4 Клуб сатанистов, или пытка воспоминаниями

«Лоуни» - это готика высшей пробы, то есть такая, что в первую очередь показывает гнилостную сущность живых, а не гремящих цепями призрачных мертвых. Крепкий, как чистый виски, саспенс (когда предчувствие тонкой удавкой затягивается вокруг шеи, и в какой-то момент ты ловишь себя на том, что неосознанно держишь руку на горле), не разбавленный излишними подробностями и потому далеко не всем придется по вкусу, но тем, кто распробует, guilty pleasure гарантировано.

Когда в дождливый, серый день тихий работник музея мистер Смит слышит по телевизору в новостях, что в результате сильнейших ливней в Стылом Кургане - пустынном мысе с единственным старым особняком на его склоне - случился оползень, и было найдено тело мертвого младенца, память возвращает его в те места. В детстве он каждый год на Пасху приезжал сюда с родителями, старшим братом, соседской супружеской четой и священником их церкви в паломничество к обители Святой Анны. Эти места, безрадостные и мрачные даже в своем пейзаже - как лицо сварливого человека, который не пытается прятать дурной характер за маской притворства, проявляя его в ландшафте мимических морщин - давали им чувство смирения, которые было по их мнению основой истинной веры.

Старший брат мистера Смита, Эндрю, а для родных просто Хэнни, от рождения был немым, и их мать была убеждена, что только святые воды Обители способны его исцелить. Только вера в это еще давала женщине надежду когда-нибудь услышать голос ее старшего сына. Они всегда останавливались в одном и том же доме, у которого, как и у многих английских домов, было собственное имя - Якорь. Когда-то он принадлежал известному чучельнику, но после его смерти отошел к сыну и сдавался в наем. Правда других желающих остаться под его крышей не бывало. Продуваемый всеми ветрами Якорь вместе со своими старыми тайнами ждал их, чтобы испытать на прочность нервы гостей в первую же ночь. Зловещие находки и странное поведение местных настораживало и тревожило.

Этот роман состоит из жутковатых деталей и намеков, которые легко складываются в инфернальную картину, достойную кисти Босха. Но среди очевидных ужасов вдруг видишь благородный образ милосердия, которое дарит неведение правды. Знание истины способно разрушить жизнь человека с силой волны, размывающей замок из песка. Иногда правду, как хищного зверя лучше держать в клетке под замком, а ключи спрятать раз и навсегда, иначе, вырвавшись на свободу, она растерзает ни одного человека. Почти у любой такой клетки есть сторож - хранитель тайны, он несет бремя молчания ради спокойствия своих близких, даже если оно постепенно сводит его с ума.

Честно говоря, я давно не встречала у современных авторов неоготики таланта такой силы, когда слова способны придать тоскливым, безрадостным пейзажам не только неповторимую красоту распада, но даже, как ни странно, уют. Так бывает, когда смотришь на любимый старый свитер толстой вязки. По своему предназначению он создан для плохой погоды, а значит неудобства и дискомфорта, но при одном только взгляде на него вспоминается не ледяной ветер, а надежное тепло мягкой пряжи. Что, казалось бы, красивого может быть в покосившемся сарае? Добавьте сюда серое небо, холодное море, коварный прилив, корявое, сухое дерево, тревожный крик чайки и талант рассказчика, от силы которого раньше затихали крики в трактирах, лишь бы не упустить ни слова, и это уже не просто сарай, а часть готического пейзажа. Хотя проза Эндрю Майкла Хёрли, конечно, не для трактиров. Ему, как Андерсену, следовало бы выступать в лучших гостиных знати, у которой есть время на неспешный рассказ, пугающий не столько описанием странных событий, сколько потаенными в душах сомнениями.

Прочитано в BOO(n)K(er)е