5 Диалектика жизни

Открыл окно и понял, что даже не знаю, с каких слов начать рецензию. Некоторые вещи словно отрицают слова, сопротивляются тому, чтобы о них говорили. Лукавый парадокс! - ибо как может отрицать слова текст, из слов и сотканный? Впрочем, и такое бывает.

"Двести тридцать два" - роман небольшой. Язык его аскетичен и прост, наводит порой на мысль о почти чеховском лаконизме, хоть и вспыхивает иногда яркой и неожиданной метафорой. Столь же проста и фабула - истинно, она и изложена в самом начале в лаконичном энциклопедическом стиле. Делает ли всё это простым сюжет?

Нисколько.

Как раз назвать эту книгу простой не придёт и на ум. Не выйдет, прельстившись малым объёмом и лапидарным изложением первых страниц, проглотить его в один присест - такому отношению текст воспротивится. Сквозь него нужно идти неторопливо, внимательно смотря под ноги и вдумчиво изучая лица и события, вмёрзшие в окружающий лёд.

Лёд - сквозной символ романа. Он вездесущ, его холодное дыхание то и дело напоминает о себе, словно говоря: борьба бесполезна, всё, что ты можешь - протопить лунку себе по фигуре, где и упокоиться навеки. Да и разве сам этот роман - не символ, повторённый многократно, на разных уровнях, по-всякому преломлённый гранями льда истории? Сын и отец, Когорта Энтузиастов и Освободительная армия, мир старый и мир новый...

Перечисленное выше - лишь верхушка айсберга, часть необъятной структуры противоречий, что разворачивается на страницах. Давая слово самому автору: "Такие противоречия тоже случаются. Кажется, они называются диалектикой жизни, и это довольно красивое название для подобной дряни". Дрянь дрянью, однако именно из этого сора прорастает дерево настоящей трагедии - в подлинном, античном духе этого слова (хотя святый патрон диалектики Гегель тоже незримо маячит за кулисами). Мы знаем, что борьба героев с Роком заранее обречена - нас интересует, как автор расскажет их историю, какими их выведет, как подведёт к неизбежному. Готовьтесь к скорби. Пусть автор и не забывает свой любимый арсенал - гротеск, абсурд, иронию и сатиру - здесь они лишь оттеняют минорный тон всего повествования, служат своеобразным контрапунктом.

Особо задевает то обстоятельство, про каких героев написан текст. Про нас с вами - мечтателей, людей слова, книжных червей, тех, кому привычно отгораживаться от мира паутиной иллюзий. И читать о том, как эта паутина рвётся, а мечтатели гибнут, всегда тяжело.

Но всё же 232 - роман далеко не беспросветный. Напротив, его трагическая коллизия вскрывает мглу под неожиданным углом, высвобождает дотоле скрытый внутренний свет, пробуждает жить дальше. И когда махина будней вновь повергнет в прах тщательно выстроенный воздушный замок, ты всё же пойдёшь дальше, напервая: Torhud ud vorhod dhorved od morhed...