! Жадан действительно не врет ни своим благодарным читателям, ни самому себе. При этом, несмотря на очевидную демократичность имиджа, заподозрить его в потакании массовым вкусам совершенно невозможно.

Не менялись и социальные принципы, хотя они требуют некоторого пояснения. Марксовское название книги и наличие на ее обложке серпа и молота вовсе не означают принадлежности Жадана к коммунистической партии или нежной любви к Советскому Союзу. Его декларативная левизна — явно анархического толка. В первую очередь, это отказ от участия во всем, что попахивает чьей-то выгодой. Отсюда безразличие к политическим движениям, недоверие к социальным институциям, ядовитые пассажи в адрес нелепостей новой корпоративной этики. Играть в чужие игры Жадан категорически не согласен, и от этого он еще больше свой.

Важно то, что в отличие от большинства украинских коллег по литературному ремеслу Жадан предпочитает писать не о себе, а о том, что его окружает. О люмпенах и поэтах, бандитах и страховых агентах, домохозяйках и проститутках, бомжах и нуворишах, партийных функционерах и менеджерах среднего звена. Атмосферу постсоветских десятилетий, мутировавшую от беспредела до гламура, он передает лучше, чем кто бы то ни было из отечественных писателей. Даже в богатой литературными талантами России, где недавно вышел очередной сборник переводов Жадана, равных ему не много.

В минувший уикенд состоялось вручение премии им. Джозефа Конрада, учрежденной Польским институтом. Присуждается она раз в два года только писателям, не достигшим сорока лет, и не за конкретное произведение, а по совокупности заслуг, тем не менее является одной из немногих значимых литературных наград в Украине. Лауреатом 2009 года стал Сергей Жадан.

noch_ 4 января 2013 г., 18:36