5 О Темной Башне, Вьетнаме и разбитых сердцах

— Да нет, — сказала она. — Сердца же очень крепки. Пит. Чаще всего они не разбиваются. Чаще всего они только чуть проминаются. (...) Внезапно мои глаза наполнились нежданными слезами. Я прижал руку ко рту, чтобы удержать рвавшееся наружу рыдание. Я не хотел будить Ната, не хотел, чтобы он увидел, что я плачу. А я плакал. Я сидел за своим столом и плакал о ней, плакал о себе, плакал о нас обоих, о нас всех. Не помню, чтобы когда-нибудь еще в жизни мне было так больно, как тогда. Сердца очень крепки, сказала она, чаще всего сердца не разбиваются, и я уверен, это так и есть.., ну, а в то время? Ну, а те, кем мы были тогда? Ну, а сердца в Атлантиде?

Давно уже собиралась перечитать этот роман, так как первое прочтение почти 20 лет назад оставило после себя четкое ощущение, что книга хороша, но я в силу возраста не поняла в ней и половины. Прочитала и убедилась, себе надо доверять, ощущения были абсолютно верные. Книга просто шикарная! Несколько историй, вроде как между собой не особо связанных, разные зарисовки, в которых есть сквозные герои, но в итоге картина становится цельной, полной и связность историй полностью осознается только в конце, все обретает смысл и есть даже ощущение какой-то закольцованности. Например, вначале мальчишка одиннадцати лет читает «Повелителя мух», а ближе к концу в воспоминаниях о Вьетнаме есть сцена, где, убивая старуху, один неадекват кричит, что отрежет голову е..ной свинье. И так во всем, множество событий тонко переплетены друг с другом, многие судьбы соприкасаются друг с другом, а люди об этом и не подозревают, читатели тут в более выгодном положении.

Начинается все с 60 года. Маленький сонный американский городок, самый разгар лета. Одиннадцатилетний Бобби Гарфилд знакомится с новым жильцом их дома, получает в подарок взрослую библиотечную карточку, впервые целуется с девочкой и с ним происходит столько других событий, что после этого лета его жизнь никогда уже не будет прежней, наивный ребенок с верой во взрослых в нем умрет раз и навсегда. Ну что сказать, это моя любимая часть. Не только потому что я в принципе люблю такие сюжеты, но также и потому что это еще одна глава из мира Темной Башни, еще одна глава о слугах Алого Короля и его попытках разрушить центр мироздания. Все служит Лучу и ничто не может противостоять ка...

А еще очень интересно было сравнить свои эмоциональные впечатления. В подростковом возрасте меня дико выбесила мать Бобби, хотелось проверить как я ее восприму сейчас. Мдяя... С позиции взрослого человека она меня выбесила еще больше, единственное что к ненависти добавилась теперь изрядная доля какого-то брезгливого отвращения, и вот не жалко мне ее ни в один момент ее жизни. Ни капли! Даже тупо по-женски! Жадная, лицемерная с*ка, которая отыгрывается за неудовлетворенность жизнью на собственном ребенке. В конце одной фразой она даже мне напомнила одну из моих топово нелюбимых героинь Люси Краун. Та тоже делов понаделала, а потом говорит взрослому сыну, мол ах, что МЫ натворили... Никаких мы, дорогая! Ты, и только ты, твоя вина! Ты испортила жизнь собственному ребенку в погоне даже не за счастьем, а тупо за баблом... Я искренне рада, что приобретенный материальный успех не смог принести ей должного удовлетворения! Фуух, чуть-чуть выпустила пар, можно идти даьше.

А дальше тоже все сложно. Но уже у другого гг. Пит Рили поступил в университет, переехал в общежитие и понеслась.Тут меня еще и ностальгия накрыла. Вспомнились свои студенческие годы. Тоже были моменты на грани, когда еще чуть-чуть и можно было доиграться во всех смыслах этого слова, и были среди моих знакомых те, кто доигрался. Были и карты, правда принципиально никогда не играла на деньги, но прогуливались пары, забивалось на учебу пока было кому расписывать пулю. У нас был преферанс, у этих ребят были черви. Увлечься в таком возрасте, поддаться за компанию, особенно когда ты только что (наконец-то!!!) вылетел из родительского гнезда из-под бдительной опеки родителей — да запросто! Тут главное суметь в какой-то момент включить мозги и попытаться понять что нужно тебе, не бойфренду, не лучшей подруге, а тебе, иначе последствия не заставят себя ждать.

