0 Реквием о последнем шансе. О последнем шансе поколения, но не страны.

После прочтения возникло два вопроса, отвечая на которые можно охарактеризовать книгу Петра Авена «Время Березовского». Первый из них - «что есть либерализм?», второй - «что есть наследие?».

Либерализм.
Книга не о Березовском как таковом. Вернее, не так: книга о Березовском, но через путешествие по его жизни Авен предлагает путешествовать по весьма непростому для нашей страны периоду - конца 1980х и где-то до середины 2000-х.
1990-е для многих людей стали шоком. От людей теперь не только требовались совершенно другие навыки и умения, но и приверженность новым ориентирам, которые одновременно страна (целая страна!) только начинала искать. Так что 1990е годы ассоциируются с драматическим разрушением: идеалов в первую очередь. Спустя более 25 лет легко писать словосочетание «разрушение идеалов», но тогда, для людей, которые жили по принципу того, что иметь что-то свое, принадлежащее тебе; распоряжаться самостоятельно своей жизнью; недопустимо, - было вызовом жизни. В советские годы государство решало за человека буквально все: от того, где он будет жить, до того, куда после обучения будет распределен на работу. Вся система существовала таким образом, чтобы человек меньше думал. Чтобы было меньше «свободных радикалов». И действительно, спустя долгие годы «муштры» советской властью, советский гражданин беспрекословно катил жизненный обоз ровно по той калее, которая была создана какими-то другими людьми. Очевидно, далекими от жизни этого конкретного советского гражданина. И вот, когда мы продолжительное время соглашаемся на нечто «неподобающее», в данном случае - на тотальное и невообразимое ограничение свобод, в один день просыпаемся смирившимися. Вечная борьба невозможна. Выдыхаешься. И это такое недоброе смирение, которое совсем не смирение, а сломленность. Крайняя же степень ее - когда положение дел даже начинает нравится.
Немудрено, что многие впали в радикальную свободу. И она выражалась по-разному: у кого-то в алкоголе, у кого-то в мародерстве, у кого-то в ощущении собственной исключительности (раз уж дозволено!). Поэтому либерализм напрямую или подтекстом был пронизывающей идеей и подчас непоправимо мутировал, вырождаясь разными формами и обличиями и пугая подчас своей уродливостью и аморальностью. Отсюда и слово «вседозволенность», которым часто характеризуют «лихие 90-е».
В широком смысле либерализм провозглашает главной ценностью свободу человеческого духа от любого рода стеснений и ограничений, будь то политические, религиозные или какие-либо другие. Либерализм, ровно как и другие всем известные явления, такие как «демократия» или «правовое государство», едва ли можно встретить в своем «чистом» состоянии, которое описывается теоретиками. Общество слишком разнородно, чтобы в единый момент времени все в одинаковой степени были синхронизированы под одну и ту же идею. Это утопия, которая многие десятилетия, тем не менее, прекрасно подается «к ужину». Чуть охлаженная. Популярна сразу на нескольких континентах.
Либеральные идеи, либеральные новые лидеры, либеральные реформы - вот новая реальность того времени. За ней сложно было успеть, потому что на осмысление этих явлений в других странах уходили годы, если не десятилетия. России же предстояло перестроиться радикально в самый короткий срок. Во взятом курсе едва ли можно увидеть нечто неправильное или ложное. Другой вопрос в том, что форма и ошибки Правительства при перестроении и неготовность людей быстро изменяться, адаптироваться привела к трагическим, а для некоторых и фатальным последствиям. Авен пишет о Березовском, но в то же время многократно вспоминает других лидеров и решения, которые ими принимались. И надо отметить, что вспоминает в очень деликатном ключе.
Да и в целом книга написана крайне деликатно. Особенно, если учесть, что многие из героев того времени живы, а некоторые занимают высокие государственные посты. И вот эта деликатность, не провоцирующая на сенсации или неуместный пиар, однозначно подкупает. Говоря о недостатках некоторых решений того Правительства, Авен не просит прощения, будучи частью его, но как бы честно признается себе и читателю в том, что и из кремлевских кабинетов тоже не всегда открывается очевидный и однозначный вид на страну и пути, которые предоставляются к выбору.
Сквозь диалоги робко проглядывает мысль о том, что иногда случаются периоды, когда надо просто действовать. Действовать, не всегда зная, какими могут быть последствия. Так вот один из вопросов, на который Авен и его собеседники пытаются ответить в книге, - Березовский был порождением того времени, или исторические события сложились так, как нам известно теперь уже из истории, благодаря Березовскому?

