Больше рецензий

10 июля 2018 г. 03:18

855

5 Побежденных не судят

“В этом мире что-то устроено не так, но никто не может сказать, что именно”.

“Поскольку все это были люди романтичные, а главное – неплотно примыкающие к жизни, идею вплотную примкнуть к легенде они восприняли с энтузиазмом, который и дал впоследствии название их Когорте”.

Любите ли вы театр так, как любила его героиня Дорониной в фильме, название которого с ходу и не вспомнить? Я когда-то любил. И даже не само представление: часто игра актеров мне казалась фальшивой, натянутой, и хотелось крикнуть “Не верю”. Я любил те минуты, когда в зале гас свет и поднималась тяжелая портьера над сценой. Поднималась над сценой и ложилась мне на плечи плащом предвкушения. Минута между тишиной зала и началом представления была самой драгоценной: эта минута была любовницей, которую все-равно потеряешь. Нет смысла пытаться эту минуту продлить. Так почему бы не отпустить, и взглянуть на сцену? Там точно сейчас начнется что-то интересное...

Вернувшись к роману Дмитрия Шатилова год спустя, я не мог избавиться от ощущения: вот гаснут лампы, смолкают голоса в зале, тяжелый бордовый занавес ползет вверх - с усилием, словно ему перебили позвоночник, - и в свете софитов появляется неожиданно серьезный и растерянный Тарталья. Он не делает трагических жестов, не поправляет микрофон, не выдерживает якобы многозначительных пауз. Запинаясь, он начинает историю:

“Вообразим себе картину: теплым летним вечером к двухэтажному особняку Наездницы Туамот подъезжает старинное ландо, влекомое парой гнедых лошадей”.

Я один, кому в словосочетании “Наездница Туамот” слышится аллюзию на “Принцессу Турандот”? Возможно, и один. Все же, настраиваюсь на ироничную и философскую сказку. Ей присуща нарочитая театральность и проверка читателя на прочность пафосом и абсурдом, которые, как пиротехнические ракеты, набрав нужную высоту, рассыпаются иногда искрами иронии, иногда яркими вспышками юмора.

Иронии здесь, впрочем, больше: иногда злой и острой, иногда щемяще-грустной.

Когда я думаю, как можно описать “232”, в голову приходит два предложения:

“Хорошо написано”.
Автор создает красивые, лиричные и точные образы.

“Уже не скажешь точно, но, возможно, Дзурай надеялся, что однажды покровы спадут, мутное стекло исчезнет, и сердца их, доселе разделенные, сдвинутся, словно полновесные серебряные кубки”.

Серебро - металл легкий, как и наши сердца до того, как …. До того, как серебро становится тяжелым металлом.

2. “Чертовски грустная история”.

Исао Такахата, японский режиссер и продюсер, утверждал, что те, кто не испытал тяготы войны на собственной шкуре, идеализируют военное поколение, видят их как людей более мужественных и благородных. История главного героя Аарвана Глефода - это история слабого и наивного человека, совершающего безумный поступок, чтобы завоевать любовь отца. Трогательная история целого потерянного поколения. Само начало создает аллюзию с Россией 90-х, а Глефод и его люди видятся такими советскими людьми старой закалки. Впрочем, в любой стране в переломный момент обнаруживаются такие люди: благородные, преданные своему государству и системе, не мыслящие себя вне этой системы и не готовые принять новое. Система их личностных координат сливается с государственной идеей, находя в этой идее основу и опору своим идеалам. Преданные дураки, которых последующее поколение, если будет благосклонно, возведет в ранг героев. А когда рушится старый мир, всегда выйдут на первые позиции те, о которых можно сказать:

“Новый мир не терпел капризов, требовал прагматизма, деловой хватки, крепких нервов, неиссякаемого жизнелюбия и того, что называется «стержнем личности». Он охотно вознаграждал, но исключительно в обмен на упорный труд. В мире этом ценилось не слово, а дело, не мысль, а действие, не ум сам по себе, а способность применить его на практике.

Девизом этого мира было: «Если ты такой умный, чего ты добился в жизни?»”.