Как мне кажется, колледж — всегда время перемен: последние сильные судороги детства. Но сомневаюсь, чтобы когда-либо перемены эти были того размаха, с какими столкнулись студенты, водворившиеся в студгородки во второй половине шестидесятых. В большинстве мы теперь почти не говорим о тех годах, но не потому, что забыли их, а потому, что язык, на котором мы говорили тогда, был утрачен. Когда я пытаюсь говорить о шестидесятых, когда я хотя бы пытаюсь думать о них, меня одолевают ужас и смех. Я вижу брюки клеш и башмаки на платформе. Я ощущаю запах травки, пачули, ладана и мятной жвачки. И я слышу, как Донован Лейч поет свою чарующую и глупую песню о континенте Атлантида — строки, которые и сейчас в ночные часы бессонницы кажутся мне глубокими. Чем старше я становлюсь, тем труднее отбрасывать глупость и сберегать чары. Мне приходится напоминать себе, что тогда мы были меньше — такими маленькими, что могли вести наши многоцветные жизни под шляпками грибов, твердо веруя, будто это — деревья, укрытие от укрывающего неба. Я знаю, что, в сущности, тут нет смысла, но это все, на что я способен: да славится Атлантида!

Но этим ребятам грозит не просто отчисление, на дворе 1966 год и из университетской аудитории можно резвенько оказаться в зарослях Вьетнама. Я очень не люблю читать про войны 20 века от лица американцев, но тут редкое исключение. Тут именно тот взгляд, что мне интересен. Дети цветов, расцвет антивоенных движений среди молодежи, травка и воробьиный знак на одежде — такое могло начаться только в среде студентов. Это именно тот срез общества, который еще наивно верит, что не все продается, что если мы объединимся, нас услышат, что руками рядовых граждан можно что-то изменить, что сильные мира сего обязаны прислушаться, если громко кричать... Когда эта вера в нас умирает, мы взрослеем, меняемся и я бы не сказала, что в лучшую сторону... Мы становимся мудрее? А может все же просто циничнее? Или это банальное снятие розовых очков?...

Оставшиеся три истории уносят нас все дальше и дальше от шестидесятых и мы видим последствия тех событий. Они не могли пройти бесследно и не прошли. Кто-то, конечно, сумел убедить себя, что так просто было нужно и я не такой уж урод (ага...), но те, у кого есть хоть намек на совесть, обречены до последних дней своей жизни расплачиваться за содеянное. Кто-то живет, видя призрак убитой старушки, кто-то превратил свою жизнь в ежедневное покаяние, распавшись на несколько личностей, кому-то вообще пришлось «убить» старую себя, чтобы попробовать начать жизнь заново пусть и с огромным грузом вины на плечах (но мы же хотели как лучше, почему же так?...) Жизнь — тяжелая штука и порой бьет наотмашь, разбивая сердца...

Кэрол не продалась, думается мне. Кэрол и ее друзья.., ну, а что насчет студентов-химиков, которых они убили своей бомбой? Это была ошибка, я всем сердцем убежден, что это была ошибка. Та Кэрол, которую я знал, понимала бы, что это был просто еще один хренов способ сказать, что нам пришлось уничтожить деревню, чтобы ее спасти. Но вы думаете, родственникам этих ребят легче оттого, что случилась ошибка — бомба взорвалась не тогда, когда должна была взорваться, извините? Вы думаете, вопросы о том, кто продался, а кто нет, имеют значение для матерей, отцов, братьев, сестер, любовников, друзей? Вы думаете, это имеет значение для людей, которые вынуждены подбирать клочки и как-то жить дальше? Сердца способны разбиваться. Да, сердца способны разбиваться. Иногда мне кажется, что было бы лучше, если бы мы умирали, когда они разбиваются. Но мы не умираем.