4 Интим "Венецианского купца"

Можно ли написать отзыв на книгу, из которой помнишь лишь одно имя? Правда – какое! Вошедшее в века. Но тем не менее.
Разумеется, можно. Можно написать рецензию вообще не читая книгу. От слова «совсем».

А может ли при этом отзыв быть интересным? Позвольте промолчать. От скромности. Хи-хи-хи… Может! М о ж е т, мои дорогие проказники и проказницы! Мои дорогие и любимые! Проказники и проказницы!

Если ваши глазки дошли до этого места текста, значит, вы уже поняли, что Шейлока, единственное запомнившееся имя пьесы, можно послать:
- на…
- в…да-да, именно туда, мои проказники и проказницы! Именно туда!

Разумеется, не в качестве лица еврейской национальности. И даже не в качестве «грязного ростовщика», дерзнувшего оценить время – исключительную «собственность» Господа нашего!

Просто «Венецианский купец» - это не о евреях и еврействе. С разными там эпитетами. Совсем не об этом. Ну, может быть, лишь в какой-то малой степени, где-то, что-то, как-то, чего-то, зачем-то.
Вот весь этот списочек неопределенностей, наряду с национальностью сеньора Шейлока – обманка, мои дорогие и любимые проказники и проказницы! Такой вот костюмированный, декоративный антуражик.
Вокруг да около главной шекспировской темы.

Вокруг любви.

Как вы уже догадались, наверное.
Ой, ну, наверное, уже совсем-совсем догадались! Сонеты, сонеты господина Шекспира! К смуглой незнакомке. Или к смуглому? Незнакомцу? То есть к какому-то шифрованному персонажу. Для посторонних шифрованному.
Не нужно гадать, совсем не нужно. А что нужно? Разумеется, читать «Венецианского купца»! Оставьте «Сонеты» и сонетики, не ломайте голову. Если хотите, давайте пройдемся вместе. По Венеции, по Италии. Но главное – по закоулкам человеческих душ. Благо одна из них слишком известна в широких кругах.

Декорации, антураж, маски, - для чего всё это? Разумеется, для сокрытия той самой истины. Для отвода глаз. Для «напущения туману». Для инициации процесса «пыль в глаза». В чем же истина? Что есть Правда «Венецианского купца»?

Любовь мужчины к мужчине.

Вот и всё. Ничего иного, сущностно иного, в пьесе нет. Совсем нет. Всё остальное –гениальная игра мастера Слова. Господина Шекспира. Браво, Мастер!
Согласитесь: главная мысль произведения должна быть ясной и четкой. Даже если в произведении несколько мыслей. Ясность. Пусть и завуалированной слоями смыслов, ловушек и обманок. Но главная мысль – вспомните «Гамлета». Вспомните «Макбет», - что там не ясно?
А теперь вернемся к Шейлоку. И еврейской, так сказать теме. «Еврейская» - она по той причине еврейская, что связана не с личностью, этносом или социальной функцией, она… вернемся к ней позже. Смысл спора о еврействе Шейлока и всем тем этическом, вытекающем из "случайного" факта его еврейства, обладает одним коренным свойством. Он – бессмыслен. Спор бессмыслен. По причине бесконечности приводимых аргументов pro&contra. Послушаем некоторые.

Имел ли право, или тварь дрожащая, этот Шейлок? Имел или нет – послушайте Шейлока! Услышьте его доводы – понятные и логичные: я и моё человеческое достоинство (а он – не маргинал, он – гражданин Венеции!), - сколько раз вы унижали его? По поводу и без оного?
Ударив меня по одной, вы предлагаете мне подставить другую? О, разумеется, апеллируя к человечности, - к чему же ещё??? И какой хороший совет – чистый, искренний, мудрый: подставь другую щеку. Тебе же не привыкать! Одной больше, одной меньше – какая разница?!
Только вот вы сами, господа советники, по какому канону живете вы? Не обижай слабого, например? Скажите, как интересно! Ну, и так далее.

Что мы услышим от коллективного сознательно-бессознательного венецианского (одна из реплик, приведенных выше)? Да то же, что и на страницах Шекспира – почти что «кровь младенца», безжалостная алчность и проч., и проч., и проч.
Куда приведут эти аргументы, если воспринимать их серьезно? В тупик.

Освенцимский, например.

Потому что Правда, разделенная на «свою» и «чужую» - верный путь в тот самый тупик, верный путь! Жизнь и История подтвердили это. Но сколько потребовалось человечеству времени для осознания. И по сей день не ставшего этическим императивом. Для миллиардов и миллиардов.
Вернемся к каннибализму Шейлока. Взалкавшему крови и плоти. В буквальном смысле.

В чем символизм шейлоковского каннибализма?

Не в еврействе, ростовщичестве и правовом венецианском государстве. Эти внешние атрибуты слишком далеки от интимности шекспировского замысла, предельно откровенного. Настолько, что, испугавшись, Вильям наш Шекспир, по ходу пьесы столько наворотил достойного, что до сих пор разбором полетов занимаются интересующиеся.

Кровь. Скажите, что она делает в тексте пьесы? Кровь и плоть, которые один мужчина готов пожертвовать во имя и во благо другого?

Плоть и кровь – разъединяют или..?

