2.5 Евангелие от техногика

Фантастов лембасом не корми, дай человечество уничтожить. Каких только апокалипсисов не изобретали! Впрочем, в данном случае роман Стивенсона оригинальностью похвастаться не может. Здесь взрывается и падает каменным дождём на Землю Луна: сюжет до того не новый, что его уже вовсю эксплуатируют в Голливуде («Машина времени» 2002 года, «Последний день» 2008-го). Да и нужен этот эффектный приём автору постольку-поскольку — чтобы хоть как-то тянуть повествование, до бортов загруженное научно-техническими деталями, описаниями и отступлениями. RTFM (его величество мануал) — вот подлинный герой «Семиевия», его дух ex machina и пророк новой расы. Натурально, в будущем так и делают: читают наизусть Британскую энциклопедию и знают всё.

По словам Стивенсона, он работал над «Семиевием» семь лет, то есть начал сразу после «Анафема». Похоже, себе в соавторы он взял одного из «анафемских» персонажей — Жюля Верна Дюрана с планеты Латерр (Земля). Настолько жюльверновского романа я давно не встречал! Впрочем, кое-что из недавнего приходит на ум: «Марсианин» Энди Вейера, ещё одна история выживания благодаря технике, смекалке и неисправимому оптимизму. Идейная перекличка «Семиевия» и «Марсианина» настолько впечатляюща, что не остаётся сомнений: именно поэтому Марс у Стивенсона «персона нон грата». Он не рассматривается в качестве дополнительного фактора сохранения человечества, его не колонизируют потомки выживших, успешно освоившие околоземные орбиты… Как же так, недоумевает читатель, ведь на Марсе есть столь нужные человеку гравитация, пространство, вода, грунт?! Увы, словно вздыхает автор, всё застолбил проклятый Уотни…

Раз уж затронули идейную составляющую, интересно сравнить «Семиевие» с другой «мегабомбой» последних лет: трилогией Лю Цысиня «В память о прошлом Земли». И здесь человечество сталкивается с неотвратимой угрозой тотального уничтожения. И здесь оно не без эксцессов, но всё же объединяется, забывая прежние разногласия. Радикально противоположно, однако, отношение к планам спасения. Китаец Лю — решительный сторонник эгалитаризма. «Неравенство в выживании — это наихудший вид неравенства», считает он. Он предвидит и хаос борьбы за вожделенные места, и «крушение всей системы человеческой этики», если кого-то бросят на Земле. Поэтому или все, или никто. Таков неожиданный вывод представителя восточной цивилизации, которую принято упрекать за невнимание к индивидуальности и пренебрежение гуманизмом. Напротив, у американца Стивенсона дружно и ничтоже сумняшеся выбирают лучших; оставшиеся чинно усаживаются в партере наблюдать конец света. Нечасто ведь дают, да?

Крайне примечательно, кем в итоге оказываются лучшие. Избранные делятся на две категории: во-первых, это, разумеется, различные технические специалисты, которые способны поддерживать жизнь в космосе, во-вторых, как уступка эгалитаризму, представители всех народов и стран Земли пропорционально количеству населения. Первые — инженеры, техники, гики; вторые — заведомый балласт, «пассажиры». Надо ли уточнять, на чьей стороне симпатия Стивенсона? Первые — трудятся не покладая рук, жертвуют своими жизнями, спасая то, что осталось от человечества, вторые — интригуют, предают, раскалывают общество. Как же так, ведь их выбирали из семи миллиардов? А вот, подмигивает автор, чего стоит ваша демократия и слепой жребий. Лучших не найти в непальских деревнях… Но так ли это?

