5

Механическая книга. Толочко методично, плавно уничтожает славу «Истории» Татищева, показывая, что в распоряжении оного никаких уникальных источников не было, было же только большое желание сделать путанный летописный рассказ связным и взаимообусловленным.

Толочко-младшему вообще удается ниспровергать. Пусть это порой более полемично (как в Очерках начальной руси ), но методу узнаешь сразу – человек не боится подойти к проблеме так, как прежние исследователи не осмеливались. И тут самый большой вопрос – почему не осмеливались? Почему книга, написанная в середине XVIII века так полюбилась историкам, что ее уникальные свидетельства всячески пытаются сохранить в каноне?

Толочко говорит, что дело в инертности, в том, что методы Татищева предвосхитили методы ученых более позднего времени, не исключая и наше, т.е. исследователи рады видеть у Татищева то, чего нет в оригинальных документах, ибо это согласуется с их картиной мира, с их объяснением прошлого. Толочко привлекает много сравнительных источников (примешивая к казусу Татищева и Оссиана, и Краледворскую рукопись (без подробностей, читатель должен быть подготовленным и сам все это знать)), подводит хорошую теоретическую базу (про Артура Данто и его «Аналитическую философию истории» (в сети есть русский перевод) я и не слыхал), но мне все казалось, что чего здесь не хватает, как-то не до конца веришь, что дело только в этом.

Не знаю, прав я или нет, но мне кажется, что дело не только в инертности и совпадении идеологических картин мира Татищева и академика Рыбакова. Дело в зыбкости, странной неплотности бытия, которое ощущаешь, если поверить в то, что прошлое сочинено. Не полностью, не совсем, это не конспирология в худшем изводе. Но множество популярных эпизодов, оказывается, додуманы Татищевым в качестве проходных, связующих, но за 250 лет обрели совсем иной значение и звучание, став даже, например, одним из оснований украинского национального мифа (его построения о Романе Мстиславовиче Галицком). И если пытаться снять эту непреднамеренную шелуху, начинается казаться, что за ней-то, собственно, ничего и нет. И этот осознанный страх не позволяет взять да и отбросить устоявшиеся представления.

Книга Толочко, если честно, пресыщена подробностями вскрытия источников. Автор обещал покончить с этим в первой части, но обманул, продолжив и далее препарировать страницы разных версий opus magnum Татищева, показывая, что здесь он взял из Ипатьевской, здесь из Радзивилловской. Это иногда утомляет, ведь обычный читатель может и Толочко только верить, и бесконечное перечисление здесь не увеличивает эффект. Но не могу не отметить то ехидство, с которым автор рассказывает о том, как все исследователи охотно верили и досочиняли различные пожары и потери источников. Люди чертовски сколонны внедрять в жизнь приключенческие романы.

Профессиональное неверие заводит автора чуть дальше, заставляя его (судя по раскинутым по книге намекам) считать и «Слово о полку Игореве» подделкой. Хотя к моменту выходы книги Толочко Зализняк уже опубликовал свое лингвистическое докозательство подлинности поэмы, выгодно оттеняющее как раз подделки Татищева – он не смог и близко приблизиться в своих псевдолетописных вставках к языку оригинала, что и позволяет теперь относительно легко вскрыть подлог.

Надо отметить и то, что Толочко и не думает осуждать Татищева. Он действовал как дитя своего века, не нарушая, собственно, никаких моральных и письменных запретов. Вопрос только в том, какую реакцию его труд вызывал и порой все еще вызывает в корпорации ученых.

Но еще я хотел бы отметить другое. Книга вышла в 2005 году, издана она совместно киевской «Критикой» и российским «Новым литературным обозрением». Толочко пишет про традиции отечественной историографии, абсолютно не разделяя ее на российскую и украинскую. Собственно, украинский исследователь препарирует своего для него Татищева, чиновника Российской империи. Это, знаете ли, то, как и должно быть, утраченное единство.