Что там с символом целостности и нерушимости брака? Между мужчиной и женщиной? Ну, по крайней мере, 1500 лет так считалось – символ брака и его нерушимости. Вот оно-то, кольцо, как раз и разъединяет в контексте пьесы. И потому, несмотря ни на какие клятвы, принесенные молодым «влюбленным» в женщину – прекрасную, одну из лучших персонажей Шекспира – будущую супругу, так вот, несмотря на все клятвы, что с ним произошло? Ничего особенного: отдают его. Этот символ единства. Идут на клятвоотступничество. Если говорить по-простому. По-простецкому.

Мало того: кольцо отдается травести – адвокату. Женщине, переодетой мужчиной. И в этом свой смысл, чуть позже о нём. А кровь и плоть объединяют тех, чьё единство – тайно, а явное единство представить миру в этом самом явном виде невозможно.
Кольцо же разъединяет, именно поэтому от него и избавляются при первом более - менее приличном случае. И клятва о нерушимости союза мужчины и женщины нарушается. Несмотря на божий гнев, по причине совершения браков на небесах. Потому что действительно: одним грехом больше, одним – меньше, какая разница? Потому как небесный адрес пребывания уже известен.

С кем же «изменяют» наши друзья-герои, жертвующие во имя друг друга всем, чем можно? С кем отступают от клятвы? С мужчиной, разумеется! Правда, не настоящим, но и в не придуманной жизни столько путаницы, что переодевание со сменой гендера в пьесе – так, штрих, мазок на палитре запрещенной судьбы.

Прочтите сцены взаимолобзаний двух друзей, слов нет – действительно готовых пожертвовать всем ради друг друга. Сколько там чувства и чувственности! Сколько там человеческой преданности и верности! Сколько там всего такого, далекого от платонизма мужской дружбы! Как много того, что вызывает ревность и недоумение у той, что переворачивает всё с головы на ноги.
Что так? А разве такая уж редкая ситуация, когда самый мужественный, самый решительный мужчина – женщина?! Разве редко?

Соглашаясь принять помощь женщины, Шекспиру, кем бы и каким бы он ни был, почти невыносимо принимать помощь от существа, чья функция – это как бы быть слабой и оберегаемой. Именно поэтому невротизм положения Шекспир «снимает» хотя бы иллюзией помощи как бы от «мужчины».

Но откуда же сама ситуация: два любящих друг друга мужчин и женщина, какой бы прекрасной она ни была, но стоящая между ними? Какой бы прекрасной она ни была бы, она – между, она – разлучница, вольная или нет. Откуда? Конечно, из жизни, конечно, из жизни Шекспира! Кем и чьим прототипом служила? Кто ж теперь скажет! С самим-то Шекспиром разобраться не могут.

Ну вот. Причем же здесь персонаж, чьё имя – единственное из запомнившихся?
Для чего Шекспиру нужен был Шейлок?

Еврей нужен, и еврей явился.

Отвратительный, как неизбежно и необходимо выполняемый долг. С которым невозможно договориться. Ведь невозможно договориться с совестью. Ни при каких обстоятельствах.
Невозможно также, как с евреем-ростовщиком. И именно в этом мерзость судьбы для Шекспира: невозможность договора с теми и по поводу того, чему в 17 веке санкция одна. Смерть. Казнь.

Гомосексуализм. Однополая любовь. С чем и сегодня всё не просто.

Поэтому чем бы ты ни жертвовал, итог один: невозможность, непреодолимость судьбы.
Да, её ни обойти, ни избежать. Можно попробовать обмануть казуистикой в судебном процессе. Можно. Иногда получается. Как получилось у героини и супруги (в одном лице) одного из man-in-love.
Но целую, огромную и большую жизнь не построить на мелком обмане, а потому и победа в суде приводит к воссоединению вовсе не любящих, а тех, приговоренных к любви обществом, обычаем и, разумеется, евреями.
Куда ж без заговора-то?!

Обратили ли вы внимание, мой читатель на то, как к Шейлоку=неизбежности, Шейлоку=судьбе и фатуму, относится собственная дочь? Она пытается сбежать от судьбы в буквальном смысле. Считая её, судьбу, отвратительной в той реальности неизбежного гетто, где придется жить ещё столетия и где впереди ещё такое, что не приведи Господь. Ни христианский, ни еврейский!

Так что вовсе не от еврея-упыря-отца сбегает дочь Шейлока. От судьбы, имеющей одну непонятную «черту характера»: есть ли у неё национальность? Так что Шекспир вовсе не антисемит, он – фаталист, где олицетворение фатума – еврей. Просто потому, что так случилось у европейцев. С этими самыми евреями. Та самая национальность, что когда-нибудь может превратиться в судьбу, а когда-то – нет.

Так что, мои дорогие проказники и проказницы, игривость тональности пьесы (то ли драма, то ли трагедия) идет от сакрального знания скрытых смыслов и истин, что доступны лишь посвященным. К коим автор сего текста себя не относит.
Знающим, как скрывать эти смыслы и как «заметать следы». А оттого столь уверенные в собственных способностях и в себе, разумеется! Настолько вверенных в себе, что можно позволить себе пройти по лезвию: сначала приоткрыть драму жизни, показать эти кровные клятвы плоти, а затем всё свести к шутке-компенсации своего ущербного навеки социального статуса.

Шейлок? А что – Шейлок? Утрется. И дальше пойдет. Евреи всегда куда-то идут.

P.S. Прочитано в рамках "Читаем классику". Правда, не знаю, нужно ли специально этот текст размещать куда нужно. Так и евреям (даже им!!!) сколько времени понадобилось для того, чтобы перестать утираться и прощать вселенской мерзости её мерзость. А уж нам и подавно. В смысле - простительно. Не знать куда вставлять.