4.5 Настройся, слушай, лови

Когда читаешь, остаешься совсем один.

Вот, скажем, ты ждешь, когда спагетти сварятся, в это время можно почитать.

Мураками уютный, к нему можно возвращаться,: перечитывать. Не потому, что при повторном чтении рассчитываешь найти неведомые высоты и глубины, не обнаруженные впервые, но потому, что с его прозой связано ощущение какой-то особой деликатности в отношении читателя. Даже самыми пронзительными своими произведениями он не причиняет намеренной боли. В сегодняшней, склонной к рискованным экспериментам над читателем литературе, он ни разу не вивисектор, некоторая чеховская отстраненность, более сдержанная и тактичная, чем у самого Антона Павловича. Даже тогда, когда рассказывает о разбитых сердцах и судьбах, о смерти об одиночестве, отверженности, неприкаянности. С ним как на той ферме, о которой мечтали герои «О мышах и людях» Стейнбека, где тебя никто не обидит, не огорчит, не сделает больно.

«Слушай песню ветра» я уже читала, смутное ощущение не покидало с самого начала, а как дошло до отцовских ботинок, которые герой-рассказчик должен ежевечерне начищать (прежде они делали это в очередь с братом, но теперь брат учится в колледже в другом городе). Ну, вы понимаете, преемственность, традиции, декларативное почитание Духа Семьи, какая другая деталь у насквозь евроамериканского-космополитичного Мураками могла бы столь четко обозначить принадлежность героев к Японии? Так вот, эту маленькую повесть уже читала, но давно и не запомнила сюжета, и перечитала. Да ведь нет сюжета, помнить особенно нечего.

А что есть? Обычное для автора обращение к теме юности, связей между людьми, возникающих на пороге окончательного взросления. Его герой как законсервированный во времени Холден Колфилд: ловит во ржи над пропастью заигравшихся детишек, да так и не умеет поймать ни одного. Не печалясь этим особенно, не терзаясь вечными вопросами «кто виноват» и «что делать», констатируя: так есть, ты не вылечишь мир и в этом все дело. Мальчик пьет в местной забегаловке пиво, слушает музыку, треплется о литературе, с пьяных глаз разбивает с приятелем рыдван о дорожный отбойник и теперь оба должны выплачивать муниципалитету за ремонт. На полу в умывальне находит упившуюся девицу, везёт домой, караулит ее сон, отвергает обвинения в сексуальных домогательствах, после они еще пару раз встречаются, спустя долгое время он узнает о ее смерти. Все.

Это могло бы стать историей любви, но не станет, Мураками асексуален, когда дело не касается подлинной страсти, секс ради клубнички и привлечения болезненно возбужденного внимания читателя не по его части. А «Sputник»? Там любовь и безумство непереносимой страсти, там настоящее, потому так помнится сцена, даже спустя десятки лет. Где нет любви, там он не заставит своих персонажей искусственно сопрягаться.Что еще? Выдуманный автором писатель Дерик Хартфилд, писатель самоубийца, автор невыносимо прекрасных, неоцененных миром фантастических повестей. Биография и краткое описание сюжетов обрамляет повествование. Зачем? Наверно это часть песни ветра, которую нужно услышать.