5 The Very Pulse of the Machine

Трудно описать самому себе онемение, настигающее после лучших рассказов Суэнвика. Скорее, это как посмотреть фильм и долго приходить в себя на финальных титрах, складывая заново картину увиденного. Да-да, я в курсе, литература – это как кино, только прямо в голове. В случае с Суэнвиком это утверждение буквально. Суэнвик – великий визионер фантастики, что было заметно ещё по его романам. Только в романах он метается, пытаясь рассказать одновременно несколько разных историй, в результате чего получается развесёлый высокохудожественный кавардак. А в рассказах он предельно сосредоточен на одной идее, на особой визуальной и осязательной плотности каждого своего текста, что и показывает его природу как писателя: автора-новеллиста, который в каждый рассказ вкладывает столько сил и умения, сколько иным хватило бы и на целый роман.

«Однажды на краю времени» стартует чуть ли не с самых сильных рассказов Суэнвика, которые одновременно являются его дебютами (оба опубликованы в 1980): «Празднество Святой Дженис» и «Гинунгагап». Более мощного зачина сборника рассказов я, наверное, не встречал. «Дженис» за тридцать страниц препарирует все наши страхи и надежды о будущем, оставляя после себя… блин, оставляя после себя ощущение, что только что посмотрел полнометражный двухчасовой фильм, грустный и безнадёжный. Я ещё долго буду ссылаться на кинематограф. «Гинунгагап» (в скандинавской мифологии – первичный хаос, мировая бездна, в которой возникло первосущество) – классическая НФ, только с поправкой на безумную суэнвиковскую фантазию. Если сложить вместе, что оба этих рассказа написал тридцатилетний писатель-дебютант в 1980 году, когда иные авторы представляли себе киберпанк как игру в тетрис на калькуляторах, а инопланетян выводили либо собаками, либо осьминогами – становится виден весь огромный потенциал Суэнвика.

Суэнвик - поэт от научной фантастики. В большинстве рассказов для него важнее образ, а не логика. Поэтому парадоксальным образом он лучше чувствует себя в роли научного дилетанта, разрабатывая собственные куда более художественные, чем научные теории. Иногда кажется, что какие-то его тексты возникают просто от одного единственного образа, застрявшего в его голове, и именно одну лишь эту статичную, но преисполненную красоты картину он и хочет ПОКАЗАТЬ нам. Поезд, идущий сквозь адскую болотную чащу с нависшей над ним тенью огромного демона. Семья трицератопсов, мирно щиплющая травку на заднем дворе современного коттеджа. Город, стоящий на краю бездонного обрыва и одна единственная тонкая лесенка, спускающаяся от края вниз и теряющаяся в тумане.

Зато «Как пульс размеренный машины бьётся» (это строка из Вордсворта) весь пронизан цитатами из английской поэзии. Вместе с «И бежали мы от падшей славы вавилонской», «Медленной жизнью» и «Гинунгагапом» «Пульс» входит в условный цикл Суэнвика об установлении контакта с инопланетным (инородным) разумом, и в каждом из этих рассказов он разрабатывает действительно новую и чертовски убедительную теорию, что выводит его из амплуа только лишь визионера. При этом в «Славе вавилонской» есть весьма ржачный момент, не уверен, что другие читатели его сходу воспримут: когда главный герой в говорящем костюме вскарабкивается на инопланетянина и выезжает на нём из разрушенного города – ну это же чисто вавилонская блудница на «звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами. И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства её; и на челе её написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным».

Отдельно хочется упомянуть концовки. Суэнвик часто кончает, пардон, завершает свои рассказы каким-то дико крутым кинематографическим (опять) приёмом, одновременно резко обрывая нить повествования, и одновременно же давая понять, что более здесь сказать уже нечего. И иногда именно эта финальная фраза и ставит для читателя всё на свои места – нет, не переворачивает мир рассказа с ног на голову, но подводит к тому, что Суэнвик всегда очень чётко ощущает свои силы и, простите, гениальность, а не просто неосознанно чешет любую фантастическую ерунду, что в голову придёт. Так вот, Суэнвик иногда делает потрясающие по мастерству и красоте финалы рассказов, почти как в «Широко закрытых глазах» Кубрика, помните, когда Николь Кидман произносит заветное слово и начинает играть Waltz No. 2 Шостаковича, или, допустим, как финалы лучших фильмов братьев Коэнов. Именно ради таких ошарашивающих финалов и стоит читать «Празднество Святой Дженис», и «Край мира», и «Мать Кузнечик».

Преступно мало читал я Суэнвика со времён великого романа «Дочь железного дракона», но для меня он входит в сонм величайших на данный момент писателей на планете, а вместе с Нилом Стивенсоном-технологом и Дэном Симмонсом-хамелеоном Майкл Суэнвик-поэт сейчас – лучший американский фантаст на земле. А летом 2017 года в Хельсинки проходил 75-й Всемирный конвент научной фантастики, и Solnechnaja2201 лично взяла там у Суэнвика автограф для меня. Вот он: may your life be filled with books and free of dragons!

Но что же это за жизнь такая без драконов?! Трепещите, Майкл Суэнвик уже почти закончил новый роман «Мать железного дракона».
The hero of The Iron Dragon’s Mother is Caitlin of House Sans Merci, a half-human dragon pilot who, returning from her first soul-stealing raid, discovers first that an old woman from our world is now living in her head and then that she’s being framed for the murder of her brother. What option does she have but to blow up her dragon, steal a motorcycle, and hit the road? Thematically, the novel is about lies, death, storytelling, and mothers – and why we can’t live without them. Beyond that, it gets very, very complicated. This may possibly be the first fantasy novel that includes the birth of a locomotive.