5 Чтобы знали, чтобы знали

В книге очень мало авторского текста: в основном это отрывки из дневников, воспоминания современников, близких людей и самого писателя, выдержки из официальных документов. Структура очень подробная, личность, характер и биография Булгакова разложены едва ли не на оси координат.

Сложно сказать, чьей заслуги больше — автора-составителя или лихόй судьбы писателя, — но несмотря на свою документальность, книга читается как остросюжетный драмафикшн. Сюжет скроен «стежком назад»: приоткрывается какая-то важная черта характера, за ней — следующая, и так по нарастающей, но к первым характеристикам еще обязательно вернутся мемуары современников.

“Что поражало в нем прежде всего — это острый, как лезвие, ум”

“Он был, конечно, очень умен, дьявольски умен и поразительно наблюдателен не только в литературе, но и в жизни”.

— Ядовитый имеете глаз и вредный язык, — с сокрушением говорил Булгакову инспектор Бодянский.

В распоряжении составителя много ценного материала: воспоминания матери, сестер, трех любимых женщин. Из-за этого частенько можно наблюдать за Булгаковым в пижаме, расслабленным, не слишком настороженным, в минуты тревожного счастья и бурного творчества, полного идей и веры в их воплощение. Но у этой достоверности есть и обратная сторона: мрачные зарисовки “изнутри беды”. Наркотическая зависимость в бытность врачом, писательское отчаяние, агрессивное течение наследственной болезни — и полное осознание своих шансов на выздоровление, то есть их отсутствия.

Интересно наблюдать за страстным романом Булгакова с театром — это была взаимная любовь. Похоже, что на сцене Михаил Афанасьевич мог себя реализовать в любой ипостаси.

Константин Станиславский: “Вот из кого может выйти режиссер. Он не только литератор, но и актер”.

Взаимная творческая зависимость дарила публике прекрасные произведения, и у этой истории мог бы быть счастливый финал. Но, как водится, чрезмерная популярность пугала принимающих решения людей. И они вынесли вердикт, который подточил веру автора в свою путеводную звезду. Фактическое отлучение от театра вынудило Булгакова самого просить о собственном изгнании из страны. Жаль, что ему хватило мужества остаться, когда сам позвонил ему, чтобы определить судьбу автора.

Вообще острый интерес Михаила Афанасьевича к своему главному мучителю — одна из самых неоднозначных моментов биографии писателя. Многочисленные воображаемые диалоги из серии “Булгаков в Кремле у Сталина” вызывали смех сквозь слезы у родных и близких.

— Так, значит, это вы — Булгаков?
— Да, это я, Иосиф Виссарионович.
— Почему туфли заштопанные, туфли рваные? Ай, нехорошо! Совсем нехорошо!
— Да так… Заработки вроде скудные, Иосиф Виссарионович.

И осязаемый результат этого интереса — пьеса о молодом вожде, которую многие восприняли как долгожданное “Булгаков сдался”, а сам не разрешил ставить. Булгакова не понял никто. Театры и издательства нуждались в талантливом продуктивном авторе, но отныне на этом имени стояло пожизненное клеймо.

Книга читается легко, но отнюдь не так воспринимается ею описываемое. Обаятельный и ранимый, любящий, любимый, порой ранящий и несчастный Булгаков — многогранное сочетание всех своих героев в одном лице, в шапочке Мастера, перлами кота Бегемота, в легком пальтишке и со старомодным моноклем. Увы — судьба не отнесла Михаила Афанасьевича к любимчикам, пусть и щедро осыпала искрами многих талантов. На самом деле, глянца в жизни Булгакова было много. Но это в личном, прижизненном “золотом веке” писателя, который длился одно мгновение, а по обеим сторонам от этого временного отрезка — борьба, сомнения, игры на выживание.

У Булгакова была теория, которая ему очень нравилась. Мол, у каждого возраста — свой “приз жизни”, и главное достижение приходится где-то на средний возраст. Хорошо, что свой главный “приз жизни” он стал создавать сам, не ожидая милости судьбы. Даже в последние дни, полные и боли физической, и страсти к заключительному своему творению.

“Когда в конце болезни он уже почти потерял речь<…>, он дал мне понять, что ему что-то нужно <...> Я сказала “Мастер и Маргарита”? Он, страшно обрадованный, сделал знак головой, что “да, это”. И выдавил из себя два слова “Чтобы знали, чтобы знали”.