1 Сказ о Павлуше-дурачке и его товарищах

Роман Варламова начинается месяц спустя после событий «Бюро проверки» Архангельского. Жара спала. Ноговицына словно и не было. Началось время абитуры.

Если Архангельский более-менее оригинален за счет того, что пишет без особых претензий на литературность, то от книжки Варламова веет вторичностью.

«Мысленный волк» был вдохновлен ЖЗЛкой о Пришвине. Теперь настало время Платонова.

Для немногочисленных рецензентов романа незамеченным остался вполне очевидный замах Варламова на создание нового «Котлована», правда без особых трагических последствий. Метафора «картошки», вероятно, показалась ему более продуктивной и в большей степени адекватной реалиям СССР 80-х годов. В итоге перед нами образ «картофельного поля», требующего труда неторопливого, иррационального, бессмысленного и бесконечного. Наверное, по мысли автора такова идея коммунизма, которую невозможно воплотить до конца. Платонов ошибался, и ошибались его герои – построить и воплотить его в чем-то конечном и завершенном вроде общепролетарского дома вряд ли возможно.

И персонажи, и стиль романа тоже с претензией на платоновщину. Павлуша, главный герой, типичный платоновский простец. Усомнившийся Макар нового призыва.

Тем не менее, Платонов – писатель-мыслитель. О Варламове так не скажешь. Он считает, что читателю довольно и одной метафоры: СССР - большое картофельное поле.

Если у Архангельского в «Бюро проверки» проблемы с развитием действия не выходили за рамки традиционных (все описал, всех представил, теперь следует тянуть сюжет дальше), то Варламов похоже и не планировал дальнейшего продвижения вперед. Роман Варламова застывает примерно на сотой страниц. Поместив Павлушу на картофельное поле, автор последующие триста страниц наполняет уже традиционным российским содержанием: пьянки, бабы, разговоры о судьбе России, пардон, СССР. Филологические штудии по поводу «Слова о полку Игореве», малодетности героев классической литературы – также свидетельствуют: наполнять роман нечем.

Для меня загадка: почему книга названа роман взросления? В отношении героя этот процесс сводится по существу к двум моментам: Павлик учится пить водку и спать с девками. Крещенье – абсолютно случайный эпизод. От того же, что оно совпадает по времени с потерей девственности вообще веет каким-то дурновкусием. Что бы ни говорили антисоветского соседи по комнате Павлику - все это мелочи, вряд ли способные повлиять на него.

Есть одно возможное, на мой взгляд, объяснение. Термин «взросление» обращен не к героям, а к читателю. Также, как и «Бюро проверки» Архангельского, роман Варламова обращен, в основном, к молодежи. А иначе к чему этот ликбез тому, кому за сорок? Если Архангельский внимателен к деталям, то в книге Варламова перед нами символическое, практически безвоздушное пространство. Рассказ о причинах упадка и разрушения Союза (национальные квартиры, взбрендившая элита, обиженная деревня) – все это порядком избито и заезженно. «Душа моя. Павел» - книга для тех, кто как Павлик смотрит из прекрасного далека на СССР, сочиняет прекрасный миф о нем.

При этом вряд ли Варламову удается разоблачить миф, разрушить мифологизированное сознание. Вполне возможно, что это связано с тем, что и сам Варламов не до конца определился – что делать с мифом и верой. Может, и то, и другое еще пригодятся? Что реально – идеальное или наличное? Что-то среднее, скорее всего, синтез. Затем и Павлуша из времен, которым вовсе не сто лет вперед, как у Булычева.

Этот ответ, равно как и постоянное присутствие инопланетной и иновременной тематики в романах Варламова, кажется слишком уж пошлым. Тема верности фактам нынче актуальнее веры. Если нам и нужна вера, то разумная. Архангельский эту потребность обрисовал лучше Варламова. Все не так трагично. Есть надежда. Но если у Архангельского ее судьба в руках самого человека, то у Варламова она воплощена в запрятанном в дальних далях современном граде Китеже под прозванием Пятисотый, где живут прославленные и любимые русским народом дурачки.

Ода издыхающей лягушке