4 Об авантюрах

Не знаю, чего в этом больше: глупости, самонадеянности или мазохизма, но я снова взяла Пинчона на английском. Самый короткий роман, «Выкрикивается лот 49». После «Радуги», чувствуя себя поднаторевшей в чтении Пинчона и начисто забыв фоновое отчаяние от несовершенства собственного английского, положила одолеть в четыре дня. Не глупость, не самонадеянность и не мазохизм, просто нравится испытывать свои силы на пределе возможностей - в жизни всегда есть место подвигу и всякое такое. Еще знаю, что после смогу обратиться к переводу (а русскому читателю Пинчона повезло, у него есть Немцов). Так интереснее – сравнить, что сумела понять, самостоятельно блуждая по лабиринтам книги с тем, что даст прогулка по тем же тропам в сопровождении Вергилия.

В общем, что захотелось – то и сделала. Ей двадцать восемь, она хороша собой, энергична, умна, привлекательна и в прошлом имела роман со страшно богатым человеком, владельцем половины всей недвижимости Сан-Нарциссо, который умер, назначив ее исполнительницей своей воли по завещанию. Ее зовут Эдипа, а мне все время хочется назвать Одрой (Oedipa) и совсем не хочется Эдипой. Потому что в моем восприятии это имя прочно закреплено за мужиком, достаточно сильным, чтобы выбросить из колесницы царя и вышибить ему мозги; и достаточно брутальным, чтобы жениться после этого на самой завидной городской вдовушке. Здешняя героиня мила, довольно безалаберна и не слишком разборчива в связях, весьма любознательна и частенько попадает в дурацкие ситуации из-за того, что мужчины видят в ней сексуальный объект, а не равного по интеллекту партнера. Ни разу не Эдипа.

Вообще-то сейчас она замужем за диджеем, работающим на одной из радиостанций и муж не то, чтобы одобрял поездку по этим самым наследственным делам, но восторги мужчин, равно как их отсутствие – не основное в жизни Эдипы. Ах да, радует упоминание кодицилла в самом начале, потому что, отмучив в прошлом году кирпич совершенно дурацкого «Квинканса», мало вынесла из него, но знание о кодицилле, как дополнении к завещанию, вносящем обязательное условие, со мной. И вот, она едет. Поражаясь длине голливудской улицы, номера домов на которой доходят до четырех тысяч. Останавливается в мотеле, заговаривает с парнишкой на рецепшн, который говорит, что играет в группе и Эдипа упоминает о муже на радио, предполагая, что знакомство с ним может оказаться полезным для юнца и его группы («Паранойя»). А вместо благодарности, малолетний дурачок, заносчиво объясняет, что старовата она уже, клеиться к нему. Может я чо не так поняла?. Но это было прикольно.

И страшно забавным показался визит Метцгера (адвоката усопшего), который должен помочь девушке разобраться с документами, а вместо этого, нализавшись шампанским и виски, они трахаются всю ночь под дурацкое кино о похождениях семейства, состоящего из отца, ребенка-Игоря и пса в поисках пиратских сокровищ. По ходу дела «Параноики» (они, несмотря на пение с британским акцентом, ассоциируются у меня не с Битлами, а с группой «Анаболик-Бомберс», сквозной в произведениях Эдуарда Веркина, которого последний месяц читаю). Так вот, Параноики умудряются вырубить предохранители и парочка переживает локальный конец света с исчезновением младенца-Игоря с экрана ТВ, но после все наладилось.

Байда с поддельными почтовыми штампами Тристеро и вообще вся история с пиктограммой на стене в туалете, изображающей почтовый рожок с петлей, а после спонтанное конспирологическое расследование Эдипы, ускользнули за пределы моего понимания. С Демоном Максвелла, который сидит в баке и сортирует молекулы, отделяя теплые от холодных, у меня тоже дела обстоят не то, чтобы очень Но это и всегда так было, Мышь Ньютона люблю, Кота Шредингера - не без оговорок, а хитрый Демон не для моего среднего ума. Зато про кости, которые извлекают из прежних захоронений, намереваясь проложить по бывшему кладбищу фривей, было интересно и грустно. И девочка параноиков рассказала о «Курьерской драме», а после Эдипа с Метци отправились в маленький театр смотреть пьесу, абсурдную на всем протяжении, но прорастающую к финалу странным магнетизмом.

И мне безумно понравился Чингиз Коэн (это ведь он вдохновил Пратчетта на героя «Интересных времен», правда?), который угощает Эдипу вином из кладбищенских одуванчиков (угу, Брэдбери). Красиво, трогательно, исполнено чистой и трепетной нежности к тем, чей прах потревожили. И ее видения. А тот придурок терапевт, который пичкал всех производными лизергиновой кислоты, под конец свихнувшись и вообразив себя врачом из Аушвица? А дивный эпизод с типом из туристического автобуса, который прискучил опекой и отправился гулять по городу самостоятельно, прицепив Эдипе значок со своим именем, и она попадает на экскурсию в гей-клуб, все еще одержимая своей манией расследований (Тёрн-и-Таксис – Тристеро, почтовые ящики, замаскированные под мусорные бачки); а собеседник смотрит на бейдж с мужским именем и принимает ее за трансвестита – забавно.

А еще теория Коэна о том, что Порки-Пиг и Вуди Вудпекер анархисты (потому что одеваются в черное) – гомерически смешно. А картина Ремедиос Варо с женщинами, заточенными в башне и вышивающими бесконечно длинный гобелен, который свешивается из окна, как волосы Рапунцель и на нем изображен весь мир – это безумно красиво и грустно, и Эдипа плачет, а я ее понимаю. И я знаю, зачем берусь за Пинчона, потому что в самом коротком его романе отражается целый мир, о котором иначе я никогда не узнала бы, как в капле воды содержится информация обо всем океане; и потому что он такой упоительно непростой; и потому что я могу себе это позволить.