4

Рассказывать истории Рубина мастер, тут, что называется, ни добавить ни отнять. Особенная прелесть - слушать книги Рубиной в её же исполнении, когда все эти эпитеты, метафоры, отступления сочетаются с её голосом, интонациями. Приходят на ум сцены из читанных в детстве сказок и смотренных фильмов - вечерний привал, костер, уставшие путники вокруг него и... рассказчик. Развлекающий историями о далеких странах и невиданных чудесах. Вот так и Рубина уносит своих слушателей в далекий - в пространстве и времени - Узбекистан своего детства и юности.

После книг Рубиной я никогда не могу найти эпитетов, чтобы рассказать о них. Кажется, все возможные уместились в самом романе, а если какие и придут на ум, то кажутся жалкими, убогими. Но всё же я нашла одно определение, отражающее моё ощущение от некоторых её книг - слишком. Да, это её намеренный стиль - большое количество отступлений, воспоминаний, запахов и ощущений. Да, вставки-истории из детства автора, солнечные ташкентские эпизоды - всё это одна из отличительных особенностей текста Рубиной. Да, она прекрасно пишет. Но порой этого всё равно слишком много. Даже если быть готовым, даже если хотеть неспешной обширной семейной саги. Порой кусочков становится так много, что они заслоняют саму картинку, рассыпаются осколками, не позволяя разглядеть целого. Так случилось и в этот раз.

История, начавшаяся в Ташкенте с вывезенных из блокадного Ленинграда осиротевших брата и сестры, составляется из трех взглядов.
Это рассказ о жизни Кати Щегловой - потерявшей всю семью, чудом ускользнувшей от смерти и сохранившей в душе единственную цель: не отдать. Не отдать, не упустить больше ничего в этой жизни, ничего своего. Только грести к себе всё больше и больше, не разбирая, нужное или нет. Искалеченная талантливая судьба. Должно бы быть жалко, и жалко местами, но потом встает она, как живая - наглая, хамоватая, ограниченная - и становится жутко, неприятно, хочется бежать подальше.
Это история Веры Щегловой - ненужной дочери, нелюбимой матерью, которая не умела любить; талантливой художницы, близкой к гениальности той гранью, которая отдаляет человека от обычного мира, делает его несколько "не от мира сего"; о мужчинах, которые были рядом с ней, которые помогли ей не стать такой, как мать.
Это воспоминания автора, выросшего на тех же улицах, на которых прошло детство Веры, на которых начинала своё "дело" Катя. Ностальгическая тоска не по месту - городу Ташкент, а по тому состоянию по связке место-время - по тому Ташкенту, который был её детстве, когда мир был ярче, всё ламповей и вообще деревья были большими. И вот этих воспоминаний, пожалуй, слишком много. Особенно, если тоски автора разделить не можешь, воспоминания перестают греть, как чьё-то счастье, и начинают заслонять собой историю двух женщин Щегловых.

Прощай, старый Ташкент. Расстаюсь с тобой без сожаления, хоть ты и был полноценным, если не главным героем этого романа.