4 Необыкновенный читатель

О чем бы ни писала Вирджиния Вулф: - о Чосере; о древних греках, выделяя драматургическое дарование Платона; о самоописании Монтеня, первым из европейцев создавшего психологически точную картину собственной души; о графоманке герцогине Ньюкасл, для которой Вулф, однако, нашла доброе слово; о романе Дефо "Молль Флендерс", которому Вулф сложила истинный панегирик; о материализме Голсуорси, Беннета и Герберта Уэллса, которым она противопоставила святость и духовность русских писателей; о неукротимости Эмили Бронте; о двойной оптике Джозефа Конрада; о "темных подворотнях" Стерна; о невероятных смыслах де Квинси, вызывающих в воображении невиданные миражи, о его глубине самопроникновения, несмотря на свойственную ему велеречивость; о "восхитительном старом чудаке" мэтре Джордже Мередите, писателе с головой Еврипида, "златоусте и витии с журчащим смехом"; о стеснительной Кристине Россетти, странноватой домоседке; о богатом воображении и сардоническом смехе Томаса Гарди; о писателе исключительной свежести и внутреннего здоровья Сергее Аксакове - человеке редкой силы чувств, в котором так заметна русская стихия самосознания и самоанализа; о мысли Чехова, работающей необычайно тонко и без нажима, о помыслах его героев, устремленных к цели более значительной и отдаленной, чем личный успех или личное счастье; о Валерии Брюсове, который, судя по сборнику его рассказов, не великий писатель, однако имеет на все свою точку зрения; о печальном взгляде Тургенева - бездомного космополита и великого художника, не прорицателя, мечущего громы, но мыслителя, пытающегося понять; и даже о Ватсоне из "Шерлока Холмса", которого Вулф характеризует как чучело, набитое соломой, манекена, шута горохового...

Итак, о чем бы из этого ни писала Вулф, она остается НЕобыкновенным читателем, талантливым рассказчиком, умеющим из целого вычленить особенные яркие детали, важные для понимания ее критической мысли, ироничной, любящей юмор и способной на самые тонкие шутки, видящей во всем повод для легкого сарказма, автором, безукоризненно владеющим пером, подмечающим мелочи и умеющим облечь в слова смутные чувства.

...я скажу так: окажись я за столом в гостиной Вертью Тебз, я бы не упустила момент - едва со стула поднялась немолодая женщина в черном, вышла на середину зала и сказала: "Я - Кристина Россетти!", я бы не постеснялась - грохнула бы об пол чашку в знак восхищения или, на худой конец, сломала бы перочинный ножик.

Стиль Вулф необычайно доходчив, нас зря пугали ярлыком "модернистки", накрепко приклеившимся к ней, и не зря, если говорить о ее собственном творчестве... Но как критик, Вулф предельно уважительна именно к "простому", нетитулованному читателю, которому стремится разъяснить смысл того или иного произведения, что называется, "на пальцах". Причем речь идет не только о художественной литературе - Вулф охотно и много читает жизнеописания никому не известных обывателей елизаветинской эпохи и находит в них скрытое от всех очарование. Вулф безупречно разбирается в литературном процессе, имеет свои ориентиры в викторианской и более ранних эпохах. Во многом равняется на русскую литературу, являющуюся для нее чутким камертоном, на который она настраивается при оценке британских писателей. Сравнение, увы, оказывается не в пользу последних.

Не берусь сказать, что русские грустят больше других, но они определенно не пытаются скрыть свою печаль.

Вулф любит и ценит психологическую прозу, где главным является раскрытие души, сокровенной сущности человека. Что, впрочем, не означает, что реалистическую или натуралистическую прозу она совсем не жалует. Отдавая должное Джейн Остин и Дефо, Вулф окидывает критическим взглядом современность, чтобы сделать вывод: для нынешнего состояния развития литературы верный путь выбрали такие авторы, как Генри Джеймс и Джеймс Джойс с их интересом к внутреннему миру человека, всему тому неуловимому, что плохо поддается описанию и из чего состоит "мыслящий ореол" вокруг каждого из нас.

Что интересно, Вулф никогда не выпячивает свое "я", как в художественных произведениях, так и в критике. Она уважительно относится к "обыкновенному" читателю, не навязывая ему своего мнения, а незаметно подводя к напрашивающимся из прочтения выводам. Вот, пожалуй, этим отсутствием высокомерия при полном праве претендовать на литературный авторитет среди современников и отмечен в высшей степени данный сборник эссе и литературных обзоров.

Утеряно ли это мастерство критики в наши дни? Где найти столь же тонкого рецензента, столь же мало мнящего о своей особе? Я не специалист по современной отечественной литературной критике, но сдается мне, здесь все очень плохо.

Впрочем, и нам, рецензентам-любителям с лл, есть чему поучиться у классика.

Случайная цитата: "...не просто самый одухотворенные - самые глубокие книги в современной литературе создали именно русские".