Герои Стивенсона — честные, трудолюбивые… прагматики. Их бог — Польза, их «Отче наш» — интернетовская аббревиатура ЕЗНО, «если забыть нынешние обстоятельства». И это у них замечательно получается. Конечно, ради всеобщей пользы навсегда на орбиту улетает отец, оставляя на погибель своих детей и любимую женщину. Ради будущего выживших их руководитель отворачивается от кипящей метеоритным дождём Земли, ибо его «не интересует происшедшее с мёртвыми людьми на мёртвой планете». Да и самого автора, как представляется, это мало интересует. Земля гибнет мимоходом, в сторонке, словно бы стыдясь, что она отвлекает автора от увлекательного и столь важного описания выхода на геостационарную орбиту или транспортировки астероида на атомно-паровом двигателе. Точно так же в одном из романов известного астронома Фреда Хойла гибли фоном сотни миллионов людей, пока его герои-учёные вежливо расспрашивали разумное межзвёздное облако, причинившее столько бедствий Земле, каким образом оно размножается.

Впрочем, даже скупая психология Стивенсона возвышается до настоящего трагизма, когда в живых остаётся всё меньше и меньше самоотверженных гиков, покуда не выживают всего семь женщин-ев. Запертые в тесных отсеках изношенной станции, окружённые смертоносным полем лунных осколков, на пределе моральных и физических сил, во что верят они, на что ещё надеются? На евгенику! Буквально, на «гены ев». Разумеется, в улучшенной модификации. Если уж так тяжело человеку переносить невесомость, замкнутые, скученные пространства, контролировать свою агрессию и эмоции, так создадим же новых людей, более приспособленных к этому. Выведем, словно пуделей из волков (прямая метафора из книги). И никаких возражений. Вот ведь какой простор открывается для техногика, когда рядом нет ни политиков, ни философов, ни священников, ни тем более простого люда, этих «никчемных пассажиров цивилизации»!

Так технооптимизм Стивенсона перерастает в техноутопию. Как по мановению волшебной палочки, человечество, избавившись от «балласта», начинает пухнуть и хорошеть на глазах. Появляется множество специализированных, заточенных под конкретные задачи рас (например, потомкам русской евы уготована вечная роль хладнокровных громил), становятся по плечу титанические задачи типа огромных орбитальных жилищ или восстановления изуродованной планеты. Переход от почти полного краха к почти повсеместному процветанию на страницах романа столь быстр и ошеломителен, что напрашивается сравнение с «Гамлетом», которого кто-то переписал так, что теперь он заканчивается не ядом и шпагами, а весёлой шумной свадьбой принца датского и Офелии с Лаэртом в качестве шафера и призраком в роли посажёного отца. — А ведь могло быть и лучше! Почему, скажем, раз воспользовавшись генной инженерией, человечество больше к ней не обращалось? Это за пять-то тысяч лет! Когда можно было вывести людей, пригодных к освоению Венеры и Марса, с крыльями или дополнительными полами, вплоть до гульбонов и шлямсов из «Двадцать первого путешествия Йона Тихого». Стивенсон, в отличие от Лема, лишь приоткрыл этот ящик Пандоры и тут же захлопнул, что вряд ли возможно, особенно если ты любопытный гик.

Подлинной фигурой умолчания у Стивенсона оказываются религиозные (и вообще метафизические) представления. За два года, что человечество жило с мыслью о неотвратимой гибели, его не охватил никакой религиозный психоз; молельный отсек на орбите, прозванный «Суеверным шариком», за ненадобностью приспособили для панорамного обзора космоса; в течение пятидесяти веков ни в одной из групп выживших не сформировались какие-либо верования и мифологии… Но мифы штука упрямая. Скорее всего сам того не замечая, Стивенсон чётко следует канве одного очень старого и общеизвестного мифа, который повествует о том, как «избранный народ» после «казней египетских» под предводительством Моисея скитался «сорок лет», терпя лишения, пока наконец не обрёл «землю обетованную». Замените лишь Моисея на семь ев, остальное даже минимальной правки не требует. Хочет автор того или нет, но он предлагает нам свой вариант техноевангелия, в котором люди не сложнее создаваемых ими машин, улучшить человека так же легко, как вывести новую породу овец, а новый рай непременно будет там, куда ступит ногой гик. Только бы не мешали.

И это вопрос не доказательства, но веры. Аминь.