Наследие.
Многие из людей проживают вполне заурядную жизнь. И в этом нет ничего плохого и предосудительного. Просто иногда нужно принять, что кто-то (и возможно ты сам) существуешь для создания массовки. Как бы грубо это не звучало. О да, даже при мысли о том, что ты есть так называемая массовка, все внутри протестует, - как так? Сразу начинаешь испытывать целую гамму безрадостных чувств, одним из которых является то, что Милан Кундера называл Невыносимая легкость бытия. Ты - легче воздуха, ровно настолько ты и неисключителен, и ровно настолько нет глобальной миссии и ответственности за совершение этой миссии. И от этого легко! Но невыносимо, потому что твоя жизнь перестает быть наполненной смыслом, движением и, что самое важное, борьбой. У всех ведь она своя.
Вот и читая длинные пассажи собеседников Авена о Березовском, я вспомнила про эту Невыносимую легкость бытия. Березовский на границе времен между советским и новым мирами стал памятником о том, как можно перейти от легкости и тяжести, то есть весу, значению, возможно, даже смыслу. В книге говорится о человеке, который имел в своем распоряжении всего лишь один звук; потом он пошел по научному пути и создал себе целый инструмент, на котором он мог играть уже много разных звуков. И вот, наконец, в один день, он устроил себе целый оркестр. И играл на нем до тех пор, пока более талантливый концертмейстер не пришел и не перестроил всю филармонию.
Так в чем же наследие Березовского? Уж точно не в том, что он много заработал и много тратил на женщин. И даже не в его оркестре, от которого в конечном счете и следа не осталось, - только банкротство и безумные долги. Его наследие в одной простой мысли, которую так сложно реализовать в жизни: мысль, когда человек допускает, что его жизнь действительно вполне заурядна, и что он не просто хочет, но готов на все (!) ради потери, ухода от, полной ликвидации этой Невыносимой легкости бытия. Он не просто абстрактно хочет, но всецело поглощен желанием стать «тяжелой частицей». Можно ли сказать, что это стремление порочно? На мой взгляд, совершенно нет. Но это естественное и сложное стремление проходит через очень неоднозначные и темные долины, в которых далеко не каждый готов раскинуть ночлег при необходимости.
Нет никакой идеализации Березовского. И это большой плюс книги. А то очень часто книги, написанные об умерших героях (или антигероях), полны напыщенного романтизма и даже сюрреалистичны. Нет, книга деликатная и спокойная. Березовский был бесспорно талантлив, но не исключителен, вот какой вывод можно сделать из книги.
Наследие - оно такое. Для разных участников событий выглядит различно. Полагаю, что небезызвестный Роман Абрамович или даже Президент наш, Владимир Путин, которых, если верить свидетельствам собеседников Авена, именно Березовский и вывел на дорогу, которая впоследствие привела к этих людей к их целям, видят это наследие каким-то иным образом.
Что же до простого человека, то для большинства Березовский донельзя демонизирован, и как бы кощунственно не звучало, вроде как - и слава богу, что больше не с нами.
Так вот, буду надеяться, что это наше с вами наследние - оставить после себя как правило хорошего тона - чуть глубже всегда смотреть, чуть дольше думать, пытаться осознать (не побоюсь этого слова) происходящее со стороны различных участников. Аминь.

Постскриптум.
Часть первая - о времени. Часть вторая - о Березовском. Теперь еще немного о времени - третья маленькая часть.
Драма книги не в драме Березовского. А в шансах. Авен подводит итог, и говорит, что тогда так вышло, что молодые люди, в том числе молодые Гайдар, Чубайс, Фридман, - получили шанс, как подарок от самой судьбы, изменить что-то вокруг, проявив попеременно гибкость и твердыню. Едва ли можно надеяться, что вместе с Шансом судьба подкинет и инструкцию, что с ним делать. Так что все эти фамилии, которые так часто появлялись в газетных сводках в самых полярных контекстах, - поколение. Это поколение, именно которое, быть может, было призвано этот шанс реализовать. А дальше - история известна. У страны не бывает последнего шанса. Последний шанс бывает только у поколения.