Год назад я не взялся писать рецензию, так как еще тогда меня удивило обилие идей и тем в книге, и я не был уверен, что сумею каждой из них отдать должное. Делаю эту попытку сейчас, имея уже какой-то опыт в написании рецензий. Основной конфликт, как мне видится, в “232” - между верой и предательством. Аарван верит отцу и верит в отца. Тот же, живя в системе координат, где признается только успех и сила, умеет только одно - предавать. О, можно сказать, что он просто стремится всегда быть с сильными, но быть только с сильными - это признавать свою собственную слабость, а слабость всегда сестра предательства. Мирра же любит Аарвана и верит в него, поэтому выбросить портрет его отца она не может даже перед страхом унижения и насилия. Это было бы предательством любимого человека. Следователь, со своей стороны, готов к предательству: хотя официально еще и служит старому миру, уже задумывается, как бы переметнуться на сторону Освободительной Армии. И эта нить идет серпантином от преданности до трусости по всему тексту.

Тема победы или, скорее, ее необходимости и той цены, которую мы готовы за нее заплатить. “Не стыдись страха смерти и не вини себя, если не сможешь убить сам. В подлинном мире, где все так, как должно быть, нет нужды убивать и калечить, и когда хоть кто-нибудь отказывается это делать, тем самым он доказывает, что этот мир возможен, пускай и всего лишь на миг.” В конечном итоге за победу Энтузиасты готовы отдать свою жизнь, но не возьмут взамен чужой. А победа эта никому не нужна, старый режим себя изжил. Совсем по-другому мыслят их оппоненты: “Что толку от войны, если в ней никто не убит?” И это конфликт мужества и трусости: мужество не стремится закрепить свои позиции кровью, трусость стремится подавить и вызвать страх.

Идея благородства: оно хрупко, и в нашем мире не живет долго. Породивший его - сам же стремится от него избавиться, как Глефод-старший с удовольствием избавился бы от своего слишком правильного первенца.

Идея правды и лжи: легенда, в которую верит Глефод, - она и есть легенда. Красивая выдумка от первого до последнего слова, но что-то в персонажах позволяет сделать эту легенду правдой. Что-то… Мужество или личные амбиции? По правде сказать, дочитав книгу до конца, я так и не смог на это ответить. Хотелось бы верить, что мужество. Или желание красоты, или стремление к какому-то идеалу, или что-то… что-то острое, как мексиканская кухня или арктический лед. Но не вышло. Мужество подразумевает сознательный выбор, в то время как Энтузиасты Когорты, они - как блаженные. Они наследуют Царствие Небесное и дальше - что? Их Царствие Небесное - оценка тех или иных исторических событий? Ненависть, злость и обида приведет к победе, любовь - в лучшем случае, позволит оставить место в истории?

"С победителями все путанно, победителя любить и легче, и сложнее. Легче потому, что, победитель - есть, а побежденный вытеснен из соревнования. С другой стороны, именно поражение позволяет проигравшему идти вне конкурса, не сражаться ни с кем за место в сердце. В самом деле, разве мертвый может проиграть ещё? Для него все закончилось, он уже занял место, и место это надёжное, не чета пъедесталу победителя, который ещё и удерживать надо, не говоря о дальнейших завоевания. " - так говорил Автор. Но не всегда побежденный забыт, не всегда его участь - всеобщее порицание. Альберта Агарунова, защищавшего Шушу, помнят до сих пор. Он - в числе проигравших, но он остался героем. Иногда и проигрыш - ступень к славе и памяти.

По мне, так самое отвратительное сочетание, которая движет людьми низкой породы, - азарт и отсутствие принципов. В таких не различить, враг он или друг. Сегодня он герой. Он отстаивает до последнего беззащитный город, жители которого вполне могут быть вырезаны до единого (плавали, знаем). Завтра... он берет в заложники пациентов больницы или детей в театре.

Я верю, что История судит. Фишка в том, что иногда проигрыш - это смерть, а смерть - штука тонкая. Даже если умершего проигравшего записать в герои, ему-то что? Он пережил поражение, он бы пережил и победу, но, увы, не пережил собственную смерть.

Необычная книга. Как музыка - с гениальными переходами, с набором высоты, где каждая нота на своем месте. Абсурд - как щит. Герои смеются над собой до того, как над ними может посмеяться читатель: они обезоруживают иронией, надевают средневековые маски, кривляются, поют похабные куплеты, но за масками - сожженная плоть. Герои - дети, смотрящие в небо над Японией 6 августа 1945 года.

“Что можно еще сказать о Гурабе Третьем?

Немногое.

Одни умирают, чтобы их мир рухнул вместе с ними.

Другие – чтобы он стал целым, пускай и против их воли.

В конечном счете Гураб Третий умер за то, чтобы ничто не менялось.

И все осталось неизменно.”