4 Синь - она как женщина

Я люблю тебя, Люсьен, но я — муза, а ты — художник. Я тут не для того, чтобы тебе было удобно.

Из послесловия к этой книге я узнала, что любовь к импрессионистам трактуется искусствоведами, как китч. Признаться в ней примерно то же, что заявить во всеуслышание: "Я люблю картинки с котятками" - знающий человек, может, и не позволит себе физически выразить разочарование в вас подъемом брови или иным способом, но заметку для себя о вашей бесперспективности в плане Высокого сделает. Дескать: красивые картинки, для понимания которых не требуется специальной подготовки и образования - подходи и любуйся, оттого и тиражируют бесконечно сюжеты, на кружках, майках, полиэтиленовых пакетах.. Что ж, делайте вашу отметку, господа - признаюсь. И да, было - совершенно обезножев после обхода Эрмитажа, но так и не встретив импрессионистов, собрала волю в кулак, приказала умученному искусством организму молчать, пересекла дворцовую площадь и в здании Главного Штаба отыскала вожделенных Мане, Моне, Дега, Ренуара и иже с ними.

Думаю, на самом деле все не так безнадежно с поклонниками импрессионистов, Кристофер Мур несколько сгустил краски, а художники провинившегося направления отстоят от корзиночек с котятками на дистанцию, не меньшую, чем Питер Брейгель Старший или Иеронимус Босх, которых тоже любят всуе поминать поклонники живописи. И Гойя. И эль Греко. И Рембрандт.. Да всякий серьезный творец, одна из тысячи картин (гравюр, эстампов) которого имела неосторожность пойти в народ. А хотя бы и так - со стороны известного востребованного массовым читателем автора, пишущего о похождениях вампиров и Смерти в дивном городе Сан-Франциско, взяться за книгу об импрессионистах и постимпрессионистах было актом высокого мужества; думаю, не ошибусь, предположив, что читательская аудитория "Sacre Bleo" оказалась куда меньше, чем у "Извергов-Кровососов" или "Грязной работы"; а потенциальных поклонников у запредельных тварей много больше, чем у французских живописцев известного направления, каким бы ширпотребом не объявляли их работы Те, Кто Выносит Суждение. Но есть, верно, вещи, которых писатель не может не сделать, когда не обещающая запредельного рейтинга тема стучится в его ум и душу; и отодвинуть священную синь ради более заманчивой темы было бы для Кристофера Мура равнозначно предательству своего таланта. Даймон, знаете ли, создание уязвимое: предай его раз-другой, а на третий уж и не найдешь.

Известно о ком книга - о художниках, творивших на Монмартре в 1870-1890 годах, теперь о чем она? Ну, это просто, о священной сини. То есть, о краске? В целом, да, где художники, там и краски, они для художника, что лопата для землекопа: желто-коричневая охра, купоросная зелень, кармин, сурик, свинцовые белила и синяя, да. Почему священная? Потому что покров Богородицы в иконописи традиционно синий, а стоил качественный синий пигмент запредельно дорого и был тайной за семью печатями до 1724 года, когда английский химик Джон Вурдсворт опубликовал раскрытый им состав и методику производства берлинской лазури, после чего она начала производиться по всей Европе. Отлично, и что же сакрального осталось тут спустя полвека? Все, потому что это были еще не времена интернета и высоких технологий, когда востребованная потребителем новинка мгновенно внедряется в массовое производство, а великая Поднебесная Империя, не медля, превращает ее в пять хлебов, достаточных, чтобы накормить всех страждущих. Время двигалось медленно, а художники еще долго, до появления красок в жестяных тубах, вынуждены были растирать и смешивать пигменты самостоятельно или обращаться к услугам красовщика.

Это что за фрукт? Это такой специальный человек, который готовит и поставляет художнику краску, компоненты бывают токсичными, потому работа с ней нередко сопряжена с риском, а ремесло красовщика неслучайно окружено ореолом опасливой загадочности. Мистический персонаж, творящий магию красок, смесь гофманова Дроссельмайера с его же Цахесом. Где Черномор, там непременно рядом и Людмила или, чтобы архетипичнее - возле всякого Плутона непременно и ожидаемо есть Прозерпина; всякому Чудовищу по Красавице, в общем. Таким ненавязчивым аллюром подходим мы к главной теме "Sacre Bleu" - теме отношений творца с его музой. Когда имеется некто, потенциально способный создать шедевр; имеется инструмент для работы, дело за малым. Или за многим. Потому что корпускулярно-волновая теория утверждает, что отправная точка, импульс не менее материальна, чем самый физически осязаемый объект. Такая уж особенность у живописи, она, чаще других видов творчества, вдохновляется телесной красотой, художнику нужна натурщица, иными словами. И кто осудит их, если акт творческого соединения продолжится слиянием физическим. Только не я, это естественно, как дыхание.

"Sacre Bleu" поведает неленивому и в меру любопытному читателю много интересного о личной жизни творцов, не обойдет стороной и отношений между ними и моделями: иногда идиллических, чаще мучительных, порой смертельных. Это интересная книга, беллетризованный слепок эпохи, в котором художники, большей частью знакомые нам лишь по именам (исключая Тулуз-Лотрека, известного каждому, кто смотрел "Мулен Руж"), предстают живыми и обаятельными. Для меня отправной точкой к этой книге стал ван Гог, которого благоговейно люблю после "Писем к брату Тео", на обложке; и Кристофер Мур, под обаяние его совершенно подпала после "Грязной работы"; и аудиоверсия, начитанная превосходным Капитаном Абром; и перевод Максима Немцова, который владеет магией обращения слов в краски. Не для массового потребителя, но тот, кто понимает, не уйдет обиженным.