3 Не верю! (с)

В общем и целом, неплохо – борьба с болью, надежды на лекарство, попытки самовнушения. Чем-то напоминает попытки бедняка поверить в бога – бедняк просит помочь ему материально, но, естественно, никто не помогает и постепенно бедняк приходит к стадии «а зачем он (бог) если не помогает» и затем к «никого и нет вовсе» (может даже и до следующей стадии доходит – «а почему вообще решили, что кто-то должен быть?»).

Но, в отличие от бога, эффект плацебо вполне себе материален и у героя повести были вполне реальные шансы выздороветь. У бедняка шансов поправить через бога свое материальное положение изначально не было.

При этом акценты расставлены неверно (субъективно, безусловно).

В частности, герой так и не задал себе принципиальный вопрос (от которого ему могло стать несколько легче) – как бы повел себя он в аналогичной ситуации, если бы болезнь поразила его жену, с которой он периодически бывал в состоянии войны? Или его дочь? Долго бы он терпел их болезнь? Если бы Толстой до конца исследовал вопрос – то его Иван Ильич задался бы этим вопросом и поведение окружающих стало бы ему понятно.

Но вопрос задан не был. И это очень характерно для всей прозы Толстого. В отличие от Достоевского, он:
1) Свое мнение считает истиной в высшей инстанции. И считает должным это свое мнение именно в форме истины выдать.
2) Никогда не проводит реального исследования, т.к. себе такой цели не ставит – зачем что-то искать, если он уже «знает правду»?

Как действовал Достоевский, к примеру, в Братьях Карамазовых (попробуем представить): «так, есть куча идей, я сейчас с разных сторон для разных точек зрения создам персонажей, и они будут эти идеи передавать; для начала самая простая концепция - тройка братьев: искренне верующий Алеша – безбожник/ рационалист Иван – середнячок/ беспутный Дмитрий», - и дальше читатель включает голову и думает: «ага – этот говорит то, этот говорит это – где ж истина-то?»

Как действовал Толстой (тоже попробуем представить): «Так, я знаю истину, сейчас ее донесу. Вот через этого персонажа буду проповедовать. Ну и для кучи добавлю еще парочку персонажей. Так, чтобы оттеняли ГГ, но при этом не мешали литься «истине» в голову читателя».

Чувствуете разницу?

Захотелось, к примеру, Толстому, чтобы его Иван Ильич вдруг перестал перед смертью верить в смерть – и Иван Ильич перестал верить в смерть. С чего вдруг он перестал? «Какие ваши доказательства?!» (с)

В общем и целом – страх смерти Толстой не передал. Это удалось сделать Леониду Андрееву в гораздо более лаконичной форме. В рассказе «Большой шлем». Который, возможно, позаимствовал идею с игрой (а может быть и нет – игры – распространенное развлечение того времени) у Толстого.